Просто сказка... (СИ)

Сделал себе крылья из слюды, истритив на это 18 рублей. Начальник Стрелецкого приказа боярин Троекуров с товарищами и с другими любопытными лицами вышел из приказа и стал смотреть, как полетит мужик. Устроив крылья, мужик по обычаю перекрестился и стал мехи надувать, хотел лететь, да не поднялся, сказал, что крылья сделал тяжелы. Боярин на него раскручинился. Мужик бил челом, чтоб ему сделать крылья иршеные (род замши), на которые издержано еще 5 рублей. И на тех не полетел. За то ему было наказанье - бить батогами, снем рубашку, а деньги на нем доправить, продав все его имущество".

Есть и еще один любопытный случай в русской истории, также связанный с попытками человека воспарить, аки птица. Как же тут и о нем не вспомянуть.

В рукописи известного русского антиквара Сулакадзева А.И., отрывки из которой были опубликованы в 1901 году в журнале "Россия" (называлась она, кстати, "О воздушном летании в России от лета 906 по Р.Х.") сказано: "1731 год. В Рязани при воеводе подьячий нерехтец Крякутной фурвин сделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, и после ударила о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив, его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели закопать живого или в землю или сжечь".

Будем, однако, надеяться, что все обошлось и единственным наказанием изобретателю и его изобретению стало забвение. До приблизительно 1910 года, когда интерес к авиации перестал исчерпываться способом казни изобретателей, а в одном из иностранных журналов даже была помещена копия страницы из русского журнала с рассказом о первом аэростате. Факт получил признание, и термин "фурвин" прочно вошел в обиход воздухоплавания.

До 1956 годов. Рукописью Сулакадзева заинтересовались академики и неожиданно для себя обнаружили в рукописи подчистки (ее исследовали в инфракрасном свете). А именно: первоначально вместо "нерехтец" было написано "немец", вместо "Крякутной" - "крщеной" (крещеный), вместо "фурвин" - "Фурцель". То есть, получалось, что вместо нашего родного подьячего в воздух поднялся какой-то неведомый крещеный немец Фурцель!

А в 1958 г. исследовательница Покровская В.Ф., по-видимому, окончательно расставила все точки над "ё". Во-первых, антиквар ссылался на записки своего деда, воеводы Боголепова, никаких следов которых обнаружить не удалось. Во-вторых, казалось странным то, что воевода так хорошо запомнил факт, относившийся к самой ранней поре его детства. А в-третьих, как сказали бы теперь, деловая репутация самого Сулакадзева выглядела несколько сомнительной, поскольку он, помимо собрания древних рукописей, не чурался их подделки. Так и случилось, что этот документ был официально признан подделкой...

- Дальше? - орел снова издал саркастический клекот. - Ну, про то что его баба коромыслом полдня гоняла, я уже говорил. Со старостой же, Кулибиным его звать, он замирился. Паче того, вместе думать стали, как человеку полететь можно. Даже план изобрели. А чтоб никто не догадался, об плане этом, по-латынски назвали его - дельтой. Пять сосен уже срубили... Холст тканый у баб ветром снесло, поначалу на них думали, потом окстились. Не они это. Им перья нужны, а народ ушлый стал, бдит птицу. Вот они и выписали себе Ленарду-иноземца, что-то там такое винты крутить, - орел хмыкнул. - Нет чтобы взять кувалду да гвоздь потолще. А Ленарда эта иноземная, правду сказать, их обоих за пояс заткнет. Вишь, что удумал. Ежели, говорит, мельницу-ветряк на землю положить да крылья-маховики ей как следует раскрутить, так на ней и летать можно... Баламуты. Так каким классом лететь будете? А то все не по делу. Аз, буки или веди?

- Так у тебя еще и класс есть? - удивился Конек.

- А ты как думал? Еще раз повторюсь, специально для длинноухих, я птица высокого полета, и сервис у меня на высоте. Не сервиз. Сервиза у меня нету.

- А царевич тот, ну, который... Он каким классом летел?

- Буки. Седло на спине.

- А веди?

- Без седла.

- Так ведь соскользнуть же можно?

- Можно. Потому и веди. Почти задарма.

- Тогда подавай-ка нам аз.

Орел зарылся в гнездо и вытащил порядочных размеров клетку, сделанную из толстых стволов какого-то темного дерева: шагов эдак с десяток в длину и с пяток в ширину. Внутри клетки располагались столики и кресла, все сплетенное из соломы, потому - мягше, объяснил орел. А дерево это, мне человечек один обеспечил, Никитиным зовут. За три моря хаживал, ума не наживал. Он и обеспечил. Ученый только больно. Вот, к примеру, как вы. Железное, говорит, дерево. Какое же оно железо, ежели оно дерево? Тут слепому ясно. И орел, сев на своего любимого конька на предмет знаний, мог вести свою повесть до скончания века, но тут встрял обеспокоенно Горбунок.

- А ты не уронишь? Путь-то неблизкий.

- Тебе бы, ушастый, подучиться где, - глянул орел с высоты своего роста. - Умных людей бы возил, может, и сообразил чего. А так - одно безобразие и бессмысленность в голове. К клетке энтой ремни приделаны, специально для лап, окромя ушей и хвоста. Вот ежели я рухну, что вряд ли, тогда и вас прихвачу. А так - сплошное наслаждение окружающим видом. Облаками там, небом, мной... Давай, залазь, да ремни пристегивай.

Ну, хочешь - не хочешь, а дело-то делать надобно. Залезли наши путешественники, примостились кое-как.

- Ты что, вот это ремнями называешь? - буркнул Конек, вертя в копытах обрывок ветхого кушака, узлом-бантиком привязанный к креслу.

- А ты что хотел? Крокодиловой кожи тебе ремни подавай? Задарма? Привязались? - Орел как-то очень ловко впорхнул в петли на шею и хвост, две оставшиеся петли приспособил на лапы. - Питание и там всякое прочее в полете не обеспечивается. Елену Прекрасную, стюардессу, значит, колдун злой в лягушку обратил. Царевич требуется. На выручку. Все, хватит болтать! Амба! Каюк! - И он взмахнул крыльями.

- То есть как это - амба, да еще и каюк? - обеспокоенно спросил Владимир.

- А так! Слов-от половецких понахватался, вот и щеголяет ими к месту и не к месту. Амба - значится приготовились, а каюк - взлетаем. Ты ложку взял?

- Зачем? - удивился Владимир. - Ты же сам слышал, никакого сервиса.

- Ну-ну, - хмыкнул Конек и тут же задремал.

А земля, земля уходила из-под ног. Стали игрушечными кустики, затем деревья, затем избы, мужики, что глазели на улетающих, превратились в восковые фигурки, размером сначала со спичку, а затем и вообще с зернышко... В зернышко превратились избы, пруд усох до капли пролитых чернил, речушка вытянулась стрункой... Да нет, не стрункой, ниточкой, случайно оброненной швеей и подхваченной ветром... Впереди же... Впереди же были облака... И очень голубое, неправдоподобно голубое небо... И солнце. Выезжающее в колеснице, запряженной тремя прекрасными конями, а может быть, клячей, заряженной в полуразвалившуюся телегу, и держащее путь по этому неправдоподобно голубому небу подземного царства...

Но тут они вошли в царство облаков, а когда миновали сырость промозглую и вновь встретило их небо синее солнышком приветливым, и где-то в стороне возникла маленькая темная точка. К ней-то и направил свои крылья орел.

- Что это? - удивленно спросил Владимир.

- ВВЦ, - коротко ответил Конек.

- Чего-чего?

- Не чего-чего, а остров летающий, имени Второго взятия Царьграда, нос иноземцам утереть. Чтоб не зазнавались.

- Ничего не понимаю... - пробормотал Владимир.

- Так и не поймешь, пока не поведаю. Только повесть моя издалека начинается. Ну да время у нас пока есть. Слушай.

Жил-был в стране заморской, царстве-государстве три одиннадцатом, царь-государь Ерофей Палыч. И была у него дочка-красавица, Екатерина Матвеевна, всем взяла - и умом, и статью, и характером на диво. От женихов отбою не было, письма-то какие писали жалостливые: "А еще скажу вам, разлюбезная Екатерина Матвеевна...". Но она - ни в какую. И ведь сама даже не знает, какого-такого жениха ей надобно. Вот царь от дум тяжких - времечко-то под гору катится, не воротишь, а уж и внуков пора бы нянчить - впал в кручину тяжкую. Хотел было бросить все свое царство-государство, да на рыбалку... Ан нет. Осенило его, что оглоблей по темечку. "Объявить..." - гаркнул он молодецким голосом, да тут же голос-от и сорвал, остальное дьяки думские дочитывали. По бумажке.