Жизнь замечательных людей по дзэну (СИ)

Граф Москвин Евгений Петрович заказывал карасей тушенных в сметане и с Петропавловско-Камчатским луком в величайшей тайне, а затем в той же тайне кушал их и хрустел умными глазами карасей.

Однажды, когда он устроил пир, нежданно-негаданно приехала из Парижа, отдыхавшая там с полюбовником, жена.

Граф Евгений Петрович за неимением лучшего, скинул карасей в панталоны и сидел с жареными карасями за столом, а караси в панталонах приятно грели чресла.

Графиня Москвина тщательно посмотрела в глаза мужа, укорила его за сдержанность, что не встретил, не подбежал и ручки не целовал.

В оскорбленных чувствах она ходила вокруг стола, журила мужа, называла его бессердечным, но граф Евгений Петрович не поднимался, иначе конфуз – караси в панталонах.

Графиня Москвина не выдержала, подумала, что граф на неё зол из-за полюбовника, поэтому упала перед мужем на колени, зарыдала и била головой в пол, словно руду железную добывала кайлом:

— Грешна! Грешна перед вами, милостивый Государь!

Бес попутал, а хотя поручик Мордвин — чистоплотен и опрятен, и устрицы потребляет с шампанским, но не жареных карасей, как вы любили ранее.

Ну, так пойду я вымою тело со всей рачительностью, как балерина!

— Блуд! Стыд! Непотребство! – граф Москвин вывалил карасей из панталон, когда жена ушла в ванную комнату и там танцевала под музыку Бетховена, словно скидывала с себя грехи. – После пакостей жены, её непотребства с полюбовниками открыто стану вкушать карасей себе на потребу! Дзэн!

ПОСЛУШАНИЕ

Граф Никифор Самуилович Ольшанский по примеру Толстовских старцев и отшельников в Масленичные дни облачился в холщовое рубище, накинул на шею пудовую цепь и чугунные гири, босой пошел по Руси матушке.

На выходе из усадьбы графа удерживали жена, любовницы, дети, но он властным жестом отослал всех в чайную гостиную – так король отправляет на казнь сына:

— Не упрашивайте меня, ибо я уже не граф Никифор Самуилович Ольшанский, а – отшельник, словно оторванный лист ясеня.

Послушание – мой корабль, а дзэн – паруса на корабле том! – граф Никифор Самуилович с трудом звякнул веригами, но не заплакал, удержал скупую слезу отшельника – так крестьянин удерживает норовистую кобылу.

Граф Никифор Самуилович прошел по Руси от усадьбы не больше километра, но вспотел, словно Луну тащил с неба.

Он присел под дубом, жевал корочку хлеба (специально сушил для умерщвления плоти) и гордился собой в послушании.

Пошел дождь, пробежали миом злые собаки, ухнул филин к ночи.

«Ежели я послушник и отшельник, то в первую голову слушаю себя и послушаюсь себе, — Никифор Самуилович по темноте перекрестил лоб, шарахнулся от красных глаз из кустов. – Я же говорю себе истинно: иди и отшельничай в усадьбе своей, и не прибавь ничего от себя, но и не отбавь!

Не голос ли Разума мне шепчет, как сухой ковыль?»

По ночи граф Никифор Самуилович Ольшанский уже сидел в своем имении, в серебряной лохани; дворовые девки охали и натирали дебелое тело послушника ароматными китайскими снадобьями, повышающими воображение и интерес.

Из лохани граф поучал – ибо имел уже право на поучения, потому что – отшельник и послушник:

— Иже всегда слушайте голос своего Разума! Дзэн!

Станьте послушниками своего тела! – и добавил с довольством праздничного артиста: — Манька! жару поддай! Жару!

НЕТЕРПЕНИЕ

Помещик Иван Петрович Рудин вздумал обучиться игре на популярном народном инструменте румын и западных хохлов – скрипке.

Для благородной цели Иван Петрович выписал из Румынии скрипача румына и заодно: медведя на цепи с кольцом в носу.

Целый день румын учил помещика игре на скрипке, а к вечеру Иван Петрович раззадорился и журил румына:

— Что же, башка твоя, Карпатская, не научил меня еще музыке?

Прикажу – выпорют тебя на конюшне вожжами, так голос станет тонкий, как у скрипки!

— Помилуйте, царь-батюшка, – румын пал на колени, стучал лбом в еловые доски пола, подобострастничал, лебезил: — Учение игре на скрипке требует годы труда и таланта!

Видано ли, чтобы в один день человек скрипку выучил?

Нетерпение, барин, нетерпение в вас клокочет, как в жерле грязевого вулкана в станице Голубицкой.

— Нетерпение? Дзэн! — Иван Петрович схватил скрипку румына и скрипкой по хребту его, по макушке, по тощим ягодицам. – Бить тебя буду, пока с нетерпением меня не обучишь музицированию.

Худо тебе, правда, ль?

— Худо, барин! Худо! – учитель музыки ждал помощи от медведя ручного, но медведь принял сторону помещика, слишком медведю нравилось на Руси.

К следующему вечеру румын научил Ивана Петровича сносно играть чижика-пыжика, и годы труда не понадобились, словно провалились в колодец.

НАТУРНОЕ

Графини Анна Ивановна Молочникова и Аделина Семеновна Бургомистрова в жаркий полдень летнего дня искали на речке место для совместного купания – так утка ищет сход к проруби, в которой царствует пингвин.

Графини тщательно следили, чтобы поблизости не оказался мужик или сударь, потому что не взяли с собой купальные костюмы и имели намерения купаться оголенные, как в бане.

Графиня Аделина Семеновна робела, постоянно спрашивала:

— Не безнравственно ли купание в обнаженном виде на натуре?

Графиня Анна Ивановна тоже опасалась, но храбрилась и доказывала, что, если сама Аврора из пены вышла нагая, и древние всегда принимали купание без одежд, то и телу графинь полезно, когда на натуре в воде:

— Натурное, оно – полезно и не возмутительно, как у доктора Вассермана на приеме! Дзэн! – графиня Анна Ивановна ободряюще похлопала подружку зонтиком по левой руке с перстнями.

Место искали долго: то подход к речке удобен, да камыши растут; или – камышей нет, но место глубокое – авось водяной схватит и в омут затащит к русалкам; или мужичок вдалеке показался с бревном на плече – что, если увидит натурных барышень?

Наконец, под вечер графини отыскали прекрасное место под ракитой, даже башмачки сняли, уже платья потянули, но заохали, заахали, словно уксусной воды нюхнули.

— Ах! Трава колкая! Нежные ножки испоганила! – графиня Анна Ивановна в раздражении ругала обыкновенную прибрежную травку, сладкую, как мед.

— Ох! Я на сучок наступила!

Я оправдываю веточку но не нахожу слов поддержки своему поступку – неразумному!

Теперь вся жизнь моя нарушится до поездки в Париж!

Графини скоро надели башмачки, и пошли в сторону усадьбы – так и не приняли натурное купание нагишом.

Молодые князья Волконские с досадой выругались в кустах бузины, где волки воют.

— Винишь ли ты меня, брат Николай Андреевич, что графини не разделись на натуре, словно им в мозги вставили печные заслонки? – князь Федор Андреевич закусил травинку, сломал молодой, но с червоточинкой зуб.

— Целый день мы за графинями подглядывали, ждали, когда они в натуре разденутся, а они, словно – недоразумение женское! – князь Николай Андреевич встал в полный рост, выше кустов, словно к небу рос. – В крестьянках больше натуры: разделись, прыгнули в воду и – ОГОГО!

— Дзэн! – князь Федор Андреевич сплюнул осколки зуба с кровью, словно весь день пустой выплюнул.

ЕСТЕСТВЕННОЕ

Граф Егор Алексеевич Пантелеев по утрам совершал моцион: на велосипеде два раза объезжал значительное свое имение, как вокруг света за восемьдесят дней с Паспарту.

Одиннадцатого марта граф Егор Алексеевич после дзэна вскочил на велосипед, крутил педали и наслаждался мышечной радостью, притоком свежего воздуха в легкие и теплым дуновением Солнечного ветра – так щенок наслаждается первым годом жизни.

После моциона граф Егор Алексеевич соскочил с велосипеда, отдал дворецкому – Патрикеевичу, пошел было в умывальную комнату, но услышал несдержанный смех мамзелек.