Дети Шини (СИ)

- Какие ещё колеса? - моментально вспыхнула Настя.

- Откуда я знаю, Тоня целый пакет из аптеки притащила, - он быстро наклонился, подцепил с самого верха кучи белую футболку и швырнул прямо в меня. Я сразу же отбила и попала в Герасимова. Тот её поймал, развернул и со словами "не моя", отправил в Петрова, который мельком взглянув, перебросил Маркову, и все снова завелись и стали кидаться этой несчастной футболкой.

==========

Глава 14 ==========

Я никогда не сидела за рулем, но знаю, что это довольно утомительно. Когда мы с родителями ездим загород и стоим по два часа в пробке, папа приходит домой, сразу же падает на диван и делает вид, что иссяк. А тут целых восемь часов! На этот раз по трассе ехали осторожно, не торопясь.

Якушин заметно повеселел, и всё-таки рассказал, где был. Оказывается, он заметил машины скорой помощи возле того кирпичного здания, которое мы проходили, когда искали его, и решил, что там находится больница, поэтому пошел туда, чтобы ему "посмотрели нос". Но, выяснилось, что это детская поликлиника, и закрылась она в шесть часов. Однако в одной из машин скорой сидели двое санитаров, Якушин разговорился с ними и попросил "глянуть". Санитары подтвердили, что нос сломан, но вправлять отказывались. Дескать, это нужно, чтобы специально-обученный хирург-лор делал. Но Якушин стал их уламывать, что если нос не поправить в самое ближайшее время, то он криво срастется. В общем, так им надоел, что они согласились. Один держал, а другой дергал. И что это было ужасно больно, и что он орал, возможно, похлеще, чем вчера Амелин.

А когда закончил рассказывать, я услышала сзади шумное сопение. Парни дружно отрубились. Настя привалилась к моему плечу и тоже уснула.

Глаза у меня отчаянно слипались, но я решила, что хоть кто-то должен разговаривать с Якушиным, иначе, не дай бог, его тоже потянет в сон.

- А что это за штука у тебя на шее? Почему вдруг эта тётка стала так возмущаться? Что значит DNR?

Вокруг нас стояла ночь. Морозная, глухая, непроглядная. Лишь изредка проносились мимо ослепляющие желто-белым светом встречные машины и редкие, одинокие, но отчего-то из этой кромешной темноты, кажущиеся очень уютными, бензоколонки. По радио тихо мурлыкало: "You went straight for the knife, and I prepared to die. Your blade it shines. Looked me straight in the eye, you turned the gas on high. Held the flame alight".

- Тётка эта вообще дура, - насмешливо фыркнул Якушин. - Кто же дает Аспирин человеку с кровотечением? А Супрастин вообще к чему? Это же от аллергии.

Он сунул руку в карман, нашел таблетки, которые она ему дала, и бросил их в бардачок.

- DNR- это: do not resuscitate. Значит - не откачивать.

- В каком это смысле?

- Да, в самом прямом. Отказ от реанимации.

- С чего вдруг? - удивилась я. - Я понимаю, у кого-то вроде Амелина было бы такое. Но, ты? Зачем?

- Это не совсем то, и в нашей стране всё равно не работает, - сказал он. - Просто была одна история, я ещё в школе учился. Поехал в центр, в район Боровицкой, меня отец попросил в один офис заехать, бумаги отвезти. В общем, отвез, возвращаюсь. Поздний август, жара. Тихий такой, настоящий уютный московский дворик. Народу - никого. И тут смотрю, на лавочке, на детской площадке, седой мужик лежит, а рядом бабулька, его жена суетится, голову пытается приподнять. Подхожу, спрашиваю, нужна ли помощь, а эта старушка, маленькая короткостриженая в очках и кедах, вдруг как начнет мне что-то по-немецки втирать. Трещит, трещит на своем, и на сердце ему показывает. Я сразу понял, что дело плохо, у чувака приступ, они иностранцы, вокруг никого нет. Он такой полноватый, но располагающий, дышит часто и тяжело, как будто совсем воздуха не хватает. Я дал им бутылку воды. А как только жена его напоила, наверняка, жена, он открыл яркие, нереально голубые глаза и так ей подмигнул, что у меня у самого сердце сжалось. Типа успокаивал. Я сразу вызвал скорую. Старушка же всё это время, что-то пыталась объяснить, даже за руку держала, точно боялась, что уйду. Потом я врубился, чего она хочет. Приподнял его за плечи, а она на лавку села, положила его голову к себе на колени и стала гладить. Затем достала свой фотоаппарат и давай показывать мне фотографии из их путешествия. Они оба, старые, но счастливые, на фоне прекрасных живописных видов из разных стран. И умирающий мужчина этот казался на тех фотографиях удивительно жизнелюбивым и бодрым человеком. Не знаю, зачем она это всё мне показывала, но это было жестоко, потому что я чувствовал, что хочу им помочь, но не могу. А потом приехала скорая. Врачи подбежали, согнали старушку с лавки и, к моему облегчению, начали производить какие-то манипуляции. Но тут внезапно женщина начала громко кричать, ругаться на них и оттаскивать от мужа. Хватала за руки и причитала, один доктор попросил меня убрать её подальше. Я попытался отвести её в сторону, но она всё равно вырвалась, кинулась к мужу, расстегнула ему рубашку и начала совать врачам в нос этот вот кулон. Они по очереди посмотрели на него, усмехнулись и, у нас на глазах сняв его, швырнули в песочницу. Через минуту все уехали, а я пошел, поднял кулон и забрал себе. Только потом отец рассказал, что это значит. Теперь ношу, чтобы не забывать, что каждый день имеет значение.

- Получается, что тот человек хотел умереть? И его жена знала об этом?

- Да не хотел он умирать. Просто когда приходит время, и тело уже не справляется, лучше помереть счастливым на свободе, чем в больничных застенках. На коленях у любимой жены, летним днем на лавочке в парке.

- Круто, - сказала я, пытаясь осмыслить услышанное. - Но зачем ты пошел в Мед, если должен будешь заниматься откачиванием?

- Конечно, клятва Гиппократа и всё такое. Но я пошел в Мед, чтобы научиться управлять этим. Биологической жизнью. Как пилоты, огромным сложным самолетом. Понимать всё и контролировать. Хотя, мои родители смеются над этим объяснением и говорят, что я пошел туда только из-за блата и девчонок.

- У тебя есть блат?

- У меня папа врач.

- А зачем тогда колледж? Шел бы сразу в институт.

- Вот именно, что блат тут ни при чем. Я сам выбрал и сам пошел. И вовсе не из-за папы.

- Видимо, всё-таки из-за девчонок? - не без задней мысли пошутила я.

Якушин кисло поморщился.

- У родителей какое-то стойкое убеждение, что я жуткий бабник.

- И что, есть причины?

- Это они из-за тех малолеток, которые одно время обрывали нам городской телефон и писали стишки с признаниями в подъезде.

Я прекрасно знала о ком он говорит, и до сих пор ненавидела этих блондинистых идиоток из моего класса всей душой.

- Интересно, а почему я тебя не помню по школе? - неожиданно спросил он, чем немного смутил.

- Наверное, по цвету волос вспоминаешь?

Якушин добродушно рассмеялся.

- Вообще-то, да.

- Раньше у меня были обычные светло-русые волосы. Так что не вспомнишь.

Повисла затянувшаяся пауза. Затем я неловко попыталась возобновить разговор, спросив про его кольцо на мизинце, но он ответил, что не хочет говорить про это, и мы опять замолчали. Якушин сосредоточенно смотрел в темноту, курил и, невзирая на перебитый нос и постепенно проступающие под глазами синяки, выглядел очень привлекательно.

И всё это безумное приключение вдруг начало казаться мне каким-то воображаемым и ненастоящим, какой-то очередной фантазией из прошлого, несбыточной, скоротечной и проходящей.

- О! - неожиданно громко воскликнул он. - Это ведь ты дружишь с тем отвязным пареньком Подольским?

- Нет, - сказала я. - Не дружу.

- Но ведь это ты ходила с ним везде? Я неожиданно вспомнил, как однажды зимой, кажется, классе в восьмом, мы закидали шестиклашек снежками. Он самый борзый был. Все уже смотались, а один остался. Мы его втроем к сетке стадиона уже приперли, как вдруг из школы выскочила мелкая девчонка, и давай на нас кричать, кусками льда бомбить, пришлось оставить его в покое. Это ведь ты была, да? - он тепло и весело рассмеялся.