Аморальные байки с плохими словами

— Всю ночь их потрошили, Савелий! — подвыпивший депутат Стебелек показывал собеседникам заскорузлые пальцы, — Руки в кровь стерли. Всю ночь! Сорок шесть уток добыли…

В китайском домике посреди озера шли серьезные приготовления к завтрашней охоте: обстоятельно распивалась домашняя водка и травились удивительные байки. Бывалые охотники обсели круглый очаг, сложенный по фэн-шую согласно задумке Жанны Андреевны, в центре комнаты. По ее словам в этом месте максимально была сконценрирована жизненная энергия. Очаг слабо грел и отчаянно дымил, чем создавал обстановку, приближенную к полевой.

— Это как же Вы их добыли? — недоверчиво уточнял магистр международного права, покашливая от дыма, — они что у Вас, привязанные к камышам были?

— Привязанные…, — депутат обиделся и сделал вид, что хочет покинуть компанию, — линька у них была! На перо стать не могли, вот собака их и таскала с камышей.

— Чудеса…

— Брехня…

— Истинная правда! А потом в Пистрялово двадцать пять зайцев положили!

— Зайцы тоже на крыло не стали? — изумился Савелий. — Или линька была?

— Дели на восемь, Савва, — отозвался Глеб Егорыч. Он хоть и выпил, но мысль его была разумна. Он знал, что депутат Стебелек умел приврать. — И тех двадцать пять пистряловских зайцев, тоже на восемь дели.

Савелий попробовал делить сорок шесть на восемь и получилось ровно пять уток плюс одна с оторванными лапами. Это было похоже на правду и принципиальный магистр обрел временный покой. Однако двадцать пять зайцев назойливо сверлили мозг Савелия и он, подняв глаза к потолку, пытался побороть эту сложную задачу. Настала умопомрачительная пауза. Сложная арифметика вступила в конфликт с выпитой водкой и дала сбой. В этот момент на пороге домика появились мы: Витька, я и Йончик — их временные рабы. Еще с нами был школьный друг Витьки — немецкий повар Роланд. Он сам напросился на форелевые озера с тем, чтобы удивить всех своим изысканным куллинарным мастерством, а именно — форелью, запеченной на углях.

— Ага, явились, свистуны японские, — отвлекся от высшей математики Николай.

— Куда инструмент складывать, Николай Гнатович? — спросил Йонас и поставил на пол сумку со шпателями и плиткорез.

— А-а-а-а …вон там кинь, — Николай кивнул головой в сторону бревенчатой стенки у которой и должен был появиться камин, сложенный Йончиком. По стене в сторону окна бежало облезлое чучело лисицы и щерился высохший волк. На месте будущих трофейных рогов была временно растянута шкурка невинно убиенной дикой кошки. У противоположной стены в круглом аквариуме плавали зубастые рыбы. Помимо прочего, в комнате находилась грубая мебель, сложенная из ветвей и плетеные циновки из бамбука. Вход, согласно китайским канонам, глядел на восток, а окна — на север, что, опять же, по замыслу супруги Николая, должно было порождать бодрость мысли и ясность взора. Полы были из тесаного дуба. На деревяных топчанах лежали белые козлиные шкуры, а под окном стоял невысокий крепкий стол. На столе замерли японские чашки из ангоба, черной керамики, но ими давно не пользовались: следуя наставлению Жанны Андреевны, японские чашки необходимо было вдумчиво созерцать во время захода солнца…

Сама же Жанна Андреевна теперь возилась наверху, в мансарде, перестилая синие простыни на белые. Спать на синих простынях категорически отказался магистр Савелий. В ближайшем будущем он должен был получить долгожданную судейскую мантию, уже сложил присягу и синие простыни считал в данном случае абсолютно нетерпимыми. Жанна зло стучала каблуками по потолку и шуршала накрохмаленой тканью. Депутат Константин Стебелек ловко вскрыл вторую бутылку прозрачного напитка и звякнул стеклом. Компания оживилась. Ролик взял из под лавки корзину с сухими дровами и направился на улицу, к мангалу, жечь уголь для печеной форели. Йончик сбросил инструменты и с Витькой отправился по мостику на берег — за шамотным порошком и глиной. Я тоже ступил за ними, как вдруг сверху донесся разъяренный визг супруги Николая:

— М-мразь! М-мерзавец! С-своло-о-очь! — кричала выпускница вечерних курсов по фэн-шую. — Вот какие тут косули ходят! Шлюхи парнокопытные!!!

С этими словами обманутая супруга сбежала вниз. Каблуки звонко стучали по деревянным ступеням, из под макияжа дико блестели глаза и пухлые губы скривились от гнева. Ее маникюр пытался порвать невесть откуда взятый ярко-красный бюстгалтер огромных размеров. Шелковая ткань скользила, не рвалась и резала пальцы. Тогда взбешенная Жанна Андреевна завязала скользкий кружевной лифчик в тугой узел и, выбежав на мосток, бросила его в в заледенелую воду. Сквозь тонкий лед было видно, как к яркой детали женского туалета бросилась стая голодной форели.

— Рыбу не пугать. — Лениво произнес на берегу Шони. — Камни не бросать.

— Ну Жаннуля, это было давно, — с досадой протянул Коля.

— В ноябре. — уточнил Савелий. — С шестого на седьмое…

— …и то, лишь в виде физиологического эксперимента, — добавил депутат Стебелек, наливая водку. — А это не считается.

Жанна Андреевна всхлипнула, пнула ногой дубовый поручень и, вздернув тонкий подбородок, зашагала по шатким мосткам на берег.

— Оно так и лучше, — подвел черту Глеб Егорыч и перелил сливовую водку из граненых стаканов в японские чашки. — На охоте бабам не место. Не к добру это.

На этом обсуждение семейного инцидента прекратилось и лишь затихающий стук женских каблуков отдавался в сердце Николая легким чувством вины. На берегу замычал обреченный олень Боря. В сторожке флегматичного мадьяра зажегся желтый свет. Солнце спряталось за горами и близился момент созерцания восточной посуды. И, возможно, этот момент наступил бы, но события развернулись иначе. Роланд, этот немецкий повар-лоботряс, никак не мог разжечь в мангале огонь. Я хотел помочь, но спички тухли, сухой спирт на ветру не загорался и ужин с печеной форелью отодвигался на дальний план.

— Отойди, Роландо, — вдруг посреди мостика появился Витька. — кто ж так огонь добывает. Смотри как надо, дурень европейский.

Произнеся последнюю фразу, Витя интенсивно взялся за дело: обильно полил дрова прозрачной жидкостью из бутылки с надписью "КЕРОСИН. Для растопки печей и мангалов". Я внимательно смотрел и учился искусству добычи огня на открытом воздухе. Ролик тем временем взял в руки железную миску с чищеной рыбой и прижал ее к груди. Полупустую бутылку Витя отставил в сторону, на деревянную скамейку с дровами и чиркнул спичкой.

Последующее можно охарактеризовать крылатой фразой неизвестного гения: " Два дебила — это сила. Три дебила — феерверк". Потому что мангал, ранее безжизненный, вдруг выбросил вверх мощный столб огня и деревянный навес, покрытый по фен-шую соломой, сразу воспламенился. Одновременно с ним вспыхнула лавочка с дровами и резные поручни. Бутыль с керосином, огненно взбрызнув, упала на пол и вспыхнула. Безбровый Витя бросился к берегу. Роланд бежал за ним. Каким образом на берегу оказался я — убейте, не помню…

Слегка охреневший, я очнулся у сторожки и в моем мозгу рисовалась живописная картина умерщвления Витьки озверевшим Николаем. В руках у меня почему то оказалась миска с потрошенной форелью. Роланд уже сидел в кабине катафалка. Рядом олень Боря безучастно жрал яблоки из рук смотрителя Шандора. Беседка пылала.

— Рыбу не кормить. — флегматично сказал Шони оленю. Человеческой речью олень не владел, поэтому дискуссия не состоялась.

Из сторожки выбежала заплаканная Жанна Андреевна. Посреди сумеречного озера торжествовал факел огня. Языки пламени бросали на ледяную корку танцующие блики. В тающей воде сновали спины испуганой форели. На пороге китайского домика, сквозь дым, показались перекошенные силуеты охотников. Мост был сожжен.