Люди разбитых надежд: Моя исповедь о шизофрении

Я регулярно посещала д-ра Грина, но не слишком раскрывалась. Я отождествляла его с врачами из больницы и не хотела снова туда попасть. Я входила в его кабинет, через силу улыбалась и рассчитывала, что он даст мне надежду. Но я недооценила его ум. Он видел меня насквозь. Это было действительно досадно, потому что если бы я больше ему доверяла, он мог хоть как-то облегчить мои страдания.

Мое отвращение к больнице было вызвано не тем, что это ужасное место. Это было не так. Персонал состоял из внимательных и доброжелательных людей, которые знали свое дело. Но больница — печальное место для пребывания. Вы становитесь свидетелем трагических поворотов жизни; люди здесь искалечены горем, истерзаны страхом, сломаны пережитыми бурями. Если они больше неспособны плакать, вы начинаете плакать за них. Там нет пациентов, которые бегают с ножами, угрожая вашей жизни. Они больше боятся вас, чем вы можете испугаться их. Они сидят в креслах съежившись, болезненно дергаясь от резких слов и случайных жестов, запертые в своем страдании. Я не хотела возвращаться в больницу из-за того, что там для меня было слишком много откровений, слишком много правды. Жизнь временами может быть мерзкой войной и ее раненые там повсюду. Мои мать и братья были очень выдержанными и терпеливыми в это трудное время. Я знаю, что моя депрессия их очень угнетала.

Моя мама работала официанткой много лет, а это тяжелая работа. Огорченная, она каждый день поднималась в четыре часа утра, бегала между столиками целый день, потом приходила домой ко мне.

Каждый день после работы мы играли в «слова». Я уверена, что это было ей необходимо. Когда она не могла играть, ее подменяли мои братья. Мы все расширяли свой словарь, часто используя слова, которые изобрели сами. Скоро вся семья начала ненавидеть эту игру.

Однажды мама пришла домой и сказала, что ресторан нуждается в ком-то на подработку. Они хотели дать мне попробовать.

Я работала с матерью в ресторане официанткой на протяжении нескольких месяцев. Временами я приносила заказ не на тот столик и крайне удивленные клиенты искоса посматривали на меня. Владельцы, супружеская пара, прибегая к риску, исправляли дело, улыбаясь и подмигивая мне. Я была утешена их сочувствием.

Казалось, я забыла все свои проблемы, как только начала работать. Я чувствовала себя нормальной и вскоре уже смеялась и шутила со всеми. Но даже эта работа была чрезмерной нагрузкой и проявления болезни снова начали мучить меня. Я паниковала, когда должна была обслуживать слишком много столиков. Пол вздувался, опускался потолок, перед глазами все плыло. Я, испуганная, в слезах убегала в дальний уголок кухни. Заказы путались в моем мозгу, как в поломанном компьютере, я бормотала что-то беспорядочное. Я решила снова вернуться к работе в офисе, убежденная, что там будет легче.

Но это оказалось не так. Когда возникало напряжение, я не могла его преодолеть. Я могла действовать при отсутствии проблем, но силы покидали меня. Я обвиняла таблетки, а не болезнь, я еще не до конца познала шизофрению. Был огромный соблазн спустить лекарства в канализацию, но страх перед психозом всегда останавливал меня.

Я была ошеломлена, когда снова попала в больницу. Я ощущала, что всех подвела и болезнь победила. К этому времени у меня появилось несколько настоящих друзей, они нашли и поддержали меня. Я ужасно боялась их потерять. Друзья, которые имели детей, доверяли мне настолько, что позволяли временами присматривать за ними. Они понимали меня, заботились и если бы я снова всех их потеряла, как в прошлом потеряла других, я никогда не смогла бы наверстать этого.

Еще работая в ресторане, я начала участвовать в благотворительной работе, потому что мне нужно было все время себя чем-то занимать. Незанятая, я сосредоточивалась на собственном несчастье. Я работала со слепыми. Моей первой подопечной была госпожа преклонного возраста, которая нуждалась в том, чтобы кто-то ей читал. Мне не хватало опыта. Как-то раз, сопровождая ее в душный солнечный день, я случайно натолкнула ее на дерево.

После того случая я быстро набралась опыта. Моим следующим подопечным был подросток. Благодаря этому мальчику пришло окончательное осознание, что существуют другие болезни, такие же, или даже еще более опустошительные, чем моя. Этот опыт был полезен для нас обоих.

Но из-за кризисного состояния я ужасно боялась, что в какой-то момент все это будет потеряно.

Когда меня госпитализировали, Карен снова помогала мне. Пианист играл свои мелодии, бывали дни, когда я подпевала ему, но без вдохновения. Я очень любила эту пару, но их было недостаточно. Они были свидетелями моей жизни тут. Я знала, что не всегда принадлежала к внешнему миру, особенно во время психоза, но это было единственное место, где я действительно хотела быть.

Мать приходила со сладкими палочками, брат приносил сигареты. Родные любят меня и я их, но мне очень хотелось быть принятой и остальным обществом. Я могла подстроиться под любого.

Через несколько дней меня проведала Эмили. Она была беременна, и я очень удивилась, увидев ее, хотя я знала об этом. Большинство людей избегают визитов сюда, особенно в ее положении. Это выводит их из равновесия. Хотя больные не могут принести вред, многие люди неуверенны в этом и держатся подальше. Но не Эмили. Кроме того, она никогда не разговаривала со мной так, будто я была ненормальной. Она легко принимала болезнь.

Мне было стыдно за свое состояние. Раньше я скрывала заболевание и Эмили могла подумать, что я врала, пряча правду. Но мой страх был напрасным. Эмили оставалась моим другом. Другие друзья проведывали меня в другие дни. Были даже цветы! Но их приход был значительно важнее. И случилась перемена. Я убедилась, что не одинока.

Было много больных, к которым никто не приходил, не звонил, не писал. Это больно. После обеда они садились в кресла и ждали. Каждый раз, когда кто- то из посетителей появлялся в дверях, они поднимали лицо, преисполненное надежды, потом быстро опускали взор, чтобы никто не заметил их разочарования. Когда приходила Эмили, она часто проводила время и с другими больными. Мы садились кружочком вокруг нее, схватывая каждое ее слово. Мы завидовали ее жизни. Она была нормальной. Однажды вечером пришел плохо видящий подросток, с которым я работала. Он осмотрелся вокруг своими слабыми глазами и громко спросил: «Это в самом деле сумасшедшие?»

Скорее всего, ему было безразлично, так ли это.

3. Выздоровление

Я нашла на дне старого ящика письмо и прочитала:

«КАКОГО ЧЕРТА ИМ ОТ МЕНЯ НАДО! ОНИ ХОТЯТ КРОВИ! ЕСТЕСТВЕННО… ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ОНИ УЖЕ ЗАБРАЛИ! ВОЗЬМИТЕ ЕЕ! ВОЗЬМИТЕ КРОВЬ! ТОЛЬКО ОНА ВАМ НЕ ПОНРАВИТСЯ! ПОТОМУ ЧТО ОНА НЕНОРМАЛЬНАЯ!»

Это меня страшно раздосадовало. Я вспомнила бедную медсестру, которая в тот день брала у нас кровь. Хорошо ее помню. Опрятная, с идеально уложенными седыми волосами. Она не была сотрудницей психиатрического отделения, а значит, работала в верхней лаборатории. Она запомнила этот день, наверное, до конца дней. Бедная женщина. Я уверена, что она не заслужила такого представления.

Это случилось давно, и теперь кажется таким далеким. Время имеет свою силу, не правда ли? Нет необходимости лечить рану, время может затянуть ее и сделать не такой заметной. Для некоторых. Мне бы хотелось сказать, что я окончательно выздоровела и никогда не вернусь в больницу. Но, к сожалению, шизофрения — это тяжелое хроническое заболевание.

Первым шагом к выздоровлению является принятие. Оно никогда не бывает легким. Вы должны признаться себе, что бывают моменты, когда вы «не в себе», «душевно больны», «сошли с ума». Большинство людей с шизофренией или любым другим психиатрическим заболеванием, не хотят признаться в этом себе, а значит, и всем остальным.

Термин «шизофрения» пугает. Раньше этот диагноз был ярлыком, который цепляли на многих людей, если они вели себя ненормально или непривычно. К сожалению, его начали отождествлять с буйным или преступным поведением. Часто этот диагноз применяли к группе расстройств, которые нельзя было охарактеризовать точнее. Слово «шиз» означает расщепление. Расщепление указывает на переходы от воображения к реальности, а не на отдельные личности. Паранойя идет рядом с шизофренией, и это, конечно, еще больше усложняет болезнь. И кто захочет такое признать? Лично я долго не признавала.