Волны бьются о скалы(СИ)

-Имею я право расслабиться или нет? - Олег начинает дергаться, разговор его утомляет, жену он побаивается и боится с ней связываться. Предпочитает говорить на повышенных тонах, создавая иллюзию самоуверенности.

-Да ты постоянно расслабляешься у себя в сарае. Думаешь, я не вижу? - Ксения закусила узду, ее понесло, она даже рада этому. В кои-то веки они разговаривают, обычно живут под одной крышей, как чужие люди.- От тебя воняет перегаром за километр, тебя же уволят, ты это понимаешь?

-Отвали, - Олег немного испуган, и от этого еще более злой.- На комбинате половина работников под мухой, а я просто чуть-чуть выпил. Не суй нос не в свое дело.

-Заткнись, придурок, - морщится Ксения.- Врач не выписал направления, сказал, там очередь на обследование до 2009 года.

-Тем лучше, не надо горбатиться на вашу поездку на Сахалин. Сама бы лучше работу искала, чем таскать ребенка по больницам, по холоду.

-Ты ко мне не лезь с претензиями, - кричит Ксения, брызгая от волнения слюной, - ты с ребенком вообще не сидишь, ничего не знаешь! Она больна, ей хуже, ей осмотр нужен, операция, я не знаю, что там еще. А тебе лишь бы не работать, лишь бы на диване валяться в дымину, да голову ей чепухой забивать!

-Сама дура, дочь мне не порти. Она не твоя собственность, она еще и мой ребенок, поняла? Я хочу, чтобы она умной выросла, а не истеричкой, как ты! - Олег и Ксения переходят на оскорбления, им в какой-то степени это доставляет даже удовольствие. Страх иногда приносит наслаждение.

-А чтоб она подохла, как собака, ты не хочешь?! - Ксения срывается на хрип. - Зачем ей мозги, когда она овощ, я тебя спрашиваю? И не вини меня, я не по своей вине безработная. На острове, кроме комбината, работать негде, а там вакансий нет. Я не пойду назад в школу унижаться, ты меня понял? И уборщицей пол драить к твоему Блинову тоже не пойду. Я человек маленький, но гордость у меня тоже есть!

Олег размахивается, но , резко опускает руку в нескольких сантиметрах от Ксении, с силой бьет по столу. Жена откидывает назад голову и смеется резким отрывистым смехом.

-А, что не смог? Слабак. Даже женщину, свою жену ударить-то как следует не можешь. Ну, что ты оскалился, ты мне ничего не сделаешь! Ты по жизни ничего не можешь сделать, даже в постели ты никто! Неудачник. Лох, трус и тряпка, и ничего больше! Давай, ударь меня, покажи, что ты самый сильный, ну, что, кишка тонка?! Только ребенку зря даришь надежды, глупые мечты непонятно о чем. Иллюзии. Она не говорит почти, к тебе, как кошка ластится, ждет твоих чертовых сказок, моряк недоделанный. Может скажешь ей, что в армии в жизни не служил, а? Что кортик твой - нож для резки бумаги из китайского ларька? Ты даже на это не способен - признаться в собственной лжи. Только бить можешь, ну, чего ты ждешь, давай! Мне на тебя вообще плевать, я уйду от тебя к черту и все!

-Заткнись! - раздраженно рычит Олег, сжимая и разжимая кулаки, засунутые в карманы джинсов. -Куда ты уйдешь, кому ты нужна? Дрянь чертова! Как же ты меня достала, как ты меня заела уже за десять лет, тварь! С утра до ночи только и пилишь, мозг мне выносишь. Я к тебе лез? Что ты ко мне привязалась? - его голос похож на крик обиженного ребенка, на возмущенный визг подростка. - Уходи, давай, вперед, а дочь кинь к чертям. Я же, по-твоему, не умею заботиться, так что ли? Ну, ты никуда не уйдешь, или ты бросишь дочку, а? Прямо здорово видеть твою обескураженную морду. Я даю ребенку надежду, я пытаюсь не дать ей сломаться, не стать такой, как мы, ты меня слышишь? Мы давно сломались, а она держится, а ты ее гнобишь своим ором с утра до вечера. Думаешь, самая умная, да? Засунь себе в зад свою гордость, я один семью не вытяну, моей зарплаты не хватит на все бинты, мази и операции! Села ко мне на шею, ребенка привесила и еще кричишь. Достала! И запомни, если я захочу тебя ударить, я это сделаю! Я тебя просто убью, мразь, ты усекла?!- Он резко придвигается к женщине, угрожающе нависая над ней. Он ее намного выше, его глаза горят бешеным огнем, он сошел с ума. Ксения невольно прогибается под ним, он чувствует ее страх и забавляется этим, и кричит еще громче. Она готова сорваться и убежать, но он ее не пускает.

-Что испугалась, шавка? - резко спрашивает он.- Где твоя дерзость и твоя гордость? Ты же мне всю жизнь испортила, повесив себя и свое отродье на меня. Я мог уехать в город, жить нормально, ты понимаешь? Но нет, твоя мамаша потащила меня к тебе, к бревну ходячему! Прицепила кольцом и сдохла под обвалом. И концы в воду. А ты прицепила своей беременностью, ребенка мне нормального родить не смогла! - Ксения плачет, он пригибается еще ниже и дышит перегаром ей в лицо, не давая ей отвернуться. - Ты даже не баба, ты бревно! Ты неполноценная, родила ребенка-инвалида, такую же гусеницу полудохлую. Да я вас обеих ненавижу, вы мне, как камень на шее, поняла ты или нет?

Она бросается на него, он выламывает ее руки и швыряет на пол. Она падает, ударяется лбом об пол и затихает. Он раздраженно бьет кулаком в стену.

-Вставай, тварь, и иди к ней. Хоть ее накорми.- шипит он, чуя некоторое беспокойство. Она не шевелится.

-Ксения! - он дотрагивается до нее ногой, как до мерзкого животного, вроде сороконожки. Она неподвижно лежит на полу, вывернув руку в неудобной позе. Олег чувствует волнение и страх. Он нагибается к ней и тормошит, как ненужную куклу.

-Ксюха, Ксюха, вставай быстрее! - он действительно испуган, теперь его могут упечь в тюрьму за убийство, он плачет, и до дрожи противно смотреть на слезы, текущие по трехдневной щетине. - Ты, что, притворяешься? Не дури, Ксюха, вставай! - он толкает ее, усаживая, она валится на сторону, на виске у нее наливается синяк и оттуда течет кровь, она расцарапала себе лоб. Он слегка бьет ее ладонями по щекам, бьет сильнее. Она дергается и приходит в себя. Он скрывает радость и явное облегчение за грубостью.

-Вставай, иди отсюда. Я сам чайник себе поставлю.- говорит он, глядя на нее виноватым взглядом побитой собаки. У нее кружится и болит голова, она, пошатываясь, встает и поворачивается к двери. Он поворачивается следом, и только теперь они замечают Лику.

Лика, как покорный теленок, давно привыкла к таким сценам. Она стоит, тихо, как мышка, прижавшись к косяку двери, и держит в руке свою единственную игрушку и , одновременно, оружие - папины большие серые плоскогубцы. Акулу из своей игры, большую одинокую акулу, своего друга и защитника. Она не боится, она похожа в этот момент на тупое бессловесное животное, клячу, привыкшую к побоям и крикам. Высокий мужчина орет на женщину, а ребенок запуганно стоит в углу, не шевелясь, смирившись со своей ролью всеобщей обузы.

-Мам, пап, - тихо говорит, наконец, девочка. Говорит с трудом, кожа вокруг рта срастается, превращая рот в уродливую узкую щель.- Я вам как камень преткновения, да? Может, - она всхлипывает, но берет себя в руки. Она уже умеет это делать, скрывать свои слезы и обиды. - может, продадите меня или отдадите? Я тогда точно мешать не буду, честно-честно.

Робкий голос замолкает. Мать испуганно вздыхает, ее руки непроизвольно тянутся к дочери.

-Дочь, - Ксения, не знает, что сказать, она уже ничего не знает. Лика к ней не подходит, жмется в углу.- Иди ко мне, ребенок, я тебя обниму. Ты не камень преткновения, даже не смей так говорить. Хочешь, мы с папой сейчас, вот сейчас соберем вещи и увезем тебя далеко-далеко отсюда, хочешь? Только не плачь, не сердись на нас.

-Лика, иди к себе, - обрывает Олег Ксению.- Маме с папой надо поговорить, не мешай.

Контакт с дочерью порван, девочка испуганно отступает в тень. Мать озлобленно смотрит на отца.

-Какого черта ты ее гонишь?

-Да ладно вам, - вдруг тонко выкрикивает девочка.- Успокойтесь. Я и так знаю, что вы все врете. Сегодня суббота, пап. - грустно улыбается она непослушными обветренными распухшими от голода и болезни губами,- а, а мы не пошли пускать кораблики. И не пойдем, так ведь?

Она торопливо уходит к себе в комнатку, опасаясь окриков со стороны ошеломленных родителей. Они успели забыть голос своей дочери, они не думали, что покорный раб может раз в жизни взбунтоваться.