Игрушка (СИ)

"Люсь... хр, хр...", - только и смог хрюкнуть он и затем молча отдался чувственному наслаждению полностью. А она как будто сама переживала его состояние; и именно в тот момент, когда из члена вот-вот была готова извергнуться семенная жидкость, она как будто ушатом воды обдала его жёстким требованием: "Теперь ты меня помой!"

Он ещё с минуту лежал на кровати, дожидаясь когда уйдёт, решившее его дара речи состояние, затем поднялся. Перед ним стояла "Обнажённая Маха", ожившая и сошедшая с картины Гойи, которую Григорий Лукьянович видел в Лувре.

17 Чарноту во внешности женщин очаровывали женские пропорции. Линия грудь-талия-бёдра волновала его в любой женщине в том случае, если изгиб этой линии был достаточно рельефным, чтобы мужское воображение могло эту женщину раздеть. Крымская в этом отношении была идеалом. Формируя её тело, к 35 годам природа достигла пика совершенства. Большие, но явно упругие молочные железы огромными стекающими каплями застыли на груди сосками вверх, как будто они были нацелены на лицо мужчины-партнёра, который, согласно человеческим традициям, должен быть выше женщины ростом. Сахарно-белая кожа упругого живота в середине темнела пупочком, которого и видно-то не было, словно смотришь на древнегреческую амфору сверху, а у неё такое узкое горлышко, которого и не разглядишь. Внизу живота... О, предмет мужского вожделения! "Как это у Пушкина? Кажется так: ...любовное огниво, цель желания моего..." - Мысли Чарноты путались. Крутые бёдра и любовное огниво между ними мутили его разум. "Конечно, конечно Люсенька сейчас я тебя помою", - выдавил он из себя заплетающимся языком.

"Нет, Гриня, - неожиданно изменила своё желание красавица, - ложись на кровать, отвернись к стене и жди".

Он повиновался как послушный ребёнок и стал ждать; ждал и слушал, как плещётся вода. Ждать пришлось, как ему показалось, очень долго. Но вот, наконец, его обняли сзади, прижавшись к его ягодицам мягким и холодным. Он повернулся и тут же утонул в страстном долгом поцелуе. Губы и член его одновременно поглотила женщина. Он обнял её, стремясь слиться телом воедино. Так они ещё несколько минут одним телом катались по кровати. Когда же она в его объятиях со стоном ослабла, он ещё продолжал движения. Кульминация не заставила себя долго ждать. Он 18только отметил, что той - прежней, как в молодости, яркости ощущений от оргазма уже нет.

-----------------------

На улицу они вышли к концу следующего дня. Под ручку, пошатываясь, перешли улицу. Одновременно позавтракали и пообедали в ближайшем кафе. Он расплатился с официантом и шёпотом спросил:

"А тебе-то сколько я должен, Люсенька?"

"Не расплатиться тебе со мной, Гриня. Считай, что это был тебе подарок от меня. - сказала она и, несколько помедлив, добавила: - Русская баба одарила соотечественника на чужбине".

"Где ты живёшь; я тебя провожу?" - спросил он.

"В латинском квартале, но провожать меня не надо - устала я. Возьму такси и доеду. На такси-то ты мне дашь?"

Доставая деньги, он спросил:

" Когда встретимся?"

Она сразу не ответила. Ответила только тогда, когда садилась в машину:

"Встретимся по первому твоему желанию. Ты знаешь, где меня найти".

"Я бы и сейчас с тобой не расставался", - сказал он вслед уходящему такси, но она этих слов не услышала.

-----------------------

Их новое свидание состоялось только через неделю. Григорию Лукьяновичу подвернулась хорошая работёнка и он день и ночь вкалывал - 19срочно разбирал кирпичную стену в одном магазине не далеко от своего дома.

Закончив работу и получив причитающиеся ему деньги, Григорий Лукьянович сразу вспомнил о Людмиле; впрочем, он её и не забывал никогда. Ложась в постель, после утомительного трудового дня, он ощущал её запах, чудесным образом сохранившийся на всём постельном белье: на наволочках подушек, на простыне, одеяле. Он понюхал ночные тапочки, которые она надевала, - на них был её запах.

"Эта женщина вошла в моё жильё навсегда", - как-то вечером, после очередного сеанса наслаждения её запахом, подумалось ему.

На следующий день, после получения денег за выполненную работу, он, едва дождавшись, когда стрелка часов перевалила за 3 часа по полудню, - пешком отправился на Place Pigalle.

Шёл не торопясь, размышлял: "Мужик не может без бабы. Не зря же кто-то из мудрых указал на это в библии. Не пойму я никак: как это ухитряются некоторые из нас жить в одиночку". Так он шагал по улицам старого Парижа, размышлял и "слушал застывшую музыку" - архитектуру.

"И умудрились же французы так украсить свои дома. К каждому окну - балкончик с ажурной решёткой. И рисунок решёток не повторяется - каждая решётка - единственная в своём роде".

Он уже второй раз обходил Площадь Пигаль, а её не находил. "Вот тут она стояла в прошлый раз" - только успел подумать Чарнота, как её нежные руки обняли его сзади и он услышал шёпот в правое ухо: "Долго же что-то ты не приходил, Гриня".

20 Мгновенно вспыхнувшая радость волной прошла у него от головы до ног и обратно, и, видимо, вышла наружу через глаза: клонившееся к закату солнце вдруг как будто вспыхнуло и озарило весь Париж: и площадь, и здания, и людей, и транспорт - всё засверкало в его лучах. Чарнота даже зажмурился. Когда он обернулся и их глаза встретились - он понял: нет ему жизни без этой женщины. В порыве, не осознавая что делает, он обхватил её голову руками, прильнул своими губами к её губам и они так и замерли вместе. Потом, когда включилась в работу голова, он понял, что совершает ошибку - с проститутками не принято целоваться. Он, видимо, излишне резко отстранился от неё и только тогда увидел, что перед ним совсем не проститутка, а простая, молодая, миловидная француженка-труженица.

"Люсенька, ты ли это?" - воскликнул удивлённый Григорий Лукьянович.

"Где твои шикарные одежды? Где тот царственный макияж?

"Я, Гриня, теперь другой стала. После тебя поняла - не могу больше ни с кем, кроме тебя".

Чарнота ощутил, что от этих слов у него пошла кругом голова. Он инстинктивно протянул руку и ухватился за рукав её платья, чтобы не упасть.

"Что с тобой?" - тревожно спросила она.

"Ничего, ничего, Люсенька. Это, видно, счастье так бьёт, что с ног валит", - отшутился он, и этого ему хватило, чтобы взять себя в руки.

Они перешли Площадь Пигаль по диагонали. С бульвара Рошешуар свернули налево и на улице Стейнкерк зашли в маленький ресторанчик. 21Сели за столик, заказали пива и устриц... Он всё это время не сводил с неё взгляда. Да и она смотрела на него не переставая. Они, видимо, полем зрения улавливали куда идти, а подсознанием - что делать. Она иногда, как будто вспомнив что-то, смущённо опускала взор, но тут же вновь: смотрела, смотрела, смотрела на него.

"Люсенька..., давай пойдём по жизни вместе", - вдруг, как будто чем-то поперхнувшись и затем прокашлявшись, сказал он. Она засмеялась так радостно, так звонко, что немногочисленные посетители ресторанчика все повернули в их сторону головы. Более того, ему показалось, что с портрета важный седой, скуластый господин, висевший в шикарной раме прямо перед ними, скосил на них глаза.

"С тобой, Григорий, - хоть на край света".

И те нешуточные интонации, которые он услышал в её ответе, тут же убедили его в том, что в это мгновение на свет родился ещё один счастливый мужик.

Они до закрытия ресторана сидели и разговаривали. Он ей рассказал всю свою жизнь: с окончания кадетской кавалерийской школы под Таганрогом и до последнего боя с красными на подступах к Севастополю, где он потерял своего лучшего друга - коня по кличке Федька; как маялся он в Стамбуле; как хотел там пустить себе пулю в лоб.

"Вот дурак, - сокрушался при этом Чарнота, - ведь если бы пустил - тебя бы не встретил. Истинно сказано в библии: великий грех самому лишать себя жизни".