Белая кость

Встрече оба были искренне рады! До ужина провалялись на пляже. Воспоминания шли сплошной чередой. А вспомнить было что! После ужина Рома Ростовский предложил:

— Слушай   Гоша, а не выпить ли нам всем по случаю встречи водочки?

— Можно, а есть?

— Нету, но в магазин сходим.

— Рома здесь с водкой напряженка.

— Кстати, Гоша, мне тут один абориген сказал, что если будет нужна водка, ее можно приобрести у грузина Гиви в кафе-шалмане у базарчика. Похоже,  это время настало! Винища — пей, не хочу, а вот водка — дефицит. Если бы не самолетом летел, обязательно пару бы бутылок «шила» с собой взял.

— Ладно, не вибрируй, прорвемся. Раз знаешь где, то веди, разберемся, — сказал Гоша.

Шалман нашли быстро. За стойкой стаял не очень выбритый грузин, который с появлением новых клиентов сходу задал традиционный для заведения вопрос:

— Что пить будэтэ маладые луды?

Оценив взглядом питейные возможности заведения Ростовский негромко спросил:

— А водка у вас есть?

— Канэчна. У Гиви все ест!

Запустив под прилавок маленькую волосатую руку, он ловким движением извлек оттуда  бутылку «Сибирской». Он улыбался всей крупнозубой пастью так, будто хотел сказать: зубы, как репутация заведения должны быть безупречны. А зубы у него действительно были отличные.

— Вот харошая водка, — сказал Гиви, ставя бутылку на прилавок.

— И почем?

— Слюшай дарагой всэво 30 рублэй.

— Сколько, сколько!? 30 рублей? Это же в пять раз дороже ее настоящей цены, недоуменно сказал Гоша.

И тут Гиви произнес сакраментальную фразу:

— Слюшай дарагой, хочеш — бэри, а хочеш — нэ бэри.

— Ну что, Гоша возьмем!?

— Ну, давай не очень решительно ответил Гоша и стал копаться в карманах.

— Не ройся, не ройся, беру я, — сказал Ростовский и вытащил бумажник.

Грузин оживился. Резво обтер бутылку тряпкой, достал лист бумаги и, ловко закатав в него покупку, поставил ее на прилавок. Стоял, протирал стакан. Ожидал деньги. Улыбка не исчезала с его хитрого лица. Казалось, оно стало еще шире. Глаза просто лучились удовольствием. Чувствовалось, что этот с позволения сказать «бизнес» ему нравился. Знал, кого обирает — военных. «ЭТИ  — возьмут точно!» — Думал про себя опытный психолог-душевед Ростовский и был недалек от истины. Роман не спеша отсчитал шесть рублей и, бросив их на прилавок, забрал бутылку и, направившись на выход, бросил походя: — Пошли Георгий.

На секунду повисло молчание. Выражение лица Гиви в целом не изменилось. Просто в глазах появилось недоумение.

— Э…э, дарагой, тридцать рублэй, не шесть!

Повернувшись в дверях, Ростовский не без кавказского акцента повторил слова Гиви:

— Дорогой хочеш — бери, а хочеш — не бери.

— Вах, маладец!  — ударив в ладоши, воскликнул кацо, и его лицо расплылось в сочной радостной гримасе. Поняв, что оплошал, Гиви решил «сохранить лицо» перед приезжими и прикрыться всемирно известной кавказской щедростью.

— Маладэц, бэри, бэри   дарагой, умный и хитрый, как джигит! Вах!

Друзья, одержав неожиданную победу, уже двигались к гостинице, ощущая приятную тяжесть приобретения.

— Как-то не хорошо получилось, минут через пять заключил Гоша.

— Да ты что Гоша? Нашел кого жалеть! В природе человека, особенно торговца, всегда сокрыт тайный порок. И мы им воспользовались.

— Ну, все равно Рома ты даешь! Удивил, старик!

— Гоша сложные проблемы практически всегда имеют простые и, легкие для понимания, не правильные решения.

Знаешь, Рома, может ты и прав, но все равно как-то стыдно.

— Стыдно Гоша ни у того, у кого видно, а кому нечего показать. А мы его посадили в его собственные анализы, старик. А теперь я с большим удовольствием выпью водочки за нашу встречу.

Вскоре Гоша уехал. У него закончилась путевка. Так как Ростовский с Дегтяренко приехали в санаторий «географическими холостяками» им выделили 3-х местный номер. По местным понятиям он был со всеми удобствами. Но это их нисколько не смущало. Номер был на первом этаже и лоджия, выходящая в скверик у бассейна, обеспечивала проход в номер в любое время суток. На  ночь корпус закрывался, а у них был свободный вход в любом составе. Это удобство ими и друзьями было оценено соответствующим образом. Третьим жителем номера оказался мичман из Туапсе. Он служил на посту берегового наблюдения и при знакомстве назвался Даниловым Петром Петровичем. Он был лет 45-ти и с первых  минут знакомства разрешил звать себя Петровичем. Данилов был человеком своеобразным и по-своему интересным, и в отдых «балтийцев» внес определенную живую струю. Он регулярно ходил на процедуры и прогулки, пил «крепленое», иногда ездил на какие-то экскурсии, любил читать и по утрам, и поднявшись спозаранку, посидеть в гальюне — подумать за жизнь. И, как заметил Роман, перечитывать он любил то, что когда-то, по каким-то причинам не прочел в детстве. На момент знакомства, закончив «Руслана и Людмилу» он с интересом читал «Хозяйку медной горы».

Поначалу утренние мечтания в туалете лишних вопросов не вызывали, но пришло время, и вопрос был задан Владом:

— Петрович у тебя по утрам воспоминания накатывают, что ли ? Или ты канат высиживаешь?

Оказалось все гораздо банальнее и проще. Человек просто страдал запорами.

Как-то утром приспичило в туалет Ростовского. Подойдя к двери и убедившись, что тот занят, он тихо  осведомился через дверь: «Петрович ты надолго?»

В ответ раздалось громкое нечленораздельное сопение. Вспомнив про последнее читаемое мичманом произведение Пушкина, Роман сочувственно спросил через дверь словами автора: «Что Данила не выходит каменный цветок?»

Услышав это, Влад зашелся таким заразительным смехом, что вышедший вдруг Петрович густо покраснев, стал мыча оправдываться и за свои запоры, и за любовь к русской классике, напоминая в тот момент большого  и очень смущенного ребенка.

С тех пор и до отъезда его звали не иначе как Данила, на что он нисколько не обижался.

Вскоре окончился срок путевки и у него. Проводили его скромно, на дорожку выпив бутылку припасенного им болгарского «Рислинга». Посмотрев на этикетку, Ростовский наставительно сказал:

— Советую тебе, Данила, прислушаться. Как подводник советую! Если такое вино будешь пить хотя бы по стакану в день, то «каменный цветок» будет выходить быстро и безболезненно. И про запоры свои забудешь напрочь. И впредь никогда не путай «сухое» с портвейном. Это совершенно разные вещи. Запора от портвейна не бывает только у капитана Борщева. Сдается мне, что только он портвейном лечит все болезни физические и душевные.

Данила уехал, и вновь все «удобства» стали доступней.

Как-то загорая на пляже и наблюдая за прекрасной половиной человечества, Влад вслух пожалел, что всей  этой благодати не видит их флагманский механик Гейко.

— Уж Евгений Иванович бегал бы здесь с «дымящимся» на перевес!

— Да достойных ему противников здесь нет. Даже  резиновые  плавки не   нужно  одевать.

— Что за плавки? Для чего?

— Да в Европе говорят сейчас очень они в моде. Их надувать можно. В таких плавках нельзя утонуть и главное по пляжу пройтись не стыдно!

— Да, какие там плавки, его «хрящ любви» в мирное-то время заслуживает памятника, а в военное смело   можно  использовать, как «предмет безжалостного устрашения» с термоядерной боеголовкой. Смех воспоминаний еще долго витал над пляжем.

Отдых подходил к финишу, и уже понемногу тянуло домой к женам и к друзьям на службу.

27 декабря 2003 г

Часть 4. Теплое слово о братьях меньших

Баклан, он и есть — баклан!

Утреннее построение на подъем флага заканчивалось серьезным разносом.

Командир подводной лодки капитан 3 ранга Василий Воробьев, прозванный в народе просто Воробьем, с утра негодовал от увиденного утром беспорядка на 31-ом пирсе, где стоял в дежурстве его корабль.