Жизнь замечательных людей по дзэну (СИ)

Ну и что же с того, что я оказала честь поручику Оболенскому с выпуклыми ляжками?

Ему скоро на войну, так пусть порадуется жизни рядом с первой красавицей столицы, красавицей, которую муж часто на час меняет на пустышек и дурнушек, тем лишает меня противодействия ощущениям и вводит в пугливую тоску ожидания, словно я не женщина с плотью и кровью, а – продавщица копченой рыбы.

Ваше дурное поведение, если и поддается объяснению, то это объяснение оставьте для кухарок, которым вы без брезгливости задираете юбки на головы и создаете тем самым новую моду.

Неопределенность ваших отношений и ожидание мучений и холодной кровати бросили меня в танец с поручиком Оболенским, и когда я танцевала, то представляла, что непременно в скором времени в Храме увижу сияние, а вы с мутными глазами встанете передо мной, все тело ваше заколышется желе, и тьма ваша прикроет от меня светлое и беззаботное чувство.

— Позвольте! Галина Алексеевна! Что вы себе позволяете, душа мон шер! – граф Валентин Петрович негодовал, как собака на привязи, когда рядом проходит кошка. Он из золотой табакерки засыпал в ноздрю табак, чихнул, снова чихнул, вытер мокроту батистовым платочком с монограммой дома Романовых. – Не напрасно я направил стопы свои в ваш будуар, ох, как не напрасно!

С ночи во мне установилась самая полная уверенность, что непременно, неминуемо вы не раскаетесь в содеянном танце, а возведете хулу на кристально чистого и возвышенного мужа благороднейших кровей.

Граф Валентин Петрович в болезни внезапно затрясся в сильнейшем гневе, не подобаемом особам из высшего света, но не мог с собой поладить – так рука убийцы тянется к горлу жертвы.

Порыв бешенства сорвал графа Валентина Петровича с места, словно жеребец закинулся со старта.

Граф Валентин Петрович напрыгнул на жену, будто он не граф, а крестьянин, который поучает нерадивую крестьянку.

Схватил за волосы, стащил графиню Галину Алексеевну с пуфика на пол и таскал по полу, со сладчайшим остервенением драл волосы, при этом желтая слюна слетала с губ графа, а золотые пенсне запотели от юношеского задора.

— Мерзавка! Нижайшая клятвопреступница и распутница!

Порочишь честь благороднейшего мужа, а я принят ко двору!

Граф Валентин Петрович возил жену по мраморному полу (итальянская плитка), ни на секунду не усомнился в своей правоте, а даже уверился, что так и должно, когда провинившуюся графиню наказывают, как мужичку.

Графиня Галина Алексеевна сначала, подобно половой тряпке, елозила за мужей, пребольно ударилась головой о ножку кресла (а-ля Людовик Пятнадцатый), но не кричала, не призывала к благоразумию графа и не призывала прислугу.

Вдруг, на удивление графа, графиня Галина Алексеевна извернулась, вывернула руки мужа, освободила волосы из захвата, вскочила на ножки, и, когда граф открыл рот для новой порции хулы и журьбы, схватила со стола подсвечник (работы мастера Фаберже) и драгоценностью ударила мужа по спине.

Граф Валентин Петрович от неожиданности с болью упал на пол, силился подняться, но графиня Галина Алексеевна мутузила его – так дерутся мужики на кулачных боях на Сенной площади.

Уже пошла у графа кровь из носа, выбиты три передних зуба (клык и два резца), заплыл правый глаз, а под левым наливался синяк иудейский, но графиня продолжала отчаянное:

— Мои предки благороднее ваших, граф Валентин Петрович!

Когда ваши запрягали, наши уже на троне сидели!

Дзэн!

УМИРОТВОРЕНИЕ

— Со второго куплета, пожалуйста, несравненный Александр Митрофанович! – графиня Лесовская Анна Дмитриевна грациозно облокотилась на клавесин (работа мастера Шуберта). – Лололо!

Ах, восхитительно, словно меня надули теплым воздухом.

— С величайшим моим удовольствием и уверениями в почтении! – граф Александр Митрофанович Шереметьев откинул фалды сюртука, пригладил черные волосы, подкрутил усы и опустил изящные благородные пальцы на клавиши слоновой кости – так кошка ночью осторожно пробирается между кувшинами с молоком. – Извольте! Второй куплет, как с листа!

— Ах, граф! Изумительно!

Я вся дрожу до основания от вашей игры!

Надо бы - кончила с жизнью на третьем куплете!

Лалалала!

Дивно!

Гениально волшебно!

Вы – кудесник, потрясающий граф Александр Митрофанович!

— Музыкальное умиротворение! Дзэн! – граф Александр Митрофанович откинул голову и в музыкальном экстазе воспрял душой!

ПЫТЛИВОЕ

— Папенька, а в Индии люди живут? – маленький Митрофанушка теребил фалды сюртука батюшки. Батюшка граф Назаров Антон Евгеньевич собирался на бал в Зимний Дворец.

Графиня Назарова ожидала в карете, нетерпеливо обстукивала пажа тросточкой по основанию черепа.

— И в Индии люди живут, душа моя, Митрофанушка! – граф Антон Евгеньевич погладил сына по головке, как только что гладил по выпуклостям новую горничную Анюту.

— Папенька, милый друг, а индийские люди с двумя головами? – Митрофанушка с утонченной изящностью гимназистки, но с некоторыми замашками будущего деятеля искусств поцеловал папеньке ручку.

— Полноте, Митрофанушка! Что за вздор?

Отчего же индийские люди с двумя головами?

У индианцев одна голова, потому что они — колония Англии.

— А отчего же у индийцев хоботы слона и ноги тигров? – Митрофанушка черными глазками буравил благородное лицо отца, лицо, принятое при дворе.

— Пытливый ты у меня, Митрофанушка!

Породистый красавчик, как лошадка!

Вольно тебе, Митрофанушка! – граф Антон Евгеньевич услышал нетерпеливый призыв жены и отстранился от сына, как от огня убегают волки: — Пусть будет по-твоему: В Индии люди живут с двумя головами, слоновьими хоботами и лапами тигра вместо ног.

Дзэн!

С тех пор Митрофанушка у учителя географии Карла Оттовича слыл невежей, как арап.

НЕДОМЫСЛИЕ

— Огого! В нашем полку прибыло! – поручик Романов Андрей Никодимович с охотой пожимал руку грациозной княгини Трубецкой Анны Ермоловны. – Что же вы, сударыня, заранее не соблагоизволили прислать курьера с длинными ногами и в полосатых потешных панталонах, как макароны?

Мы бы подготовили для вас торжественную встречу с барабанами, горнистами и выездкой не хуже приема в честь Нигерийского посла.

Во фрунт!

Наааалево!

Направо!

Примкнуть штыки! – поручик Андрей Никодимович гаркнул так, что графиня Анна Ермолаевна сначала подпрыгнула, побелела, позеленела, а затем чуть в обморок не упала на сено-солому с конским навозом.

— Полноте, Андрей Никодимович! Что вы бравируете и кричите, как на Северном Полюсе?

Я же рядом, и прекрасно вас слышу, как в будуаре с граммофоном.

Нет ли в вашем полку изысканных искусств, статуэток, картин старинных мастеров, где Амуры и Венеры?

— Ах, графиня! К чему Амуры и Венеры, когда лошади подкованы и вычищены – блеск и красота, словно каждой кобыле губы подвели помадой.

Выправка, стать, хвосты – моё почтеньице!

— Всё, решительно всё сказали? – графиня Анна Ермолаевна надула губки, в её очах решительность и сталь холодного оружия. – Вы же – образованнейший офицер, музыкант, поэт, художник, артист, философ, а ведете себя, будто примерили роль ярмарочного солдафона.

Ведите меня в ресторан, поручик, по крайней мере, в приличном заведении не будете громыхать голосом и таращить глаза, как кухарка на черта в печке.

— Извольте, милейшая сударыня, Анна Ермолаевна.

Вот сюда, мимо отхожих мест, в солдатскую столовую с хлебом, солью и кашей перловой – шрапнелью.

От каши живот пучит, но веселость в организме разливается необыкновенная, будто водки ведро выпил.

В ответ графиня Анна Ермолаевна уже с участием посмотрела на поручика Романова – так взирает сестра милосердия на смертельно больного чахоточника.

Графиня молча дошла до своей кареты и отбыла восвояси к величайшему удивлению господ офицеров, словно они оскорбили женщину бездействием.