Упавший поднимется сам (СИ)

-- Мало быть сынком, становись зятьком.

Но меня это не могло устраивать. Я вынужден играть по тем правилам, которые есть. Но оставьте, пожалуйста, в покое мою личную жизнь, не лезьте в душу и не заставляйте любить нелюбимых. Это моя территория, и только мне решать, кого туда впускать.

- Какая любовь, Батыр! - Пытался переубедить меня приятель. - Ты думаешь, я пел серенады под ее балконом и писал пламенные стихи? Чушь! Это сделка, просто очень выгодная сделка, и больше ничего. А любовь? Она не чужда мне, как и тебе. И у меня, если хочешь знать, есть любимая женщина.

- А кто из них будет тебе детей рожать? Ты согласен иметь детей от нелюбимой?

- Да, согласен. Дети ни в чем не виноваты. Это будут мои дети, и я о них буду заботиться. И не важно от кого, от любимой или нет.

- А что ты скажешь детям, когда они поймут, что у папы есть на стороне другая семья?

- Ничего не скажу. Потому, что они не спросят. Знаешь, какие дети сейчас пошли? Им важно, чтобы папа их обеспечивал так, чтобы можно было похвастать друг перед другом новым мобильником и модной тачкой. Больше им от папы ничего не нужно.

Размышления прервал телефонный звонок. Поставленный, спокойный и уверенный голос произнес:

-- Как поживаешь, Батыр? Совсем позабыл нас, стариков.

Его голос невозможно было не узнать - дядя Жаке. От волнения я даже вскочил со своего кресла. Не дослушав мои радостные приветствия, он перебил:

- Хотелось бы увидеться, послушать о твоей жизни и... посоветоваться. Зашел бы как-нибудь, уважил старика.

Просьбе этого человека я отказать не мог. Вместе с тем, моему самолюбию льстило, что такой человек хочет посоветоваться. Старик понимает, что его время проходит, мысленно рассуждал я, теперь наступила моя очередь давать советы.

Вспомнил, как впервые появился в доме дяди Жаке с подарками от мамы, в жарком зимнем костюме и испуганными глазами. В другой раз была бутылка сомнительного по происхождению армянского коньяка, а одет я был в не менее сомнительный спортивный костюм "Адидас". Теперь я решил показаться в доме дяди Жаке во всеоружии. Тот наивный провинциальный мальчик, нечаянно поцеловавший их дочь, остался в прошлом. Пусть они увидят современного, уверенного в себе и достойного их уважения человека, помнящего, при этом, все доброе, сделанное ему.

День ушел на покупку необходимого гардероба, а выбор подходящей обуви измотал. Я понимал, что речь обязательно зайдет о моем прошлом, и на поверхность всплывут воспоминания о ботинках, тех самых, что доставили мне немало мучительных минут. Я до сих пор храню их в шифоньере как самое яркое напоминание о первых шагах в новой для меня жизни. Наконец, подходящие туфли были подобраны, из шелковистой мягкой кожи известной итальянской фирмы.

Придя домой, принял душ, облился последними достижениями французской парфюмерии, вырядился в обновку, пригладил волосы и посмотрел на отражение в зеркале. Увидел самодовольное лицо пижона с пробивающимися на поверхность признаками слабоумия, присущими нашим "новым". Обильную порцию соли на начинающую кровоточить рану моего самолюбия подсыпала Светка:

- Куда это ты так вырядился, петух? - она не стеснялась в оценках (может быть, это и было ее главной отличительной чертой!).

Когда женщина задает такой вопрос, надо быть начеку. Нет ничего страшнее ревнующей женщины. И пусть вас не удивляет, куда исчезает их романтическая нежность, переходящая в беззащитность и мечтательность. Твердая уверенность, что эти ласковые губки не способны произнести ничего страшнее слова "противный", может рассеяться как прах на ветру. И если вместо воздушного создания вы не желаете увидеть уничтожающий тайфун (не зря же их называют женскими именами), то настоятельно рекомендую проявить присущую нам, мужчинам, мгновенную реакцию и упредить непредсказуемые последствия.

- Не мели чепухи, - произношу безразличным, но твердым, как скала, голосом, - меня пригласили старые друзья семьи, пенсионеры.

- В таком случае ты либо дурак, либо извращенец, озабоченный пенсионеркой.

Логически с моей стороны должна последовать реакция, характеризуемая выражением "сама такая", но, взглянув еще раз на отражение в зеркале, понял, что у Светы были веские основания для такого рода выводов. Глубоко вздохнув, переоделся в повседневный костюм и направился в дом дяди Жаке.

На подарки я не поскупился: великолепный французский коньяк для дяди Жаке, огромная коробка германских конфет для его жены, и букет цветов для... там видно будет. От идеи купить французские духи я, поразмыслив, отказался, еще подумает, что пытаюсь загладить вину. Каяться и просить прошения сегодня в мои планы не входило. Наоборот, это они ждали моего совета. Вот так!

Та же арка, тот же подъезд со старыми и новыми надписями на стенах, пробудили волнение, которое я испытал, впервые придя сюда. Но перед теми же дубовыми дверьми стоял другой человек, а не мучительно обливающийся потом, с застрявшими в горле словами, провинциал. Неожиданно промелькнула мысль, что сейчас откроется дверь и передо мной предстанет Рима, в тех же коротких и обтягивающих шортах, с веселыми рыжими волосами. Однако дверь не открывалась, пришлось воспользоваться звонком. Встретила молодая девушка, вежливо пригласившая войти. По той готовности принять подарки и подчеркнутой услужливости я догадался, что это домработница.

Забавно, буквально десяток лет назад, тот же дядя Жаке с гневом осуждал эксплуатацию человека человеком, а сегодня это воспринимается нами как нормальное, обыденное явление. Мой приятель, вчерашний преподаватель пединститута, а ныне представитель иностранной компании принял в услужение целую семью: муж садовник, жена горничная, а их дочь - нянька его маленького ребенка. Эта женщина со слезами восторга говорила, что благодарит бога за выпавшее на ее долю счастье (ни меньше, ни больше!).

- Вы знаете, наши хозяева исключительно добрые и порядочные люди. Мы работаем здесь уже два года, и ни разу не было задержки с зарплатой, вы представляете, ни разу! И, что скрывать, здесь мы сыты и даже одеты. Разве могли бы мы себе позволить такие платья, что носит моя дочь? Это хозяйка подарила, они ей стали малы, не выбрасывать же.

Искренне порадовался за эту женщину, так как знал, что на фирме, руководимой ее хозяином, не выплачивали зарплату рабочим больше полугода, а хозяйка, вероятно, потеряла надежду вернуться к прежней фигуре.

Как и следовало ожидать, жена дяди Жаке не могла скрыть восхищения подарками, внимательно осмотрела не меня, а мою внешность. Меня, как и прежде, она предпочла не замечать, ограничившись сухой фразой:

-- Здравствуй, Батыр.

А вот дядя Жаке тепло улыбнулся и крепко пожал руку.

-- Пока готовится чай, пройдем в кабинет.

В кабинете, казалось, все было без изменений, но на столе я увидел книги нового времени: Сорос, Карнеги, недоступный ранее Ницше и неизвестный мне Иммануэль Валлерстайн. Заметив мой взгляд, дядя Жаке с ноткой самоиронии сказал:

- Вот, Батыр, теперь познаю их философию. Что поделаешь. Если бы мы могли прочесть это в свое время, глядишь, все было бы по-другому. Но и сейчас не все так плохо, что скажешь?

Пусть не покажется это вам пустой стариковской болтовней. В обычном, на первый взгляд, вопросе было многое скрыто. Дяде Жаке решил изучить меня, понять кем я стал, как и о чем думаю. Отвечать на такие вопросы односложно нельзя, но давать развернутый ответ, изображать из себя крутого философа не хотелось.

- По-разному, дядя Жаке, - я решил быть осторожным, - трудные времена, но что поделаешь, выбора нет. Если сильно постараться, то что-то получается.

Дядя Жаке испытующе посмотрел мне в глаза, и, кажется, оценил осторожность.

- Слышал о твоих успехах, Батыр, похвально, - и вдруг он неожиданно спросил. - В твоей биографии нет черных пятен, ты чист?

Наверное, в этот момент на моем лбу выступил холодный пот. Не помню, но так всегда пишут в романах, описывая героя в минуты сильнейшего волнения. Перед моими глазами всплыл образ Шефа и его последние слова.