Очарованный принц

своего ишака, а тот - его знатным, взыскательным господином? Hо не будем забегать вперед, 'памятуя слова добродетельного Музаффара Юсупа Раджаби: "Hе уподобляйся в рассказе щенку, что визжит и крутится, пытаясь схватить самого себя за кончик хвоста",- и перейдем к следующей главе, в которой повествуется, как Ходжа Hасреддин вступил в единоборство со своим собственным именем, и о прискорбных для него последствиях этого события.

ГЛАВА ПЯТАЯ

После короткого отдыха он вновь занял свое место в седле, опустил поводья и спокойно погрузился в раздумья, предоставив ишаку выбирать дорогу по собственному разумению.

Тропинка поднималась все выше, речка спряталась на дно глубокой расщелины и, невидимая, глухо ворчала оттуда; навстречу во множестве бежали мелкие стремительные арыки, для которых там и здесь были перекинуты через расщелину водяные мостики - деревянные желоба, покрытые мшистой плесенью и задумчиво ронявшие в светлую глубину под собою тонкие струйки. Вскоре тропинка углубилась в пахучие заросли мелколиственного джидовника, плюща и дикого винограда; солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви, скользил по лицу Ходжи Hасреддина горячими пятнами; так же легко, не оставляя следов, скользили и его мысли, вернее - призраки мыслей: столь мимолетны и неуловимы были они.

До ближайшего селения оказалось часа полтора пути, а весеннее солнце пригревало жарко; Ходжа Hасреддин снял халат и ехал в одной рубахе, поминутно вытирая платком пот с лица. Зато селенье встретило его прохладой чайханы, висевшей над обрывом и со всех сторон открытой горному ветру.

Дюжий чайханщик, обрадовавшись новому гостю, кинулся раздувать огонь под кумганами,- потянуло смолистым запахом арчи, благоуханного дерева ферганских гор.

Гостей в чайхане кроме Ходжи Hасреддина было четверо: старик с древней, изжелта-сивой бородой и такими же сивыми бровями, свисавшими на глаза,- видимо, здешний житель, земледелец; два пастуха в сыромятных мягких башмаках и в толстых войлочных обмотках, оплетенных ремнями, в грубых, войлочных же, накидках; и последний, четвертый, худой и бледный, бродячий ремесленник, сапожник или портной, с дорожным мешком, лежавшим у него под локтем. Они сидели тесным кружком, обходясь одним чайником и одной круговой чашкой, и шептались о чем-то запретном, что было ясно из их опасливых взглядов, кидаемых искоса на Ходжу Hасреддина.

Hе желая мешать их беседе, он повернулся спиною к ним, лицом к обрыву.

Внизу расстилалась цветущая долина: поля, сады, селения, дальше высились пологие холмы, а еще дальше - горы, за которыми лежала Индия. Утренняя дымка разошлась, и горы как будто придвинулись;

Ходжа Hасреддин ясно видел белые пустыни снежных полей, обрывы и ущелья, полные фиолетовых теней;

ниже снегов по бурокаменистым склонам вились серебряные жилки потоков. И в лицо ему тянуло оттуда, с гор, тонким и свежим снеговым ветром.

А шепот в углу продолжался, и все горячее; Ходжа Hасреддин чувствовал затылком четыре пары внимательных глаз. "Говорят