Просто сказка... (СИ)

- А кто такой Колумб? - Владимира разобрало донельзя.

- Что я вам, неучам, ментор, что ли? - Лихо победно глянуло на пришлецов. - Коли знание получить хотите, так отправляйтесь в Царьград. Там вивлиофика есть. Как ворота минуете, ну, над которыми щит Олега висит, ежели еще не украли, третий поворот направо, до скотного двора. Найдете по запаху, не обмишуритесь. От него налево, до базилики, а там спросите, любой укажет. Смотрителя зовут Максим, фамилия ейная греческая, с трудом говорится - Кам-мер-ер. Скажете - от меня. Мы с ним почту завели. Голубиную. Вот только то ястреб, то охотник, а не то, опять же, весна...

Конек, дотоле сидевший разинув рот, насупился.

- Ты нам тут голову не морочь Нельсонами всякими-разными. Мы к тебе по делу посланы, от обчества. Всем миром тебя просят, уймись...

- Хто? - вскинулось Лихо. - Обчество? А я, по-вашему, кто? Голь перекатная? Без роду-племени?.. Сиротинушка... - вдруг запричитало-заподвывало оно. - Нету у меня на всем свете белом ни отца, ни матушки, ни братика, ни сестрички, все меня гонят-прогоняют, охулку кладут. И никто-то меня, одинешенького, не накормит, не напоит, словцом ласковым не пригреет... - захрустело оно очередным огурцом.

- Ты горемыкой-бедолагой не прикидывайся, - совсем осмелел Конек. - Ты дело говори: какой мужикам ответ давать будешь?

- А я и говорю дело. Бабу Ягу он помнит... А помнишь, что лиса перепелке сказывала? Ты меня вперед рассмеши, потом напугай...

- Рассмеши его, - буркнул Конек. - И так гостей встретил - обхохочешься...

- Верно говоришь, - воздело толстый указательный палец Лихо. - Ну, яблочка там наливного да блюдечка у меня нет, помидорчиком солененьким обойдемся.

Достав круглый плотный помидор из одной мисы, он пододвинул другую, бросил первый во вторую, немного пошевелил в руках и поставил на стол. Миса тотчас же засветилась слегка зеленоватым светом, загудела-заиграла невнятными голосами.

- Сейчас, сейчас погромче сделаем, - бормотало Лихо, потирая пальцем край мисы.

Звуки сделались громче и явственнее, замелькали тени. Лихо хрюкнуло, еще раз, еще, а потом зашлось булькающим, каким-то заразительным детским смехом. Оно трясло бородой, наклонялось, хлопало себя ручищами по коленам, приговаривало: "Так его, так его..." Словом, веселилось вовсю.

Владимир незаметненько заглянул в плошку. Там суетились, отмахивались, мельтешили, куролесили, спотыкались, дрыгались, дергались и невесть что еще вытворяли в сенях они с Коньком. В репьях и перьях.

- Во-во, - грустно заметил Конек. - Я и говорю - обхохочешься...

- Так под ноги же смотреть надоть, - сквозь смех, утирая обильные слезищи, едва выговорило Лихо. - Да по сторонам. Хорошо, счастье ваше при вас осталось. Там еще капканы стояли. Отверстые. На медведя...

- Взвеселилось, - тихо, обращаясь к Владимиру, проговорил Конек. - А еще попугаться обещалось... Давай, доставай шкатулку заветную.

Владимир достал ларец Карачуна и поставил его на стол. Раньше он не рассматривал его, а теперь удивлению его не было предела. Вся резная, редкостной красоты росписи, поверху изображения Алконоста и Сирина... А дальше... Владимир не поверил своим глазам. По одной стороне вились египетские иероглифы, по другой - шумерская клинопись, по третьей - что-то арабской вязью, на четвертой почему-то было написано "Добро пожаловать", а на дне изображен календарь майя.

- Открывай, - пнул его под столом копытом Конек.

А как открыть-то, ежели даже щели нет? Владимир принялся искать кнопочку заветную, нажимать на птичек, на иероглифы, на "Добро пожаловать"...

- Да просто он открывается, - опять пнул его Конек. - Возьми да и открой.

Владимир взял и просто открыл.

И тут... Посреди избы возникла баба. Но какая!.. С лица воды не пить, с этого - море выпить, глядеть - не наглядеться, собой дородная, статная, подбоченившись, в расшитом красным по белому сарафане, все с курицами-петухами, теремами, солнцем-луной-звездами, по низу утки с утятами. Такая не только коня, что там конь, всю рать половецкую на скаку остановит; в избу горящую войти, да что там в избу, детинец горящий по бревнышку раскатает...

- Так, - не предвещающим ничего хорошего, но, правду сказать, медовым, очень певучим голосом протянула баба. - Так... Скотина не поена, не кормлена, изба не прибрана, не метена, печь не топлена. Огород бузиной позарос, весь плетень в тени. Дядька киевский, Константин Макарович, рощу березовую извел на грамотки берестяные, плакается, мол, заберите меня отсюда, наскучила ему жизнь столичная, опять в деревню хочу, на просторы вольные... А они бражничают...

- Какая бузина? - не поняло Лихо. - Какой дядька в Киеве? Кто ты? Звать-то тебя как?

- А звать меня не надо, - произнесла баба, - я и так уже здесь.

- Да нет, - пробормотало Лихо, - ты хто?

- Хто? Кощей в пальто! Мало ему, так он еще лошадь в избу притащил. А ну копыта со стола!..

Как-то незаметно закатались рукава сарафанные, в руках появился ухват.

- Сейчас начнется, - прижал уши Конек. - Ох и удружил же нам Карачун. Это же жена сварливая.

И скрылся под столом. Владимир счел нужным последовать его примеру.

- Илюша... Добрыня... Алеша... - послышался слабый голос. Затем звук удара ухватом, дружный топот и звук опрокидываемых лавок.

- Ничего, отсидимся, - как-то неуверенно произнес Конек. - Ты бы вот только шкатулочку-то не забыл. А теперь сиди. Авось отобьемся.

- А кто это? - шепотом спросил Владимир.

- Да вот, понимаешь, слухи в народе ходят, - так же шепотом ответил ему Конек. - Жил-был мужик один. Родители, Иван да Марья, нет, чтобы имя ему дать нашенское, исконное, ну, там, Аполлинарий, Хорлампий, Аристид там, Фемистоклюс, решили назвать его по-гречески, - Ахренопений. А имя, оно жизть определяет. Как назвали, так и проживешь. Вот и случилось. Баба-то, сам видишь, краснее красного, с лица не то что воду пить - море выпить можно. Сватались к ней, что твоя стая воронья, а только никто ей не глянулся, кроме мужика того. Ну, красным пиром да за свадебку. Вот и вышла промашка. Норовом-от молодая оказалась прямо-таки свирепым. Чуть что не по ней - за ухват, а то и за оглоблю. Прежние женихи-то, которые промеж себя договорились не иметь злобы супротив того, кого она в мужья выберет, как-то сразу и подались по краям-странам разным. Мол, дела у них, саранча картофель подъедает, опять же свекла колосится, страда на носу... А жизть у мужика, у Ахренопения этого, хоть в петлю лезь без мыла. Судьба... Вот и решил он, чем так, лучше эдак. Только заснула его благоверная, он ее раз, - и в колодец. Все, думает, отмучался. Так ведь нет же, дня не прошло, стук в дверь. Открывает, а там колодезный. С его, значит, женой на руках. Ты, говорит, опосля приди, нежели чего думать будешь. Забирай, говорит, свое добро, и чтобы духу ее здесь не было, а не то воду верст на десять вниз опущу, огурцы-помидоры позавянут. Сказал - и сгинул с глаз, а жена-то и осталась. Только глаза открыла, мужик уже на крыше сидит, орет, плачет, а она за оглоблю по привычке-то. Счастье его, Карачун мимо проходил. Шепнул слово, вот тебе и ларец-шкатулка с приданым.

Поверху стола раздавались удары ухватом и вскрики: "Вот тебе, окаянный!", "Ай", "Вот тебе, душегуб", недоуменное "Ай, а почему душегуб?", "Вот тебе, бесстыдник!", "Какой бесстыдник?.. Ой"

- Смирно сиди, - прошептал Конек. - А то и нам достанется. На орехи. Авось пронесет.

И пронесло.

Скрипнула дверь.

Раздался старческий голос.

- Да уймись же ты, баба зловредная, сладу с тобой нет.

Звуки ударом ухвата стихли.

- А тебе, Лихо, с мужиками лад заключать. Как хочешь, а заключать. Уважили тебя, повеселили-напугали, ответ держи.

И снова скрипнула закрываемая дверь.

Владимир с Коньком опасливо выглянули из-под стола.

- Ну чего уж там, вылазьте, - произнесло несколько помятое Лихо с наливающимся фиолетовым под правым глазом. - А как уважили вы меня, век не забуду и с мужиками замирюсь, так я вам сам за то про Колумба расскажу, неча зазря в Царьград дорогу бить.