Просто сказка... (СИ)

Название же свое они получили от созвучия тюркского слова "баба" - предок, и славянского "баба" - толстая женщина. Статуи эти, правду сказать, действительно "баб" напоминают, даже если изображают бородатых и устатых воинов.

Изучать их серьезно начали приблизительно с середины XIX столетия, однако загадкой они, по большому счету, остаются до сей поры. Неясно было (да и остается), кто и с какой целью их создал, и кого они, собственно, изображают.

Приведем лишь некоторые толкования.

Некоторые археологи считают, что они являются олицетворением убитых врагов. Другие - что они отзвуки существовавшего некогда культа предков. Третьи (не смотря на отсутствие захоронений под ними), считают их надгробными памятниками-стелами павшим воинам.

Но раз уж мы попали в сказку, то мы поинтересуемся в первую очередь мифами и поверьями, с ними связанными. И обнаружим, что легенд таких (записанных и опубликованных), крайне мало. Казалось бы, такое раздолье - одни потаенные клады чего стоят! - и... Впрочем, судите сами, насколько эти легенды поэтичны.

Вот вам первая. Собрались как-то богатыри-великаны, сели на солнце и стали в него плевать. Не стерпело обиды солнце, и обратило всех их в камни. Нравится?

Или другая. Жали как-то баба с дочерью зерновые. Мать работящей была, а дочь - лентяйная. Тут, как назло, случилась непогода: дождь, ветер, план по сбору урожая горит синим пламенем, не стерпела мать, сказала в сердцах дочери: "Чтоб ты окаменела!" И стало так.

В той или иной форме сюжеты эти путешествуют из одного рассказа в другой. Но стоило ли затевать этот разговор, если нет у нас чего-нибудь покрасивее? Конечно, нет. Вот и приводит вкратце легенду, и отсылаем читателя к книжке замечательной Супроненко П.П. "Легенди Козацького краю" (Запорiжжя, МП "Берегиня", 1995).

Ехал как-то чумак степью (если кто не знает, чумак - это такой торговец солью), остановился он возле могилы отдохнуть. Распряг своих волов и отпустил их пастись. А сам, утомившись, прилег отдохнуть. На каменную же бабу, что рядом стояла, внимания не обратил: мало ли их в степях-от таврийских? Только дремать начал - чу! - голоса рядом послышались. Глянул осторожненько.

И глазам своим не поверил. К бабе его каменной из могилы соседней воин каменный пришел. Вот и завели они промеж себя разговор. Воин спрашивает, а она рассказывает. Во-первых, о происхождении своем.

Одни, говорит, приписывают меня сарматам или гунам, другие монголам или скифам. Некоторые считают, что оставили нас фины или болгары. Другие - вроде бы нас установили половцы и печенеги.

Во-вторых, о родне своей.

Было у нее, говорит, немало сестер и родственников. А сейчас она не знает, что с ними. Слышала, что где-то в Сибири, за горами Уральскими, есть очень далекая и богатая родственница - золотая баба!

В-третьих, о судьбе своей, женской.

Разбежались, говорит, наши братья и сестры кто куда. И раньше мы не очень любили встречаться - больше одиночество нам по душе... Мы охраняем тишину. Рассказывала, в каких местах побывала. Возили ее по степи, объявили святой. Называли колдуньей. Если кто-то исцелялся от болезни, приписывали ей целебную силу. Ставили ее и верстовым столбом, и в простой ограде приходилось стоять. В конце концов, оказалась она в степи: умер здесь один путешественник, а ее оставили могилу охранять...

На том и окончим. А кому интересно, тот пусть книгу в руки возьмет. Так вот!..

Неприятности ожидали их прямо в сенях.

- Ты держи ухо востро, - напутствовал Владимира Конек, едва они, осторожно приоткрыв дверь, шагнули внутрь. - Не то неприятностей на свою шею не оберешься.

Сказать не успел, у него на холке очутился хомут, упал откуда-то сверху, а на навостренные уши - связка сухого чертополоха. Да и Владимир, едва сделал шаг, как поскользнулся, свалился на полураскрытый мешок, из которого сполохом полетели куриные перья, а со стены на него свалилось с дюжину березовых и дубовых веников, приготовленных для бани. Так и ввалились они в горницу, сопровождаемые грохотом обрушающегося хозяйства: один в репьях, другой в перьях.

За столом, на лавке, восседал нонешний хозяин. Ражий детинушка в два обхвата, в ситцевой сероватой в крупный красный горошек рубахе, подхваченной под солидным пузом кушаком, холщовых темно-серых портах, неспешно поедал стоявшую перед ним в мисах и кувшинах снедь. Рыжий он был до невозможности - рыжей рыжего, борода лопатой, всклокоченная шевелюра, густые брови, крупные губы, оттопыренные уши, пронзительные глаза - что твоя деревянная ложка, - красавец, да и только. Могучей дланью детина захватывал из мисы соленый крепкий огурец, обмакивал его в кислое молоко, обертывал в блин и чинно отправлял в узкую между усами и бородой щель. Тут же стояли мед, квас и еще что-то по мелочи.

Недружелюбно глянув в сторону ввалившихся, Лихо буркнуло:

- Понимаю, этикетов там всяких-разных не кончали, а что стучать надобно, опричь войти - знаете. Но чтобы вот так... Правду в народе говорят: заставь дурня кланяться, так он лбом сваю вколотит.

- Да и ты видать, политесом неграмотный, раз так гостей встречаешь. Хоть бы у Бабы Яги поучился, - ядовито заметил Конек, пристраиваясь напротив Лиха на лавке. - Та хоть, прежде чем на лопату, так накормит-напоит да в баньку сводит. Чудо одноглазое...

- Какое-такое одноглазое? - удивилось Лихо. - Что я, Кутузов там, али Нельсон адмирал?

Настал черед удивится и нашим путешественникам. Только вот причины у них были разные: Конек прежде, судя по всему, не слыхивал об упомянутых личностях, Владимир же никак не мог привыкнуть к сказочно необычному смешению людей и событий.

- Ты гляди, опять неучи заявились, - свысока начало ликбез Лихо. - Книги греческие читать надоть, тогда и знать будете. Кутузов вождем скифским был. Когда царь персидский войной на скифов пошел, так он со всеми своими вояками деру дал. Царь за ним. Но Кутузов-то похитрее оказался. Завел войско персидское в степь голодную, оставил три сундука, железом обитые, да и след простыл. Обрадовался царь: "Покорились скифы, дары богатые шлют". Открыли сундуки, три дня мучались, железо сбивая, а там комар, муха да стрела. Призвал тогда царь своих звезочтеев, а они и говорят: "Суть даров скифских такова: нас как комаров в болоте, как мух вокруг меда, стреляй - всех не перестреляешь". Задумался царь, степь ведь кругом, а никого не видно. Не ведаю, что бы дальше случилось, да только весь скот, что с собой гнали, дочиста подъели. Вот и пришлось им, несолоно хлебавши, лапти поворачивать. Отощали на пути обратном так, что и сказать-то негоже, что твои жерди - голодно ведь. Но дары скифские не бросили, так в сундуках и тащили. Все ж таки трофей военный.

И Нельсон адмирал тоже персам салазки загнул. Те уже, почитай, всю страну покорили, так нет же, им еще и море подавай. Мало им того, что море и так покорно было: они его пороли зачастую, а чуть что - в колодки. Ну и не стерпел адмирал такого обращения. Пошел он к правителю тамошнему, да и говорит: "План у меня есть, как супостата одолеть. Хороший план, нарисованный". А правитель в ту пору в городки играл. Вот он и говорит: "Ты потом приди. Не видишь, что ли, к играм Олимпийским готовлюсь. А то еще в сборную не возьмут. Иди, иди, не ровен час, битой огрею". Но Нельсон ни в какую. Пошел, оттолкнул рюхи, да и встал в город. Хотел его было правитель битой, да тренер отсоветовал, руку, мол, собьешь, мишень уж больно крупная. Делать нечего, выслушал, махнул рукой, мол, делай, что хочешь, и попал нечаянно Нельсону в глаз. Глаз перевязали, вылечили, а прозвище осталось, ну словно звание воинское.

План же был прост, как Колумбово яйцо: зажать ладьи персидские в узком месте, подобно как заяц лису меж двух берез. А перс - он же человек дремучий, вам под стать, книг не читает, сказок не ведает, возьми и полезь в узину. Застрял, вестимо. Вот тут Нельсон его в хвост и в гриву. Начисто.