Живое Золото (СИ)

Второй судья, невысокий коренастый мужичок лет сорока, имел такое выражение лица, словно у него сильно испорчено пищеварение. Длинный узкий нос его растерянно болтался в пространстве: судья словно клевал им невидимое зерно. В коротких жилистых пальцах он терзал измочаленный полосатый платочек.

Третий сидевший за столом - длинный старичок с большими залысинами на седой голове - напоминал штопор, только что вытащенный из пробки. На его вытянутой физиономии проступали темные пятна странного фиолетового оттенка, - возможно, аллергические. Мантия его тоже была покрыта сальными пятнами.

Несколько минут растерянные судьи и отрешившийся от всего земного наследник престола молча буравили друг друга глазами. Потом я понял, что разговор предстоит начать мне - дабы мои судьи не разнюнились окончательно.

- Ну что? Здравствуйте, господа! -сухо произнёс я. - Вы - судьи, как я понимаю... Судя по костюмам...

- Да-да-да, - зачастил первый судья. Он говорил быстро, глухо, тихо. Его речь по звуку напоминала стук пересыпающегося гороха. - Да-да-да.

- Тогда назовите себя, а то - вы меня, судя по всему, знаете, а я вас - нет...- предложил я.

- Да-да. Да-давайте представимся. Мангольд, Иван Иванович, - протараторил первый судья.

- Руслан, Пётр Аркадьевич, - медленно выговорил второй.

- Минус, Лев Николаевич, - отчеканил третий. - Мы - судьи Ареопага Срединного царства. Мы должны решить вопрос о вашей пригодности к правлению...

- Вы, н-надеюсь, извините нас за наше волнение, - чуть заикаясь, подхватил Мангольд. - Наша собственная с-судьба зависит от верности нашего р-решения. Если мы неверно определим ваши качества, если коронуем непригодного человека или казним нужного, нас самих к-казнят. Поэтому попрошу б-быть с нами максимально честным и прямо отвечать на наши в-вопросы.

- Никогда ещё мы не решали вопросов такой важности, - проговорил Руслан, поднося к уголку глаза платочек. - Сейчас от нас зависит судьба империи. Поэтому просим вас: не лицемерьте, говорите нам только правду.

- А если вы солжёте, - твёрдо заявил Минус, - ваш стульчик ударит вас электрическим током в самое ценное место. В сидение встроен новейший детектор лжи, определяющий честность допрашиваемого по движениям и температуре ягодиц - ничто не отражает нашу искренность так, как эта часть тела... Да, забыл добавить: если вы будете постоянно говорить правду, вам станет очень... мммм... приятно. Ну, ладно. Приступим?

Я заёрзал на стуле. В голове мелькали быстрые мысли: "Сбежать? Но куда? Разве это возможно? В этом лабиринте всё равно поймают. Потом только хуже будет... Лучше седалищный нерв побеспокоить, чем головы лишиться. Да. Буду отвечать". Мне захотелось поиграть с этими трусливыми судьями в их же игру, - помучить их правдой, которой они от меня требуют. Вряд ли за это развлечение мне что-то светило... Не те люди.

- Приступим, - сказал я, минуту помешкав. - Кто начинает допрос?

Первым начал задавать вопросы Мангольд. Он говорил, ёрзая на стуле, при этом его лицо не имело своего выражения, копируя мимику то правого, то левого соседа. Когда у Руслана начинало дёргаться веко, то же самое происходило и у Мангольда; когда пятнистый Минус угрюмо опускал голову вниз, к бумагам, центральный судья так же сутулился. Было видно, что он играет в этом деле ключевую роль.

Первым вопросом Мангольда было:

- Что стало п-причиной вашего согласия на власть?

- Трудно сказать... - протянул я. - Много причин. И прежде всего - игра. Я человек азартный. Я жизнь измеряю не в длину, а в глубину. Чем глубже чувства, тем насыщеннее жизнь... А игра, в которой ставка - либо смерть, либо власть над страной, - она позволяет очень много почувствовать, пережить, понять... Скорее всего, это. Корыстного интереса к власти у меня нет, - чисто спортивный. Вот так вот...

Я почувствовал, как сиденье стула подо мной нагрелось, стало мягче, приятнее. Показалось даже, что оно шевелится, массажируя мне седалище и прилегающие органы. Я хмыкнул: это было забавно... У создателей этого устройства явно было неплохое чувство юмора.

- Кандидат сказал п-правду, - чуть поёрзав, произнёс Мангольд. - Ваш вопрос, Пётр Аркадьевич...

Право слова перешло к Руслану. Он уже давно сидел, периодически вытирая полосатым платочком крокодиловы слёзы, - видно было, что вопрос он задаст невесёлый.

- Скажите, Андрей Николаич, - всхлипнул он. - Вы ведь знаете, что, если вы не пройдёте испытания, вы погибнете... Разве вам не страшно? Разве вы не боитесь пыток, истязаний... гибели? Жизнь ведь все любят...

- Если честно - боюсь, - после некоторых раздумий сказал я. - Умирать всем страшно. Никто этого не хочет... Страшно это, страшно... и хорошо. Адреналин такой выделяется от игры со смертью... Этим ведь я себя равным богам делаю. "Власть имею принять жизнь сию и власть имею отдать её" - помните? Вот и я так же... А пытки я все перенёс, когда с прошлым в архиве воевал. Когда подноготную истории изучал... Вся душа перегорела от этого. Как подумаешь, сколько подлости люди творили, великие люди, а никто об этом и не знает... Так что небытие меня бы даже успокоило.

- Смелый мальчик... - всхлипнул Руслан. - А не боитесь, что мы вас изнутри погубим? Что мы душу вашу развратим - властью, войнами, казнями?

- Я об этом думал, - тихо произнёс я. - Но решил, что это не опасно. Если я сам себя не сломал, меня уже никто не сломает...

Руслан что-то записал в свои бумаги. Стул подо мной завибрировал сильнее, от него начал исходить тонкий дурманящий аромат. Голова моя чуть закружилась, я ощутил приятную расслабленность... Умеют же изобретать такие штуки, черти!

Право допросить меня перешло к Минусу. Лев Николаевич, низенький, с толстым несимпатичным лицом, покрытым пятнами, не сразу начал говорить. Сначала задрожал его третий подбородок, потом зашевелился второй, и только после этого толстые лиловые губы задали вопрос.

- Чего вы ждёте от власти? - глухо пророкотал судья.

- Я хочу принести пользу. Меня всегда мучило то, что я на земле вроде как чужой. А хочу быть нужным - для всех... Для всей страны... Чтобы в меру сил влиять на людей. Разумеется, в лучшую сторону.

Мои ягодицы ощутимо затрепетали - это значило, что я сказал правду. Пятнистое лицо Минуса изобразило нечто напоминающее усмешку.

- Нет, Андрей Николаевич. Полезным вы на своём посту не станете. Для вас имеется более любопытная вакансия в новом небе и новой земле. Вакансия лишнего человека. Император должен стать лишним человеком - чтобы власть передать свите. Это так обременительно - перестраивать всё в стране каждые четверть века, с каждым новым государем... А при единой власти свиты в государстве наступит стабильность. Как у атлантистов - у них никому не важно, кто правит, потому что правят все... Не обидно так?

Я почувствовал, как у меня дёрнулись губы. Но я старался сохранять спокойствие.

- Что же... - начал я. - Я и предполагал, что просто так неподготовленного человека царём не изберут... Вам моя слабость нужна, а не сила. Ну и что, мне быть слабым, лишним, как вы говорите, - не привыкать. У нас ведь каждый человек в определённом смысле лишний. Все всем лишние... Вот мы и мучаемся. Знаем, что так жить нельзя, а живём...

Подогрев снизу усилился. Подбородок Минуса расцвёл.

- А вы и правда хорошая кандидатура, - выговорил он. - Кроткая, тишайшая... Кроткие сердцем землю унаследуют - слышали? Это про вас...

- Да, да, слышал... - усмехнулся я. Только я это себе не по-твоему представляю, вовсе не идиллически. Кроткие сердцем землю унаследуют... и всех, кто не с ними, в землю-то и закопают... да еще и плоской планету сделают, чтобы ровно, кротко и справедливо всё было...

- А вы шутник, - невесело усмехнулся Лев Николаевич. - Вы тихий, но со своим мнением... Может, и опасным когда-нибудь станете... Я ведь замечал давно, что вчерашняя жертва - отменный палач. Это любой судья знает...

- Помню эти слова, - возразил я. - Поэт какой-то сказал, средневековый ещё... Ну да бог с ней, с поэзией. Меня ваши слова на другой вопрос навели. Наше людоедское человеколюбие - это не взорвавшееся ли на атомы Евангелие? Наше зло - не добро ли это, вывернутое наизнанку? Знаешь, как перчатку вывернули: ткань та же, форма та же, только всё наоборот... Вот это и значит: зло есть добро, добро есть зло... Правду старик Шекспир говорил, глу-бо-чай-шую!