Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)

Филолог, она видела достаточно примеров того, как может деформироваться личность писателя, когда он начинает ставить идеологию выше интересов литературы. Но знала она и обратную сторону взаимоотношений литератора и партии. Когда писатель или поэт не мог или не хотел стать ее рупором. Еще в университете она иногда недоумевала, зачем в курсе истории советской литературы так настойчиво и подробно изучаются постановления ЦК партии о Зощенко, об Ахматовой. Не понимала она и того, зачем надо было исключать из круга чтения советских людей такого поэта, как Есенин... Она чувствовала, что за всем этим кроется какая-то неведомая ей до конца несправедливость и неправда. Однако, надо сказать, что все эти догадки не становились для нее предметом систематического осмысления. Профессия школь-ного учителя русского языка и литературы не давала ей возможности думать, и говорить об этом. В более или менее отчетливом виде они выстроились в ее сознании лишь тогда, когда эта проблема коснулась написанного Владиком.

Конечно, она не желала такой судьбы собственному мужу. Поэтому после стычки с ним она больше не позволила себе упрекать его в отсутствии в первых рассказах идеологических оттенков. Ей стало ясно, что Владику вступать в партию просто противопоказано. С этим решением к ней пришло успокоение. Но вот от чего она успокоиться не могла, так это от того, что Владик все-таки не выдержал и пересказал высказывания Леонтьича об ее еврействе. Впервые, русская по паспорту и самосознанию, она вдруг отчетливо поняла, что в этой жизни есть люди, для которых ее еврейство является чем-то нечистым. Нет, она не была наивной и знала, что такое антисемитизм и кто такие антисемиты. Но все это как-то касалось других. Иногда знакомых. Иногда посторонних. Она вспомнила, что в их классе училась еврейская девочка. Помнила свое удивление, когда той, круглой отличнице, полным ходом шедшей к серебряной медали, поставили на выпускных экзаменах четверку за сочинение. Тогда она так и не осознала истинную причину такого результата. Вспомнилось, как та же милая Галина Кирилловна, подозрительно рассматривала ее паспорт и внешность. Разговор Владика с секретарем парткома не только всколыхнул эти воспоминания, но и больно затронул ее самолюбие. Как-никак, он был представителем партии, пусть невысокого положения, но был. От того его высказывание представлялось ей еще более отвратительным. И это еще больше укрепило ее в своем выводе о несовместимости Владика и партии.

Много позже, вспоминая о том времени и своих тогдашних размышлениях, она горди-лась, что в сохранение чистоты души мужа, в его неспособность прогибаться перед руководя-щей и направляющей идеологией был внесен и ею скромный вклад.

Даже у любящих пар нечасто бывает, когда каждый из них думает точно так же, как его вторая половина, и приходит к такому же выводу. Для этого, прежде всего, необходимо совпадение их мировоззрения и стиля мышления. А вот когда этого нет, то подобный исход одна любовь породить не способна. Если для Владика нежелание вступать в партию было следствием всей его прошлой жизни, то у Лены оно стало результатом работы ее рационально-го ума и женской способности к глубокому проникновения в душу любимого человека. А это не каждой паре дано. Поэтому им не понадобились долгие минуты и часы для выработки совместного взгляда не только на будущее Владика, но и на будущее их семьи.

Решили, что в оставшееся до следящего лета время он должен будет готовиться к поступ-лению на заочное отделение сценарного факультета ВГИКа. Кроме этого, надо будет успеть пробиться с рассказом о деде на страницы какого-нибудь центрального литературного журнала. А потом попытаться сделать из него сценарий. Может, для кино, а может, для театра... Что касается ответа Леонтьичу по поводу вступления в партию, то инициативу не проявлять, играть в молчанку. Если разговор об этом все-таки зайдет, ссылаться на свою молодость и неготовность. Там видно будет!

С таким настроением Владик ушел в очередное плавание. На этот раз ненадолго. Вернул-ся он уже через месяц. Вернулся не с пустыми руками, а с набросками киносценария и нового рассказа. Сценарий имел условное название "Долгая дорога к океану". Наброски его ничем не напоминали ранее написанное им. Зато сюжет нового рассказа был задуман как продолжение того, что он писал о деде и внуке. К его приходу из плаванья Лена уже отредактировала последний рассказ и отправила его в московский журнал "Литературный мир". Настроение в те дни у них было приподнятое. Радовал сын, радовало то, что первые рассказы уже в редакции "Дальнего Востока".

Глава 7

"Беглый" друг

Однажды, когда Владик и Лена еще были на работе, а дома Анна Семеновна с Павликом, в дверь их квартиры позвонили. Анна Семеновна открыла. Стоявший перед ней молодой человек любезно поздоровался и показал ей раскрытое удостоверение. Что в нем, она не столько поняла, сколько почувствовала. Спросил, дома ли сейчас Козьмичев Владлен Констан-тинович и, услышав, что тот на работе, попросил ее расписаться за получение для него приглашения в Комитет государственной безопасности. Потом Анна Семеновна говорила, что едва не потеряла сознание от такой неожиданности. В себя она пришла только после приема хорошей дозы валерианы. Первой ее мыслью была.

- Ну, все... Не простили Владику его отказ от роли Ленина. Отыскали-таки! Что теперь будет, что теперь будет?

Она едва дождалась, пока с работы пришли Лена и Владик. Два дня до обозначенного в приглашении времени посещения КГБ все находились в подавленном состоянии. Никаких других мыслей о причине приглашения в эту организацию у них тоже не возникало. Желания обсуждать происходящее даже у такого оптимиста, как Лена, не было. Владик пытался храбриться, но не получалось.

В назначенный день Лена договорилась о подмене в школе и пошла с ним. Шли они пеш-ком, и уже где-то на подходе Владик осознал, что чувство трепета и даже боязни, которое он испытывал в предшествующие дни, сменилось любопытством. Перед дверью Комитета они расцеловались так, как целуются перед долгим расставанием и неизвестностью.

- Владик, держись! Я с тобой! Все будет хорошо!

- Ленка, а я, как ни странно, спокоен.

Дежурный посмотрел повестку. Позвонил по внутреннему телефону, что-то выслушал и назвал Владику номер комнаты. До нее было всего несколько шагов. Дверь открылась легко, как будто только его и дожидалась. Стоявший у окна и что-то рассматривавший на улице человек в гражданском обернулся. Среднего роста и среднего возраста - непроизвольно отметил Владик.

- Здравствуйте, я Козьмичев... Приглашали?

- Знаю, что ты Козьмичев. Приглашал, - приветливо улыбнулся человек. - Проходи, са-дись...

Сам он за стол не сел, а остался у окна и представился.

- Звать меня Михаил Ильич Знароков. Звание и должность значения не имеют. Разговор есть, Владлен Константинович... Именно разговор...

- Слушаю Вас, Михаил Ильич.

- Ты уж извини, но слушать буду я. У нас так заведено... Курить будешь? Нет? Молодец! А я вот закурю. Не возражаешь?

- Значит так, Владлен. Про тебя я многое знаю. Знаю, что ходишь ты на "Циклоне". Уже два с лишним года. Что сын у тебя растет. Что успел сплавать во Вьетнам. Что парень ты толковый и сознательный...

Такое начало разговора Владика обескуражило.

- Что-то больно знакомые слова и интонации. Вроде тех, что он слышал от Леонтьича. Куда он клонит?

- Так вот, о тебе мы знаем много, а вот о твоем дружке Голубеве - ничего...

Такого поворота Владик никак не ожидал. Первым желанием было сыграть недалекого и простого парня. Труда не составляло. Но тут же понял, что здесь и сейчас это не пройдет.

- Простите, а причем тут Голубев? И откуда вы знаете о нем? Что с ним?

- Нам, уважаемый Владлен Константинович, многое доступно. Но не все. Вот ты и помо-ги. Расскажи нам, что ты о своем друге знаешь.