Показуха (СИ)

- Знаю, знаю, а то, как же. В хлеву она в яслях на самом дне строгом присыпана. Иногда, интереса ради, корова ее языком вылизывает.

- Неси, давай! - приказал Юхимович, а сам схватил мешок с пшеницей, развязал его и высыпал содержимое прямо во дворе на радость гусям и курам. Одарка принесла лопату, вылизанную до блеска шершавым языком коровы, и снова стала приставать к мужу, куда он собирается и зачем ему военное снаряжение?

- Ты меня не омманывай, а говори честно. Если воевать так воевать, может, я тоже в ополчение какое записываться пойду. Пущай меня на кухню посылают галушки варить, солдат кормить. Сытый солдат - боевой солдат. Ты хоть скажи, кто войну начал: мериканцы или корейцы?

- Да что ты все про войну, да про войну? Ты мне уже уши прожужжала.

- Так радиво все время про войну бормочет, а я радиво кожен день слушаю. Жена секлетаря парткома должна быть политически подкована, не так ли?

- Человек из Москвы приехал грунт брать на пробу, у них там в этой Московии один суглинок да песок, ничего не растет и они, помня, что немцы вывозили чернозем в Германию, тоже, видать, хотят так поступить. Только это военная и государственная тайна, не вздумай, кому болтать про это: посадить могут, а меня должности лишат.

- Да чтоб мне язык отсох, чтоб зенки-баньки повылазили, чтоб у меня руки и ноги парализовало, чтоб у меня в брюхе все перевернулось, чтоб соседская кошка издохла, чтоб наша корова не отелилась, если я хоть слово кому скажу. Ты что- не знаешь свою Одарку? Да я - могила. Что услышала, то в себе и похоронила. У меня язык как у Зои Космодемьянской, которую хвашисты за француза замуж выдали.

- То-то же, - сказал Юхимович, завязывая холщовый мешок, в котором находилась лопата. Весь нехитрый багаж он убрал под мышку и направился в поле.

Оставшись одна, Одарка страшно мучилась по поводу продажи чернозема Москве.

"А что, если весь чернозем заберут, что мы тогда делать будем? - задавала она себе вопрос, будучи женщиной чрезвычайно бдительной и патриотичной. - Надо узнать, насколько этот чернозем залегает, какая его толщина, а вдруг всего десять- пятнадцать сантиметров? А может всего лишь пять? Что тогда? Ой, лышенькое мое! Надо бить в колокола, пока не поздно. К соседке Пантелеймонихе надо пойти, она все знает. Недаром ее прозвали радиостанцией. Спеши, Одарка, спасай свой край родной".

Она поделилась этой ошеломляющей новостью с соседкой Пантелеймонихой, прозванной в селе радиостанцией. И это было справедливо, потому что уже через два часа все село знало, что Москва будет закупать чернозем в селе Николаевка по взаимовыгодным ценам.

Одарка посетила и соседку Хвылю и под большим секретом сообщила ей о продаже чернозема Москве.

- Только никому ни слова, - просила она, - это государственная тайна и ежели что, нас с вами по головке не погладят. Муж сказал, что и с работы может полететь, - сказала Одарка, думая, с кем бы еще поделиться.

5

Тем временем Юхимович стучал кулаком в двери парилки, но ему не сразу открыли. Фотокорреспондент Крючкотворов и председатель колхоза развлекались. А инструктор обкома партии Широкописько отказалась от парилки и вместе секретарем райкома партии Дырко-Затычко отправились в другой колхоз под названием "Закат коммунизма" для осмотра крестьянских земель в цветочных горшках, подаренных Лениным после победы Октября. В парилке было тепло и уютно. Молодые доярки пели песню "Ой вы очи, очи дивочи". Тарас Харитонович расплакался, так ему нравилась эта песня. Он собрался целовать исполнительницу песни Марьянку, но вдруг передумал и накинулся на корреспондента, облобызал его и основательно обслюнявил.

- Василий Михайлович, дорогой! Я, когда охранял товарища Брежнева в бункере, вместо песен, слышал только свист пуль. Можно ли это пропечатать в "Правде"?

- Наверно, можно, только я не по этой части. Я - фотокорреспондент. Вам нужен журналист.

- А ты пришли его. Я ему такое выдам про Ильича! его потом к ордену представят.

Тут Юхимович стукнул несколько раз ногой в дверь и только тогда председатель услышал, повернул ключ в замочной скважине еще раз.

- Ну, щебетушки, спасибо вам от имени партии, вы свою роль, я вижу, неплохо выполнили, можете быть свободны, и ждать вызова. У нас тут чисто мужской разговор, - чуть ли со слезами на глазах произнес Тарас Харитонович.

Василий Михайлович с сожалением смотрел на удаляющуюся молодежь через черный ход, но делать было нечего. Этот Юхимович, похоже, берет быка за рога, и перечить ему нет смысла.

Андрей Юхимович вспомнил знаменитое изречение Юлия Цезаря: пришел -увидел- победил. Он, с разбегу всем своим могучим телом надавил на дверное полотно и очутился в бане.

- Я вот что думаю, - начал он, наливая себе в стакан водки, - если мы втроем сумеем договориться, - дело будет сделано.

- Давайте договариваться, - сказал корреспондент.

- Урожай нынче не ахти. Засуха и всякие другие неблагоприятные условия не позволяют надеяться на рекордный урожай. Колоски пшеницы не выше колена. А вам нужно, чтоб они были выше головы, так?

- Да, да, конечно, иначе отпадает всякий смысл в съемке.

- Так вот...где Широкописька, эта вредная баба? где секлетарь райкома Дырко-Затычко?

- Нет их, отказались. Ушли.

- Это хорошо, туды им и дорога, - обрадовался Юхимович. - Так вот: Тарас Харитонович предлагает фотографировать лежа в пшенице, а я предлагаю стоя.

- Как это стоя?

- Как стоя? - вытаращил глаза Тарас Харитонович.

- Все гениальное - просто. Я вырою яму, глубиной эдак в шестьдесят сантиметров и спустим туда председателя. Тогда колоски пшеницы будут как раз выше головы, а это то, что нам надо.

- Я не уверен...

- Подождите, не спешите говорить "нет". В качестве предварительного гонорара вы получите две тысячи рублей в конверте перед съемкой.

- Надо попытаться: попытка не пытка, как говорится, - начал сдаваться корреспондент. Как вы, Тарас Харитонович, думаете?

- У нас, когда я охранял Брежнева, был аналогичный случай. Наши солдаты переоделись в немецкую форму и начали атаковать бункер. Я доложил Брежневу и просил, чтобы он зарядил автомат и стал в позицию самозащиты, но он, недолго думая, поручил мне это дело. Я героически сражался и был награжден орденом отечественной войны. Я один отбил шесть воображаемых "немцев".

- Тогда по рукам, - сказал Юхимович. - Завтра после политинформации и отправки рабочих на прополку свеклы, мы втроем садимся в машину и едем в село Коммунарка за десять километров отсюда. В этой Коммунарке всего три старухи живут, они дальше десяти метров не видят. Мы будем работать в полной безопасности. Инструмент я уже приготовил. Яму я выкопаю сам. Только чтоб нас Широкописько не запеленговала.

- Дырко-Затычко и Широкописько занимаются изучением глубины и ширины ...марксизма, не переживайте: им не до нас, - признался Тарас Харитонович.

Крючкотворов молчал, помня, что молчание - золото. Никто из корреспондентов не мог сравниться с ним в мастерстве по очковтирательству. Кроме того, за спиной уже был десятилетний опыт. Правда, такой аферы делать ему еще не приходилось. И это было заманчиво. А вдруг получится? кто не рискует, тот не пьет шампанское. Наверняка такой снимок редакция одобрит и опубликует, а это не только гонорар, но и профессиональный рост, завоевание авторитета, новые командировки, новые задания.

- Ладно, где наше не пропадало, давайте попробуем, а вдруг получится? Я только хочу предупредить вас: никто не должен знать об этом, даже ваши жены и ваши подруги, - сказал Крючкотворов, вставая.

В поле отправились втроем, без свидетелей. За баранкой сидел Юхимович. Пыль так окутала машину со всех сторон, что нельзя было определить, машина ли это или самолет движется в сторону села Коммунарка. А кто там сидел, сам Дзержинский бы не смог определить. Машина катилась по бездорожью, и за Коммунаркой свернула направо, а потом остановилась у самой лесополосы.