Живое Золото (СИ)

Когда Андрею надоело к прислушиваться к презрительной тишине, он решил кончить этот спектакль, добавив в него нотку фарса. Не произнося ни слова, юноша сделал вид, что умирает - поник, откинул голову и замер без движения. Ольга спросила, что с ним. Андрей молчал. Ольга затормошила его -никакой реакции. Ещё не протрезвевший юноша пытался изображать смерть, хотя моховым перегаром от него пахло, как от живого. Левиафани тряхнула друга ещё раз и - вопреки всем ожиданиям Рублёва - встала, прикусила губу и, запрокинув голову, прямой походкой вышла из склепа.

- Когда надоест быть мёртвым, возьмёшь ключ в папиной нише и выйдешь, - сказала она перед тем, как закрыть дверь.

Отношения были испорчены.

Любимая женщина была потеряна навсегда.

Путь к престолу был свободен.

СВОБОДЕН НАКОНЕЦ

Когда Андрею надоело быть мёртвым, он покинул склеп Левиафани и пешком направился к центру Острога. На душе было пусто и светло. Всё прежнее закончилось, миновало, прошло; начиналось что-то новое, неизвестное, пьянящее... Андрею не хотелось идти домой, и он долго бродил по грязным улицам в англовском квартале Острога. Здесь жили беженцы, промышлявшие попрошайничеством, гаданием, а иногда и воровством. К таким людям Рублёва тянуло с детства.

Он ходил среди нищих англов, как один из них, как обычный уличный попрошайка. Андрею было интересно посмотреть на народ, которым он, возможно, будет править, изнутри. Поставить эксперимент - познать человека. Царь, побудь нищим. Нищий, побудь царем. Тогда ты лучше узнаешь себя, узнаешь власть, узнаешь свободу.

В тот день, в двенадцать часов, должны были объявить указ о престолонаследии. Жителей прилегавших к центру Острога районов заставляли собираться на Дворцовой площади, где специальные глашатаи готовились объявить имя наследника.

Рублёв долго наблюдал за шествием англов на центральную площадь. Беженцы шли толпой мимо серых бараков, поднимая пыль, недовольно переговариваясь. Усталые, вспотевшие, они медленно шагали, опустив головы, глядя в грязь под ногами. Полицейские управляли их продвижением. Над дорогой стоял глухой ропот, серый и бесцветный, как облако пыли, поднятое шагами. В лица беженцев било дымом, тлением, осенней сыростью, запахами прелых листьев и трав.

Андрей стоял среди толпы и ждал, когда Галяндаев выйдет на дощатый помост у стен Хрустального дворца, возвышавшегося среди низеньких серых бараков, и объявит его имя. Тогда он выйдет из толпы нищих - такой же, как все, в простой одежде, плоть от плоти народа - и все склонятся перед наследником верховной власти. Театральная сцена, как раз как он любит, - красиво, эффектно, благородно и немного пошло. В стиле приключенческих романов начала двадцать первого века.

Но до полудня было ещё далеко. Перед объявлением наследника городское начальство давало моховой обед для нищих. На длинных столах, стоявших вдоль площади, стояли тарелки с моховой похлёбкой и зелёным хлебом. Рядом с Андреем стояла бабка-нищая, из англов, - смуглая, рыжеволосая, с проступающей на висках сединой. Она особенно рьяно налегала на еду, хлебала жижу так, что брызги во все стороны летели.

- Не ела бы так жадно, не позорила бы себя, - важно шепнул ей на ухо Рублёв. - Не хлебом единым, знаешь ведь...

- У меня от таких проповедей уже уши похудели, - резко бросила бабка. - Не лезь к голодной, коли сам сыт. А лучше - проваливай, откуда пришёл. Не наш ты, приблудный. Одет хорошо, вон - лоснишься весь...

- А ты бы поостереглась, - потешался Андрей. - Знала бы хоть, с кем говоришь...

-А что тут знать? - набычилась нищая. - Все мы бедняки. Есть богатые бедняки, есть нищие. А остальное неважно. Али хочешь, чтоб я тебе по ладони погадала? Так по руке не скажешь, святой ты али жулик. Особливо если рука в грязи. Судьбу увидишь, душу - нет...

- А ты хорошо говоришь! - удивился наследник престола. - Как зовут тебя? Скажи - может, помогу потом...

- Как зовут, давно забыла, - ухмыльнулась бабка-философ. - Сибирью меня кличут. Баба Сибирь. Так и ищи меня - Сибирь Ивановну на всех помойках знают... А вон мой муж, Волк Иваныч, - указала она на грязного, обросшего бородой бомжа-англа, стоявшего неподалёку, у соседнего стола с похлёбкой. - Все мы Иванычи, кто в Остроге бомжует. Все братьями зовёмся...

- Интересно! - довольно крякнул Андрей. Хождение в народ явно удавалось...

В это время хорошо одетый мальчик, стоявший с родителями неподалёку, - очевидно, из обеспеченных горожан, желавших послушать указ,- показал пальчиком на обросшего волосами Волка Иваныча и отчётливо произнёс:

- Бог.

- Нет, сыночка. Это бомж, нищий. Это не Бог, - ласково протянула малышу его мамочка.

- Нет. Бог, - по прежнему лепетал малыш.

Стоявший на углу важный полицейский - подбородок кирпичом, толстое брюшко, косая сажень в плечах, - усмехнулся:

- Какой это Бог? Это дерьма кусок.

- А... а вот те дерьма кусок! - неожиданно крикнула баба Сибирь, кидая горсть размокшей земли прямо в лицо полицейскому. Лицо её исказила гримаса бессильной ненависти: открылся тёмный провал беззубого рта, горбатый нос затрясся, пыльные морщины на лбу и щеках стали ещё глубже.

Грязь залепила представителю власти глаза и рот, так что он не смог даже членораздельно отматерить нищую. Он стоял, качая головой и пытаясь оттереть лицо, и что-то мычал. Прежде, чем Андрей успел усмехнуться комичному драматизму этой сцены, полицейские бросились мутузить Сибирь Ивановну. Англы заступились за свою товарку. Завязалась потасовка, в которой и невинные люди, просто стоявшие рядом, запросто могли получить удар резиновой дубинкой или выстрел усыпляющей пулей.

Это было слишком пошло и скучно, чтобы понравиться Рублёву. Андрей медленно отошёл в сторону. Брезгливо сплюнул в раскисшую под ногами грязь. Процедил сквозь зубы:

- Нет, эта игра мне не нравится...

Но уйти незаметно у наследника престола не получилось. Внезапный удар резиновой дубинкой по затылку оглушил его. Тело Рублёва, как мешок, безвольно упало на землю. Руки полицейских схватили его за шиворот и поволокли. "Этот тоже англ, - шептали они. - Или лазутчик. Одет хорошо, за всем выглядывает. Небось, атлантисты его к нам заслали, узнать о нас всё... Иначе зачем бы нам приказали его хватать? Он человек опасный, дело ясное"...

ПРИПАДОК ЗДРАВОМЫСЛИЯ

Долгое время Андрей лежал без движения, уткнувшись лицом во что-то мягкое и тёплое. Сквозь забытьё он ощущал только головную боль - сначала еле заметную, потом всё более сильную, потом - нестерпимую. Когда ему начало казаться, что голова вот-вот развалится на куски, он поднял голову и попытался сесть и открыть глаза.

Вокруг него было темно. Под ногами лежал ворох соломы. На ощупь Андрей определил, что находится в круглой каменной камере. Тишина и темнота стояли вокруг, как пуленепробиваемые стены. Рядом не было никого, с кем можно было бы поговорить, раскрыть душу... Мрак, тишина, холод.

В голове роились мысли: как это произошло? Он вроде в тюрьме... Какие враги могли добиваться этого? Вроде у него и врагов-то и не было...

Может, дело в наследстве? В том Живом Золоте, которое ему должно было достаться?

Кто-то из верхов решил наследство у него отобрать?

Но кто?...

Или он испытания не вынес? Три испытания: любовью, свободой и славой... "Если вы их не выдержите, вы умрёте", - прошелестел в памяти быстрый голос Галяндаева...

Ах ты, карлик проклятый! Так бы твои волосёнки жёлтые и выдрал, попадись мне только!

Но что теперь делать?...

Андрей попытался пошевелиться - но нет, в яйцеобразной камере нельзя было ни стоять, ни лежать, - только сидеть, согнувшись, на соломе. Несколько часов Рублёв сидел, почти не меняя позы, ворочая в голове одни и те же мысли. Без конца, без конца... Затем усталость взяла своё. Андрей опустил голову на руки и захрапел.