Капремонт в доме Ашеров (СИ)

- Вот именно, что есть. И не билеты, а посадочные талоны. Их при посадке забирают. Значит, в Берлин мы долетели, а оттуда не улетели?.. Так и есть! Поезд Берлин - Будапешт. Похоже, маршрут был слегка скорректирован. Ау! Кабинет вызывает крышу!

- Крыша на связи, - спустя некоторое время светлый образ Светланы вновь нарисовался на фоне темного нимба. - Не кричи так.

- Хорошо. Просто ты там гуляешь, а я тут улики ищу.

- Я не гуляю. Мне кажется, что по второму этажу кто-то скачет.

- Кто не скачет, тот...

- Игнатий! - первый слог привычного воззвания к чужой совести сменился загробным нравоучительным шепотом. - Я не шучу. Там кто-то прыгает.

- А ты меньше вслушивайся. Под тобой два слоя звукоизоляции. Ты и меня-то слышишь только благодаря дыре.

- Всё равно тише говори. Как-то неспокойно, - Светлана больше не отлучалась от своего "поста", но стала периодически нервно озираться. - Что там с паспортами?

- Да что-что. Фамилию твоя Роза сменила.

- Что?!

- Я, конечно, не знаю венгерского. Но вот это её паспорт, полученный в Будапеште. Розалия Ракоци. Теперь смотрим на билет Берлин - Будапешт. Там значится Роза Альтберг. Каково?

- Каково-то каково. Я вообще не знала, что у неё есть венгерский паспорт. В Германии у политических деятелей всё строго с двойным гражданством.

- От российского подданства она давно отказалась?

- А оно у неё было? По-моему, только советское. И вообще. Какое нам дело до фамилии Розы? Там что-то про Лену есть?

- Нет. Придется возвращаться вниз и продолжать расследование.

- Каким образом?

- Да всё тем же. Свободными ассоциациями, расстановкой, можно еще психодраму попробовать...

- Игнатий! Каким образом ты вниз попадешь?

Два светила российской психотерапии не всегда взвешивали последствия своих действий вне кабинета. И сейчас задумчиво разглядывали края дыры с двух противоположных ракурсов.

- Скажи, а твой предшественник как отсюда выбрался?

- Через окно, - Игнатий кивнул в сторону распахнутой створки и отмеченного грязью подоконника.

- Улетел на крыльях бури? - покачала головой Озёрская. - Но если он умеет летать, то зачем ему вообще лестница понадобилась? Хотя. Хотя-хотя-хотя. Через стену от тебя у Розы оранжерея. Насколько я помню, оттуда до самой земли тянутся настоящие заросли не то плюща, не то лианы.

- Не то конопли...

- Игнатий!

- Ну что опять Игнатий? Я в эту оранжерею, что, телепортироваться должен?

- Вообще-то туда всегда проход был из кабинета. Небольшая дверца. Ты мог её принять за элемент интерьера. Сделана в форме деревянного блюда со всякими фруктами.

Лампы светили настолько тускло, что стена казалась затянутой чернильной пленкой. Аннушкин хотел положить документы обратно в патефон, но ворвавшийся сквозняк вырвал бумаги из рук и разметал их по комнате. Закружившийся в вальсе посадочный талон нашёл временное убежище в щели под дверью. Гипнотерапевт присел и попытался извлечь документ. Не тут-то было. Что-то держало бумажку с той стороны.

В дверь постучали.

* * *

В дверь постучали.

Как взаимодействовать с порождениями бессознательного?

В дверь постучали.

Только с помощью бессознательных действий.

В дверь постучали.

Не придумав ничего лучшего, Игнатий вежливо постучал в ответ.

В коридоре шутку не оценили. Посадочный талон тут же отпустили, а от двери кто-то бросился наутек, грохоча по дощатому полу и задевая случайные препятствия.

Озёрская прошлась по чердаку, преследуя источник шума и вернулась, убедившись, что беглец покинул второй этаж по винтовой лестнице. В коридоре повисла тишина, свет стал возвращаться к нормальному состоянию, хотя Игнатия и не покидало ощущение замыленности пространства.

- Убедился? - не преминула подтвердить свою правоту Озёрская, наблюдавшая за реакцией коллеги из укрытия.

- Лови ключи. Заводи машину и жди меня там. Думаю, нам пора убираться.

Ожившие лампы высветили лежащий на полу ярко-зеленый скошенный шарик. При ближайшем рассмотрении предмет оказался сколом деревянного яблока. Найти яблоньку, откуда яблочко недалеко ябнулось, было просто. Резное изображение блюда с фруктами, смесь барельефа и живописи, загороженное покосившейся книжной полкой. Кто-то специально опрокинул тяжелую конструкцию, чтобы перекрыть проход из оранжереи в кабинет.

Аннушкин с трудом приподнял массивную доску и потянул блюдо на себя. Дверца открылась ровно настолько, чтобы в неё мог протиснуться стройный гипнотерапевт. Что он и сделал, ловко увернувшись от падающей доски. И не только от неё: почуяв уязвимость в креплениях, рухнул ансамбль шкафчиков и полок, свергая дверцу с петель и выстраивая надежную баррикаду.

Путь назад был отрезан. Впереди - погруженная во мрак оранжерея.

* * *

Игнатий лавировал между больших ваз с экзотическими цветами. Обходил клумбы с обезьяньей орхидеей и этлингерой. Пересекал плантации китайского лимонника, бамбука и мотылькового горошка.

Зимний сад был отделен от коридора толстой матовой стеклянной стенкой. Свет, если и пересекал эту границу, то на правах какого-нибудь беженца. Что не мешало этому несчастному жить в чужом царстве по своим законом и хаотически носиться в темном пространстве оранжерее. Но все фотоны постигала одна участь: они гибли в националистических объятиях гвардии темно-синих венгерских роз. Аннушкин слышал про этот редчайший сорт всего один раз, на лекции профессора Кибица по биогенным галлюцинаторным состояниям. Нюхать, а тем более держать дома эти обольстительно красивые цветы категорически не рекомендовалось.

Пространство оранжереи закручивалось в спираль вокруг клумбы с синими розами. Казалось, что это языческий храм, воздвигнутый для поклонения безымянному огненнокрылому безумию, где на алтарях тлеют синие лепестки, и дым их стелется по всему горизонту. И из предрассветной дымки на плиты разрушенных святынь спускается ангел, попирая обетованную землю ногами в строгих замшевых ботинках.

Воздух и в самом деле был щедро разбавлен запахом гари. Что-то жгли здесь, прямо в пустой мраморной чаше. Игнатий разворошил золу ближайшей железкой из садового инвентаря. Костер разводили в спешке. На дне обнаружилось много едва тронутой огнем одежды. Рубашки, джинсы, куртежка с капюшоном - всё детское.

Лампы в коридоре загудели в припадке ужаса. Аннушкин обернулся. Около стеклянной стенки прыгало нечто темное. Гудение становилось невыносимым. Сделайте что-нибудь! Нет, нет, только не гасите свет. Чёрт. Лампы в коридоре лопнули, с тихим шелестом осыпались вниз осколки. Прыгун тоже притих, позволяя гипнотерапевту насладиться секундной передышкой.

Тьма, не в силах стерпеть тишины, вспороло собственное брюхо клинком звенящего стекла. Это чучелка пробила перегородку между оранжерей и коридором, чтобы размашистыми прыжками устремиться в сторону Игнатия.

Мужчина рванулся прочь от пепелища в сторону балкона. Преследователь не вписался в поворот и стал крушить мраморные кадки, прыгая на месте.

Весь свой временной бонус Аннушкин израсходовал на то, чтобы добежать до окна и замереть в нерешительности. Эх, надо было на втором курсе не неврологию зубрить, а по окнам женского общежития лазать! Но что уж теперь?!

Прыжки за спиной приближались. Преследователь не признавал иного способа перемещения.

Игнатий вцепился в толстые стебли не то лианы, не то плюща и, издав тарзаноподобный крик, устремился вниз.

Две секунды. Полёт нормальный. Раз. Два. Первый. Второй. Полёт окончен.

К приземлившемуся Аннушкину подъехала его же машина, удар по бедру открывшейся дверцей был в чистую проигнорирован не отошедшем от паники сознанием. Если бы Озёрская за шкирку не втащила коллегу внутрь, так бы он и стоял, глядя вверх.

Уносясь прочь от проклятого дома, мужчина не мог оторвать взгляда от колыбели безумия. Особняк стоял на возвышенности, и Игнатий мог наблюдать триумф своего преследователя с разных углов.