Сильва (СИ)

А клыкастая смерть так и будет гулять одна во дворах, ожидая, когда хозяин или хозяйка проспятся. Она будет загонять на деревья припозднившихся юношей и караулить их у дерева до утра. Будет сторожить двери подъезда, не давая выйти на улицу. И она-лишь жертва людей, которым собак держать нельзя. Мы растим из щенков самих себя, даря им любовь, которой они платят миру или агрессию, которую они на мир обрушивают.

Вот вдалеке, по дорожке, параллельно реки идет мужчина, а рядом с его ногами, движется облако рыжей светящейся шерсти. Это лев-колли. Он король красоты нашего парка, хозяева расчесывают его каждый день, и думаю не по одному разу. Такого красавца колли я не видела больше нигде. А вот мы, торопливо обходим этого прекрасного представителя породы и направляемся к речке, отмывать Сильву от плодов ее охотничьей маскировки. И где она нашла такую тухлятину!

По выходным мы ездим на дачу, как и все счастливые обладатели огородов, мы не имеем право на какой-либо другой отдых, кроме дачного. Сильва обожает машины, но и к своему размещению предъявляет требования. Она непременно должна лицезреть дорогу и окрестности, а сидеть в ногах хозяина и дышать ковриком предоставьте кому-нибудь другому. Высунув счастливую морду в окно, а из счастливой морды шершавый язык, она едет на дачу, всем своим мокрым носом показывая, свое отличное расположение духа. В огороде у каждого есть свои дела, есть они и у собаки. Сначала сбор урожая, смотрим, что уже созрело. Горошек, клубничка, все естся прямо с куста, сначала стоя, потом сидя, потом лежа. Пустые стручки на дорожку или пусть висят, если не оторвались. Далее обед по расписанию, и попробуй не дать её кусочек, она же смотрит прямо в глаза укоризненно, а если ты этого долго не замечаешь еще и коготки применяет. Что нельзя съесть сразу, нужно зарыть на черный день, про запас. Делает тайники, все тщательно прикапывает.

Подмосковное лето, оно еще не такое теплое как нынешние, но для шерстяного фокстерьера не стопроцентно комфортное, и Сильва ищет прохлады. Прохлада всегда ее ожидает посредине грядки с петрушкой, никто не ругается, все знают, что это ее любимое место поваляться. Иногда к нам заглядывает свердловский охотник дядя Володя, с ним приходит Буран. Я думаю, что это лайка. Буран идет около хозяина к нам через лес, не отстает, проходит в калитку и внимательно слушает разговоры. Если не знать, что Буран слепой, по его виду и движению никогда бы не догадаться. Охотники это отдельный народ собачников. Для охотника собака это друг и напарник, он доверяет своей собаке и не оставит ее в беде. Собака отвечает тем же. Всю молодость, когда еще видел, Буран гонял лосей и кабанов, и пусть сейчас он уже бывший охотник, но верный друг и напарник, и хозяин берет на прогулки с собой именно его, оставляя молодых загонщиков лаять в вольере.

Зима. Охота где-то около Медвежьих Озер. Мороз за тридцать. Старая заброшенная станция по очистке. В трубе обосновалась лиса, на ее поимку в темноту отправились черно-подпалые, с коньячными глазами, блестящие ягдтерьеры одного из охотников. Потом выяснится, что в трубу как-то попала бутылка, лиса смогла протиснуться в оставшееся расстояние, а одна из собак нет. И не в силах развернуться в узком проеме она оказывается замурованной в трубе. Второй ягдтерьер сумел выбраться из западни сам. На месте подручными средствами достать четвероногого товарища не получилось. Охотники развернулись, домчались до Щелково, и прихватив с собой сварку и инструмент понеслись обратно. О чем думала собака в трубе, слыша, что ее оставили, понимала ли она обещания хозяина вернуться? Мы не узнаем ответа на эти вопросы. Но то, что охотники вернулись, я знаю точно. В темноте зимнего вечера, в заброшенном безлюдном месте они резали трубу, не взирая на мороз и усталость. Они не бросили бедного незадачливого пса. Домой возвращались они все вместе, и невезучая охотница не пострадала, без учета моральной травмы, которая должна была компенсироваться встречей с хозяином ее вызволившим.

Собаки бываю разные, бывают холеные и надменные, не спеша вываливающиеся из хозяйского бьюика, бывают игривые, живчики с неуемным хвостом-пропеллером, гоняющие тарелку с хозяином в парке, бывают важные, восседающие на диване с хозяином, покуривающим трубку и просматривающим утреннюю газету, бывают грустные, у постели больного хозяина и бывают ничьи. Потерянные, брошенные, бесконечно и тщетно встречающие электрички и провожающие машины на трассе. Они верят изо дня в день и из года в год, в то, что за ними придут, приедут, что их помнят и любят.

И в разы тоскливее смотреть на них и знать, что хозяин уже не придет, бывает, что он уже не придет никуда и никогда, а они все ждут. Потому что, что-то им дало уверенность в человеке и бесконечную веру ему и в его любовь.

Зима, утро, переполненная платформа Воронок. Вдоль всего края рельс тянется алый след. Я не подхожу к краю, не смотрю. Мне уже сказали не смотреть. Там была собака, привязанная к рельсам собака. Не случайно оставленная, выкинутая, а привязанная человеком, приговоренная им к такой казни. За что и для чего? У меня нет и я надеюсь, не будет ответов на эти вопросы. Кто-то скажет, что это не человек, это что-то в человеческом обличии способное на такую жестокость. Это человек, из всех живых существ на Земле, только человек способен на ничем не оправданную исключительную жестокость. Животные убивают для еды, для продолжения рода (в спаррингах между конкурирующими самцами), для выживания. И только человек делает это потому, что может и имеет желание сделать. Мы самое неприспособленное для жизни существо и самое жестокое из всех.

Охотничья собака, живущая в семье укусила ребенка, охотнику пришлось застрелить собаку, так как она совершила непоправимый в их семье поступок, который мог повториться с более тяжелыми последствиями. Я не оправдываю охотника, я просто знаю, что он любил свою собаку и дорожил ею, и ему нелегко далось это решение. Он не оставил собаку привязанной в лесу на растерзание волкам, не утопил и не привязал к рельсам, да он сам убил свою собаку, быстро, без долгих мучений для собаки, не для себя.

Та же зима, платформа Воронок. Утро. Опять привязанная собака. Я не помню почему она вся в крови, то ли плохо привязал и поезд зацепил, то ли сам мучил, а потом привязал. Наш однокурсник Макс, в ослепительно белой куртке, прыгает с платформы, освобождает, берет на руки, собака большая, и, прижимая ее к себе, спешит в вет. клинику. Прошло уже лет пятнадцать. Я не помню судьбы собаки, но поступок человека помню.

Сильву обожали все, кто был с ней знаком. Даже мой двоюродный племянник, у которого, по его словам, на попе было написано "укуси меня" и каждая собака, проходившая мимо умела это прочитать и с удовольствием выполняла, не боялся только Сильвы. Такая ласковая и добрая собака, только с домашними позволяла себе быть строгой и сердитой.

Уборка кровати в моем детстве была тем еще аттракционом. Мой диванчик был придвинут к стеночке в углу комнаты, а под диванчиком иногда предпочитала поспать Сильва. Фокстерьеры очень не любят вторжения на их пространство, даже если это всего лишь детская нога, стоящая на полу и немного заходящая под диван. Как только нога приближалась к месту дислокации Сильвы, мне то ведь было не видно где она там лежит, издавался предупредительный рык, если нога сиюминутно не убиралась подальше, она тотчас же легонько прихватывалась фоксячьими зубами. Аттракцион исполнялся всегда и с завидной частотой я не успевала вовремя ретироваться. Хорошо, что прихватить далеко не значит укусить, это лишь второе предупреждение. Стоит сказать, что до третьего Сильва ни разу не доходила.

Сильва никогда не воровала ничего кроме конфет. Где-то сохранилась запись как она будучи уже в почтенном возрасте лениво отрывает кусочки мяса от большого куска лосятины, сначала стоя, потом сидя у таза с добычей, потом лежа у него. И все это только после разрешения хозяина. Без разрешения она могла наблюдать таз с мясом часами, быть около него, оставаться с ним наедине, но взят хоть кусочек не смела.