Прозаические миниатюры 2010-2017 гг (СИ)

Ощущение чуда подле. Оно не покидало меня много лет. Мне всегда казалось, что вот-вот... и я встречу свою судьбу. Жизнь с появлением судьбоносного мужчины изменится до неузнаваемости. До какой неузнаваемости, я не представляла. Но свято верила, что изменится, как надо. К лучшему. Так, как нужно девушке, хоть и выглядевшей подростком.

Возвращаясь мысленно в те годы, не без грусти должна признать, что на людях редко чувствовала себя самой собой. Естественность была мне недоступна, как простота в высоком значении слова. Я все время изображала из себя кого-то. И непременно - значительного. Я несла свою подростково-непризнанную значительность во всем: в облике, походке, взгляде. И только умудренный жизнью человек мог разглядеть эту, в общем-то, естественную подмену, потому как молодость опережает плоды зрелости и, будучи пустой, выдает результат, который еще только в зачатке, и срок беременности той самой значимостью не определен и может исчисляться годами. Но откуда знать об этом молоденькой девушке, красивой и амбициозной, считающей, что мир у нее в долгу, раз медлит заявить во всеуслышание: "Смотрите, люди. Перед вами гений. Смотрите и благодарите судьбу, что видели ее, касались подола ее платья!"

Да, это был Шагал. Много неизвестных работ из частных коллекций. Нет, не Шагал. Эту выставку я помню, 1991 год. Ладно. Не вспоминается. В общем, на ерунду я не ходила. Так вот, расхаживая по выставке, ловлю на себе взгляды мужчин, даже не подозревая о том, что вид у меня настолько неприступный, что сам ангел во плоти не решился бы со мной познакомиться. Но знала ли я об этом? Знала ли я о невидимой Великой Китайской стене, которой себя окружила? Ведь амбициозность подразумевает и в других амбиции, гордыню и ту самую веру... болезненную, безоглядную, непреложную веру в чудо.

Мимо проходят Павел Каплевич с женой. Он заметил меня. Я его знаю по постановкам спектаклей в театре "Школа драматического искусства" Анатолия Васильева. Он работал художником по костюмам. Да и вообще не вылезал из "подвала" на Воровского (быв. и ныне ул. Поварской) как, впрочем, многие, если не все. Так вот, может, Каплевич обратил внимание, что я пришла без мамы, а может просто так, но волна удовлетворения пробежала у меня внутри, при этом щелкнуло: "Чудо впереди. Не расслабляйся". И так много лет. Несмотря на то, что первое чудо обернулось драмой, которая разрешилась поиском истины на фоне возрождения православия и восстающих из руин храмов. Годы воцерковления. Исповеди. Причастия. Сменяющиеся духовники. Раны залечены. И вот я вновь иду на работу, прогулку, неважно куда. Главное, иду в новый день с ощущением чуда. По ходу движения минул развод. Но ощущение чуда не пропало. И теперь, листая страницы прошлого, я пытаюсь понять, в какой момент это ощущение навсегда исчезло? Найти, наконец, ту степень отчаяния, которое положило конец предчувствию чуда...

- Володечка! Володечка Яковлев! Почему ты не снишься мне? Я уже не рисую. Я пишу. Ты знаешь, литература. Господи... неужели шизофреники не приходят к друзьям и близким? Не задавалась этим вопросом, но обратила внимание, что не снятся в отличие, скажем, от гениев. Но Яковлев-то - гений. А Господь не пускает... Полагаю, во имя полного успокоения души... Не иначе...

Нашла. Вычислила. Мне 31 год. Не рисую и еще не пишу прозу. Время безвременья. Вот когда закончилось реальное предчувствие чуда...

Позже, в начале 2008 года, в 39 лет, я придумаю свое чудо. Начну писать рассказы. Одиночество растворится в сюжетах и строчках. Меня будут окружать вымышленные судьбоносные мужчины. Но всё это будет как во сне. Реальную жизнь, которой словно и не было, покроет тонким слоем фантазийная, что всегда была и с моим уходом никуда не исчезнет...

23 декабря 2014

Провинциальная мистерия

Табличка на двери в коридорах Дома литераторов: "Автор так счастлив, что готов к публичному раскаянию".

- Старик, ты совратил девчонку? - поинтересовался прозаик Хлюпов, просунув голову в приоткрытую дверь.

- Что за бред? Когда я раскаивался в подобной глупости? - и, потянувшись в компьютерном кресле, оттолкнулся пяткой, поплыв, словно в лодке, в сторону Хлюпова. - Хлюпов, - вздохнул он, - пора бы привыкнуть... Вышел мой новый роман - все плачут от зависти, надо ж народ успокоить.

- И как? - присев на край стула, потупил глаза добряк Хлюпов.

- Клятвенно заверю, что издал за свой счет, продав комнату в центре города, став бомжом.

- Но ты уже... ты это говорил... на прошлой... презентации, - заметил Хлюпов, глядя, как известный автор откатил обратно к компьютеру и продолжил роботу над новым романом.

- Да? - удивился тот. - Тогда передай, чтоб сушили сухари.

- Так ты действительно...

- Действительно, - не переставая стучать по клавиатуре, бросил романист прозаику Хлюпову.

- Сенечка, что я могу сделать для тебя? - пробормотал в отчаянии Хлюпов.

- А принеси-ка ты мне чашечку крепкого кофе! - разулыбался мэтр.

- Из столовой, от Верки?

- Ага. Да напомни, чтоб с пенкой, и пять ложек сахару положила.

- Лечу, - не помня себя от счастья, воскликнул Хлюпов и растворился в коридорах Дома литераторов.

Вскоре у кабинета Иннокентия N. собралась вся местная литературная братия.

Заслышав возню, шепот, шушуканье и, наконец, раздражительные возгласы, переходящие в брань, Иннокентий представил себя мессией и, мысленно надев на главу терновый венок, выйдя из кабинета, оказался в самой гуще разъяренной толпы.

С этой минуты началась долгожданная мистерия, толпа уже несла распластанного Иннокентия в зал заседания, пиная его и плюя на него. В общем, литературная братия не понаслышке знала текст Нового Завета, и презентация нового романа, к всеобщему ликованию, открылась.

3 января 2015

Мертвый цвет

Может посидеть на крыльце, сняв на время крест? - я так устала... Устала настолько, что перестала чувствовать боль и страх, на смену змеей вползла апатия. Там, за спиной, полуразрушенный дом, в котором то лежит, то бродит престарелая и уже слабоумная мать. И я не знаю, возвращаясь с работы, где застану ее... Лежащей ли на полу с чудовищной гематомой на голове, зовущей на помощь, а после уже ничего не помнящей. Что на этот раз будет снесено и вывернуто с корнем при падении или попытке встать? Главное, чтобы не разбилось стекло, не случился пожар, и не затопило дом. Минул месяц как я, взяв отпуск за свой счет, ухаживала за мамой вместо сиделки. Я уже должна была выйти на работу, как вновь падение... Рассчитала, что четырех дней и выходных хватит, чтобы привести ее в "норму", но не прошло и двух дней, как посыпались одно падение за другим, от госпитализации она как всегда отказалась. А по сути - кому нужна бедность и нищета? Мать хочет умереть дома. Ей нет дела, что я не сплю сутками. Для нее когда-то безумно любимая дочь стала механическим существом...

Я уже собиралась договариваться на работе о еще одной-двух неделях за свой счет, а потом вдруг поняла, что это может продолжаться бесконечно. А жить на одну пенсию - безумие. Вышла, решив - будь, что будет.

Если бы я могла уснуть на неделю... но так не бывает... Чувство беспросветности и ощущение себя ходячим трупом не покидают меня.

Существование... Какой у него цвет? - мертвый. Даже "Черный квадрат" Малевича живой, вызывая у одних шок, у других восторг - все что угодно, кроме равнодушия...

Мертвый цвет нельзя запечатлеть на полотне, он в душе...

Ладно. Пора сползать с крыльца, крест - на спину, и брести дальше... в никуда, в неизвестность и безысходность.