Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

Славка учился на вечернем, работал грузчиком потому, что оставалось много свободного времени: разгрузил, сел в углу, что-то почитал, а Мишка был немолод, работал всю жизнь шофером, пока по пьяни не разбил машину, и его не лишили прав, а когда вернули, он уже не захотел садиться за баранку.

Оказалось, что работа грузчиком его больше устраивала, тут прикладываться к бутылке можно было каждый вечер, и как ни трещала на другой день с похмелья голова, носить ящики с колбасой и овощами было терпимо, а вот садиться за руль себе дороже.

Все это Мишка рассказал Панину в первый же день за перекуром.

Дима говорил о себе мало и неохотно, но зря старался, откуда-то, неизвестно откуда, не иначе, как сорока на хвосте принесла о нем сведения, но все в магазине знали, что он человек образованный, закончил не просто институт, а физтех, что хотел идти дальше, учился в аспирантуре, и там, в аспирантуре, так свихнулся, что загремел в двадцатку, и вот теперь, чтобы прокормиться и не сдохнуть с голоду, работает на такой непрестижной работе. И пить ему нельзя совсем, так как тут же крыша едет.

Это последнее обстоятельство, что Дима не мог пить, вызывало сочувствие у его товарищей, и уважение у продавщиц: они с ним кокетничали и придерживали язык в его присутствии, избегали употреблять мат, который широко использовали в общении с Мишкой и Славкой. И Дима проработал в магазине всю осень с середины октября, и на следующий год до июня, до того момента, как уехал в деревню.

38

Пукарев лизоблюдством не занимался. И когда ему позвонили и попросили у него несколько сотрудников для обслуживания намечающейся где-то вечеринки-сабантуя с высокопоставленными особами, он пришел в крайнее негодование. Побледнев от гнева, шипящим шепотом сказал трубке, что он научных сотрудников в официанты превращать не собирается, даже на один день, и что если с той высоты, с которой поступило такое распоряжение, официант и ученый выглядят одинаковыми букашками, то с его, Пукаревских высот, они очень сильно разнятся.

Поэтому ты ещё не академик, и не будешь им, думал Лёня, слушая этот разговор, сидя в кабинете шефа. И в глубине души гордился Пукаревым.

39

Первые три года семейной жизни Дима был вполне счастлив, насколько может быть счастлив человек, не вполне сознающий свое счастье, занятый с утра до позднего вечера и не имеющий времени, чтобы остановиться и подумать о жизни.

Мелкие придирки тещи мало его задевали, он жил в своем мире и выходил из этого мира только ради жены и сына, и ещё матери, которая была далеко. Валера Зайцев был занят устройством личного счастья и появлялся у Паниных редко. Остальные люди имели очень мало шансов втиснуться в Димино сознание как самостоятельные личности, они воспринимались им как фон, как явление природы. Если ты живешь в средней полосе России, то не следует удивляться снежным холодным зимам, а если живешь с тещей, то будь готов к тому, что она бывает тобой недовольна, и мечтать, чтобы её недовольства не было, так же бессмысленно, как надеяться на то, что зимы не будет.

Их близость, к которой так стремилась Виолетта, и которой так хотел и боялся Дмитрий, начавшаяся в преддверии нового года, принесла поначалу Виолетте разочарование, она ждала бо́льшего от этой ещё неизвестной ей до той поры стороне жизни, но постепенно всё наладилось.

Панин внешне тихий, стеснительный парень, оказался страстным и старательным любовником, чего он и сам от себя не ожидал, и как бы ни уставал он в институте, придя домой и поужинав в обществе жены и белоснежной скатерти, он чувствовал прилив сил и готов был оказывать жене знаки внимания, которые она охотно принимала. И эта известная только им двоим интимная и счастливая сторона их жизни в первые годы как стеклянной стенкой отделала их от остального, чуждого мира, в котором ничего не знали об их ночной жизни.

Панин, проснувшись утром раньше жены, подолгу смотрел на спящую, на темные блестящие кудри и чуть выпирающие скулы. Уже давно не имело значения, какая она, красивая или нет, главное, что она была его женой и матерью Миши. Сейчас, во сне, Виолетта не походила на себя бодрствующую, тень от ресниц и слегка запавшие щеки придавали её лицу беспомощное детское выражение, которое мгновенно исчезало, стоило ей открыть свои темные, холодного синего цвета глаза, всегда имеющие напряженное выражение готовности к судорожной сиюминутной деятельности.

Конечно, и тогда возникала напряженность и взаимное непонимание, и если бы Дима вслушивался в великие планы жены на их совместную жизнь, то возможно, сразу бы остудил её радужные мечты об его успешной карьере. Но он не считал это важным и не хотел из-за планов на будущее портить прекрасное настоящее, которое состояло из семьи, жены, маленького живого существа-сына и интересной работы, и тогда, в начале пути, Дима никогда не расставлял то, что составляло его жизнь по приоритетам, всё вкупе было важно.

Когда Виолетта продолжила учебу на курс ниже, ей пришлось нелегко, так как именно третий курс был самый тяжелый, но она миновала его благополучно. Институт, где она проходила практику с четвертого курса, был недалеко от дома, и она успевала и учиться, и ребенку уделять внимание, но, в основном, Мишка был на бабушке Лизе и лишь изредка перекидывался на бабушку Тоню, уже после того, как она перебралась в Долгопрудный.

40

Тогда, после нового года, родители Виолы приехали с дачи только на четвертый день, и ко времени их приезда Дима, по настоянию Виолетты, укатил в общагу, Виолетта не была готова рассказать матери, что она сошлась с Димой. Елизавета Михайловна сочла бы это не то, чтобы неприличным, а преждевременным, дававшем слишком большие козыри на руки Дмитрия. Проводила Виолетта своего возлюбленного с большой долей облегчения, за эти три дня неопытный, но трудолюбивый Дима замучил её, и она испытывала странное разочарование: так стремилась ухватить Панина, особенно после того, как летом он приехал отчужденный, так мечтала о близости с ним, так устала ждать, когда же он, наконец, догадается, что ей хочется и перейдет черту, а теперь вдруг чувствовала утомление и какое-то даже удивление перед тем, что открывшаяся ей новая сторона жизни оказалась не такой одурманивающе завлекательной, как грезилось.

Любовь они чередовали с учебой, впереди был государственный экзамен по физике, и Дима объяснял ей целые разделы.

Они одолевали механику вперемежку с оптикой. Домкраты и интерференции смешивались с поцелуями, всё было как в бреду, за едой они не выходили, холодильник был набит до отказа.

Для раздела электричество нужны были ещё учебники, надо было тащиться в Долгопрудный и брать книжки в библиотеке, вот Дима и уехал, вернее под этим предлогом она его выпроводила, и впервые Виолетта задумалась о том, как плохо совмещается обычная жизнь и наука, в данном случае сессия, и любовь.

41

Маше в личной жизни не везло. Позднее Каховская будет утверждать, что Мария с самого начала была влюблена в Панина, но не могла с ней, Виолеттой, конкурировать (насчет конкуренции вслух не произносилось, ни-ни, - не настолько Виолетта была примитивной, - не произносилось, но каждый, имеющий мозги, должен был это понять), а потом, с горя, связывалась с кем попало. Первая часть этих Веткиных инсинуаций, насчет серьезной влюбленности Маши в Панина в молодости не соответствовала истине, Маша в тот период своей жизни не была готова влюбиться, слишком интересен ей был мир вокруг нее, чтобы так, сразу, признать любовь доминирующей в этом многообразном мире. Сначала не была готова, а позднее Панин был уже чужим мужем, и не просто мужем, а ещё и отцом. Просто Мария, верно угадывавшая расстановку сил в молодой семье Паниных и не любившая Виолетту, сочувствовала Дмитрию и верно угадывала, что такое подкаблучное состояние Димы не будет длиться вечно, он прозреет, и тогда и начнутся неприятности.