Игрушка (СИ)

"Может меня не тому учили. Ведь не знаю же я что делать, не понимаю. Вижу, что ничерта хорошего у этих большевиков не выйдет, а что взамен - не знаю".

Он отложил книгу, поскрёб ногтём пальца правой руки по людмилиной коленке и с грустью в голосе тихо сказал: "Не постиг я идею человечества. И Маркс не постиг или ошибся, постигая её. Ну как можно отдавать власть кому-то над кем-то. Пусть этот кто-то и трудяга, самый нужный элемент человечества. Ведь как только этот элемент власть понюхает - тут же чёрт знает что с ним может случиться".

Он поднёс к глазам книгу, которую опять взял в руки, когда говорил, и прочёл: "Роскошь - главное проявление общественной безнравственности".

Не думаю я, чтобы человек смог устоять перед такими соблазнами. Не устоит и этот самый гегемон. Скурвится, как есть скурвится".

40 Он захлопнул книгу и бросил её на стол. Она всей плоскостью упала на стол и потому раздался довольно-таки громкий, похожий на выстрел, хлопок.

"Хотя посмотрим, посмотрим, Люсенька, вот вернёмся на родину и посмотрим".

"Вернёмся на родину, - повторила слова Чарноты Людмила, - вернёмся и что?"

У Григория Лукьяновича в глазах загорелись уже знакомые огоньки:

"Как это ЧТО? Да то, что родину нашу спасать надо!"

"И ты знаешь как? - Жёстко поставила вопрос Людмила. - Зачем мы поедем туда, если даже не знаем что делать там будем?" - продолжала наступать Людмила.

Чарнота упёрся локтями в стол, обхватил свою голову руками и почти простонал: "Да, Люсенька, не знаем". - Помолчал, затем поднял голову. Тоска в его глазах сменилась упрямстсвом и он громко сказал:

"Не знаем, так узнаем! Думать надо, Люська, думать! И ехать надо!"

Но Людмила не унималась: "А думать Григорий, удобней здесь".

"В неудобном положении лучше думается", - успел вставить Чарнота прежде, чем Людмила докончила фразу.

"Вот давай здесь что-то вместе выдумаем, а уж тогда и поедем. Впрочем, я бы послушала - что там за список ты составил".

41 Григорий Лукьянович тяжело поднялся со стула и стал рыться в бумагах на столе. Наконец он нашёл листок жёлтой бумаги, на котором карандашом было что-то написано.

"Пожалуйста, вот, - сказал он. Вновь сел на стул, помолчал и начал читать: "Первое" - громко произнёс он.

"Потише, Гриня, потише. Нам здесь митинговать незачем", - мягко попросила Людмила.

"Первое, - уже значительно тише повторил Чарнота, - продаётся всё, что можно продать своего. Второе, переселяемся в гостиницу, полностью рассчитавшись с хозяевами жилья. Третье, закупаем одежду, соответствующую нашей задаче; болотные сапоги - обязательно. Будем переходить границу нелегально. Район - Карельский перешеек. Проезд до туда нам обеспечат: мне бесплатно, а за тебя придётся платить. Маршрут: Париж - Берлин- Гамбург -Стокгольм- Гельсингфорс -Петроград; теперь они его назвали Ленинградом. От Парижа до Гамбурга через Берлин - на поезде; от Гамбурга до Гельсингфорса через Стокгольм - морем. От Гельсингфорса до границы - на машине или лошадях (что подадут), а там - пешком до посёлка Lempaala, русские его называют Лемболово. От Лемболова до Петрограда уже точно - на лошадях верхом Последний участок очень трудный и опасный, но меня заверили, что проводники будут надёжные".

"Кто тебя заверил?" - спросила Людмила.

42 "Наши политические эмигранты здесь - в Париже. Они мне дают пакет. Я его в Петрограде должен буду передать одному человеку. За эту работу они оплачивают мне дорогу и проведут по всему маршруту".

"Ой, Гришенька, тут очень здорово подумать нужно. Что это за пакет? Поймают нас с ним и - расстреляют сразу", - сказала Людмила.

"Расстреляют..., не расстреляют..., а если уж попадёмся на границе с пакетом или без... - мало нам не будет, в любом случае. Риск есть и большой..., но без риска - никак. Да и свой револьвер я с собой беру", - медленно, тяжело подбирая слова, ответил Чарнота.

"А что в пакете-то будет?" - спросила Людмила.

"Не знаю, но пакет сказали не распечатывать; так и передать",- ответил Чарнота.

В комнате воцарилось молчание. Молчание прервала Людмила. "Пойдём-ка, Гришенька, поедим где-нибудь".

Они вышли из дома. Было тепло, тихо, солнечно. Апрельский день в разгаре. Весна в Париже - время благостное. Зелень, цветы в кадках, вазах, вазонах у каждого ресторанчика, бара, кафе, "Бистро", на прилавках цветочных магазинов. Они вышли к скверу, ограждённому старинной чугунной решёткой. Квадратные колонны в человеческий рост, решётки соединялись между собой фигурами напоминающими не то человеческое сердце, не то щит воина. Однако, ажурные железные плетения внутри щитов ничем о войне не напоминали: причудливые завитушки заканчивающиеся чугунными розочками, силуэты ваз для цветов, 43а над ними круги, похожие на солнце с лучами или - на корабельные штурвалы с ручками для их вращения. Посредине сквера стоял могучий столетний дуб, а около него - мраморная скульптурная композиция на круглом гранитном постаменте. Композиция представляла группу молодых парижанок в кринолинах и кокетливых шляпках. Два французских малыша развлекались тем, что, присоединившись к скульптурной группе, пытались разглядеть и пощупать детали одежды мраморных дам.

Чарнота с Людмилой подручку пересекли сквер и скоро уже сидели на плетёных креслах за столиком ближайшего ресторанчика.

Когда официант принёс на десерт мороженое в двух маленьких вазочках, Людмила заговорила:

"Есть у меня, Гриня, идея. Что если мы с тобою в Россию будем пробираться разными путями".

"Как это?" - встрепенулся Григорий Лукьянович.

"Был у меня хороший, щедрый клиент из наших - русских. Он в посольстве нашем, точнее - советском, работает каким-то секретарём. Что если мне к нему обратиться и сказать, что я хочу вернуться в Россию. Уж очень он был со мной ласков, предупредителен. Я думаю влюбился он в меня. Вдруг поможет".

Чарнота внимательно слушал. Видно было, как напряжённо он обдумывает каждое, сказанное Людмилой, слово.

"Очень хорошо, если бы получилось", - сказал он, когда Людмила замолчала и вопросительно взглянула на него.

44 "Я был бы счастлив. И душа не болела бы за тебя. Чёрт его знает - что там нас ждёт - в этих карельских лесах, Люсенька. Только вот как мы с тобой в России встретимся?"

"Да очень просто, - оживилась Людмила. Для неё было неожиданностью столь скорое принятие Чарнотой её предложения. Он, конечно, понимал с помощью какого "оружия" будет добиваться своего от этого красного, его возлюбленная. Однако, мудрость сорокалетнего мужчины, пережившего и передумавшего столько, что на все сто лет хватило бы; эта мудрость помогла справиться с инстинктом собственника, шевельнувшегося в нём как только в воображении возникла сцена встречи Людмилы с этим краснопузым.

"Старшая сестра у меня, Гришенька, в Москве живёт на Арбате. Точный адрес я тебе потом дам. Вот у неё и встретимся".

"А куда Мракобесика денешь?" - уже весело спросил Чарнота.

"А с этим проблем не будет. Одна моя подружка, ну прямо влюбилась в него. И он к ней лезет - понравились они друг другу. Я уж ревновать начала. Ну, что делать: бывают в жизни огорчения. Придётся мне с моим рыжиком расстаться", - попыталась также весело ответить ему Людмила.

На следующее утро Чарнота отправился на переговоры со спонсорами, обеспечивающими его возвращение на родину, а Людмила - в Мулен-Руж, готовиться к вечернему выступлению.

----------------------------------

В 1926 году политическая эмиграция из России была многоликой. Париж принимал всех. Интересней всего Чарноте было встречаться и 45беседовать с, так называемыми, левыми: социалистами-революционерами, трудовиками и коммунистами. Первые и вторые его интересовали потому, что пытались выражать чаяния самого большого по численности общественного класса России - крестьянства; последние - как победители. Остальных он считал шушерой и они его не интересовали. Монархисты же - вообще его раздражали своей эгоистичной тупостью. Ясно же было, что для России возврата к монархии быть не может. "Диктатура будет, иначе России не выжить в переходный период, - думал Чарнота, - а вот монархии - не бывать".