Жизнь замечательных людей по дзэну (СИ)

— Постой, выжига! — Сергей Васильевич Прокофьев властным жестом остановил прислужницу, словно в лоб из мортиры влепил заряд. – Что ж ты суетишься, как цыган в лошадином ряду?

Подавай закуски степенно, со значимостью, как в лучших домах Лондона, где на стенах висят головы кабанов и оленей.

— Полноте, барин! Что вы говорите о степенности? – Авдотья не поощряла пьяниц, но отчего-то женихи ей попадались употребляющие, словно их просолили в младенчестве. – Сейчас накушаетесь, буянить станете – вот и вся ихняя Лондонская степенность, словно без портков бегают по улицам.

Стыд, срам!

Авдотья покачивала широкими бедрами, пошла из залы вон, словно шхуна с Беллинсгаузеном отходила к Антарктиде.

Генерал Сергей Васильевич Прокофьев следил за девкой, за её поступью, за колыханиями, затем опрокинул в себя рюмку водки, закусил соленым расстегаем:

— Вот где степенность русская! Дзэн!

ПОУЧЕНИЯ

Натуровед Андрей Павлович Ферсман часто посещал портовые кабаки, из которых черпал вдохновение и набирал мужиков для геологических партий.

В кабаке в порту города Санкт-Петербург Андрей Павлович затеял спор с матросами и боцманом шхуны «Провидение», доказывал морякам, что тюлень – рыба, а в Охотском море русалки плавают.

О русалках в умных книгах написано ученых аглицких.

— Эк, милейший, ты пули льешь! – боцман досадовал на Андрея Павловича, словно натуровед пробил днище шхуны ломиком для отколупывания камней. – Тюлень – не рыба, а русалок никто из наших не видел, словно нам глаза повыкалывали.

— Мошенники вы и балаболы, — Андрей Павлович Ферсман горячился, показывал морякам книгу с картинками, изданную в Англии Смитом и Виссоном, поучал с пристрастием. – Неучи!

Смотрите на картинку и на подписи, как в свою душу глядите в шторм.

Аз есмь русалка в Охотском море, — Андрей Павлович Ферсман тыкал толстым пальцем в картинку – дева с хвостом среди волн.

— Идём, милейший, мы тебе русалку покажем с хвостом, как в книжке, – боцман подмигнул сотоварищам и повел весьма заинтригованного натуроведа в нумер на второй этаж.

Натуровед Андрей Павлович Ферсман проснулся под утро с больной головой, совершенно нагой, как родившийся жеребенок.

Он подошел к зерцалу и в неясном свете догорающей свечи увидел собственное отражение с хвостом большой рыбы между ягодиц – потешался над ним боцман.

— Аз не есмь русалка! — Андрей Павлович Ферсман с негодованием и болью вырвал рыбий хвост из ягодиц и задумался думой крепкой, поэтому великой: — Может быть, и девы в Охотском море с подложными хвостами?

Поучения мои матросам прошли даром, как фальшивые монеты? Дзэн!

НЕЛЮБОВЬ

Штабс-капитан Егор Ильич Потемкин разводил дома борзых, готовился к загробной жизни с собаками.

В гости к Егору Ильичу заехал сосед помещик Антон Павлович Репин с бородкой, в пенсне-с и в двубортном пиджаке, как баба из театра, где женщины играют мужчин.

— Что-с, Антон Павлович, накрути-ка ты, брат, моему кобелю Трезору хвост! — Егор Ильич закручивал усы, но смотрел без смешинки, без иронии, без бахвальства и поучений, словно только что прошел тропой мужества.

— Экую глупость, вы, Егор Ильич, сморозили! – Антон Павлович протер пенсне-с и с интересом посмотрел на дворовую девку с ведром мяса для собак. – Где это видано, чтобы солидный муж псам хвосты накручивал, как пьяный конюх?

И укусит меня ваш пёс Трезор запросто, по-домашнему – так дворник метлой прогоняет непрошеную балерину.

— Аль, сдрейфил, Антон Павлович? – штабс-капитан в отставке Егор Ильич вошел в раж, чуть ус себе не выщипал, как кенар выщипывает весной перья. – Накрути, накрути – сразу для меня царем знаний станешь!

— Любопытен, вы, Егор Ильич, но к собаке не подойду, – укусит, шельма! – Антон Павлович сжал тонкие губы, похожие на створки устрицы.

— А я тебе Настаську в услужение на неделю отдам, Антон Павлович, если накрутишь Трезору хвост! – Егор Ильич подозвал девку, встряхнул за плечи, как мешок с мукой.

Настасья робко улыбнулась, озорно сверкнула брильянтами очей:

— Воля ваша, Егор Ильич! Как скажите, так пойду, так и встану, так и лягу травой под копыта мерина! – Настасья распушила волосы ниже ягодиц.

— Эк, вы меня подловили, треклятые! – Антон Павлович Репин сплюнул с досадой, но и с неким удовольствием – уж очень хороша девка Настаська – ягода, а не девка. – Будь, по-вашему! Но я не сдрейфил, а проявляю осторожность, присущую высокому сословию.

Антон Павлович с опаской подошел к псу Трезору – пёс стоял спокойно, только левый глаз наливался кровью – крутанул пса за хвост, как выкручивал розу из земли.

Пёс Трезор мигом цапнул помещика за руку, грыз, урчал, как вурдалак Гоголевский.

— АААААА! – Антон Павлович Репин вопил, вырывался, очки его запотели до крайней степени.

— Антон Павлович, не любит тебя Трезор! Дзэн! – штабс-капитан в отставке Егор Ильич Потёмкин подкрутил ус и в досаде вышел с псарни, на свежий воздух, словно опрокинул на ноги ушат с кипящей ухой.

СЕМЕЙНОЕ

Граф Евграф Петрович Сокольский долго ухаживал за балериной Эвкой Новак – эффектной полькой с вывороченными, как у гусыни, ступнями.

Балерина с шармом принимала политесы, ждала, когда же граф Евграф Петрович Сокольский сделает ей предложение руки и сердца, как с дуба рухнет на золотой сундук.

Граф не торопился с предложением, но ездил к Эвке Новак с завидной регулярностью молодого усатого гусара.

Эвка Новак постоянно намекала, что она тоже из графского древнего знатного польского рода, почти, что от Адама, потому что в Польше много Адамов.

Майским солнечным днем граф Евграф Петрович Сокольский, балерина Эвка Новак и толпа наблюдали на Кузнецком мосту у схода к ресторану «Париж» прелюбопытнейшую картину: мужик привязал свою бабу к телеге и хлестал жену вожжами со всей русской ядрёной силы.

Баба дико вопила, проклинала жизнь и мужа, вырывалась и грозила мужику всеми карами небесными, как только освободится из пут змЕя.

— Однако! — Евграф Петрович Сокольский через стекла золотого лорнета смотрел на истязание – так молодой адвокат разглядывает старую посетительницу с золотой цепью на шее! – Моветон!

При последнем издыхании! Священника!

Балерина Эвка Новак прикусила хорошенькую губку, думала о том, что баба слишком толста и безобразна, но у неё есть хоть никакой, но муж с телегой, значит – и хозяйство имеется.

Вдруг, на потеху толпе, баба вырвалась из веревок, схватила мужа за волосы и мутузила, била его головой об оглоблю, привычно била, как белье о камни выбивала во время стирки.

Теперь вопил мужичок, краснел, вырывался, но руки жены крепче корабельных тросов.

— Это у них семейное! – с открытой иронией граф Евграф Петрович Сокольский красиво грассировал, полуобернулся к Эвке Новак и пожал ей ручку в знак дружеского участия – так друзья на Воробьевых горах пожимают груди подружек.

— Да, семейное! А некоторые до семейного не доходят ввиду удивительной близорукости! Дзэн! – Эвка Новак неожиданно для себя и для графа Евграфа Петровича Сокольского вырвала теплую аккуратную ладошку и пошла по Неглиной в сторону увеселительного заведения с лафитом и кловунами.

РАССЕЯННОСТЬ

Великий Русский ученый Михайло Сергеевич Менделеев размышлял о конструкции кресла с крыльями, поэтому не заметил, как прошел мимо своего дома и углубился в мытные улицы – так собака в лесу теряет хозяина, но находит тушу лося.

В величайшей задумчивости Михайло Сергеевич Менделеев зашел в баню, в женское отделение, прошел в моечную и присел на каменную скамью рядом с нагими женщинами, похожими на мокрых куропаток.

— Ах, боже мой, мужчина!

Что вы делаете у нас в бане, словно забыли, что вы мужеского пола? – купчиха Александра Сергеевна Пушкина всплеснула белыми полными руками, но прелести свои не прятала – к чему, если мир так жесток.