Печать дьявола (СИ)

-- Это Нергал, а Мормо -- вон, под потолком!

-- С Нергалом я справлюсь. -- Невер отодвинул Ригеля и Хамала себе за спину. -- Не подпускайте к себе нетопыря и эту рыжую бестию! Риммон, выносите тела! Сейчас я придушу его... -- Невер в бешенстве двинулся к лестнице.

Рантье, жутко зарычав, бросился следом. Но ни придушить Нергала, ни вынести тела, ни отбиться от нетопыря и Лили они не успели

Риммон поднялся на вершину жертвенника, посмотрел вниз, где у его ног лежала Эстель. Тело его странно вспыхнуло, словно поражённое молнией. Мгновение -- и из его глаз хлынул слепящий поток яростного пламени.

Вспыхнули портьеры, запылал чёрный гроб, стоящий в углу, занялись огнём тёмные одеяния в ризнице. Рыжеволосая Лили истошно завопила, корчась в языках огня, её волосы полыхали. Эммануэль успел заметить, что огонь этот был странного, не оранжевого, а скорее кроваво-пурпурного, багрово-красного цвета. Невер обернувшись, в ужасе замер, увидя, что Риммон стал в десяти дюймах над жертвенником, -- на воздухе...

Взорвалась, взлетев искромсанными частями под потолок, статуя Бафомета, рог которой, отлетев, насквозь пробил голову волка на лестнице. Брызги волчьей крови тяжёлыми каплями упали на Невера. Серое туловище не успело скатиться вниз, как сама лестница, вспыхнув и отделившись от балкончика, с грохотом обвалилась.

Рантье одним прыжком добрался до волчьего тела, но, обнюхав, задумчиво отошёл.

Из-под постамента вдруг брызнули всполохи разноцветных искр -- это разлетелись бриллианты из спрятанного там ларца. И судя по тому, как вдруг воспламенились наверху стропила, Риммон, видимо, искал под потолком Мормо. Он обнаружил крохотную тварь среди изгибов рожков люстры, и огненный столб его глаз не только в мгновение спалил нетопыря, но и сама люстра, заскрипев в трещинах потолка, начала раскачиваться.

Невер опомнился и, схватив тело Эстель, выволок его из пламени. Хамал и Ригель вынесли Сибил.

Зал наполнился серым удушливым дымом, клубы которого сразу чернели и осыпались слоем угольной пыли. Невер, пробормотав Эммануэлю: "Молись за меня", метнулся в дымную пелену. Через несколько минут он, не дойдя совсем немного до дверного проёма, упал, таща на плечах почерневшее от гари и копоти тело Риммона. Глаза Сирраха теперь померкли и запали, как у мертвеца. Хамал, Ригель и Рантье, схвативший хозяина зубами за полу сюртука, оттащили его подальше от входа -- в сырой портал подземной галереи.

Вино Эммануэля спешно поделили между Невером и полумёртвым Риммоном. Придя в себя и отдышавшись, Невер поволок Риммона через изувеченные двери к выходу, на воздух. Эммануэль нёс тело Сибил, Хамал -- Эстель.

На Центральной башне что-то хрустнуло и заскрипело, и часовые стрелки вдруг двинулись вперед. Когда они добрались до апартаментов Риммона, наверху гулко пробило полночь.

* * *

Эфраим Вил и Рафаэль Вальяно в черных хламидах почти терялись на фоне обгоревших, покрытых копотью стен Зала Тайн. Они стояли на том же чудом уцелевшем от пожара небольшом балкончике, с которого когда-то Невер и Ригель следили за обрядом посвящения Виллигута и откуда только что свалился Нергал.

Вил был откровенно озлоблен и даже не пытался скрыть раздражения. Вальяно же спокойно озирал картину пожарища, и был настроен поэтически. От дымящейся волчьей шкуры вверх, к балкону, поднимался омерзительный запах горелой псины.

-- "Там Мешех и Фувал со всем множеством своим, потому что они распространяли ужас на земле живых. С воинским оружием своим сошли в преисподнюю, и осталось беззаконие их на костях их, потому что они, как сильные, были ужасом на земле живых...".

Усевшись на перила, мягко и певуче цитируя Иезекииля, Рафаэль Вальяно, казалось, не замечал бешенства куратора. В эту минуту порывом ветра из лопнувшего оконного витража начало слегка раскачивать люстру, и с её рожков вниз заструилась забившаяся в них пыль.

-- О, Господи, да это же Мормо! Подумать только, etiam periere ruine... -- пробормотал Вальяно, и снова, точно поэт, окрылённый вдохновением, начал снова цитировать Писание. -- "И тогда снова увидите различие между праведником и нечестивым, говорит Господь Саваоф, между служащим Богу и не служащим Ему. Ибо вот, придёт день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей. А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдёт Солнце правды и исцеление в лучах Его, и вы выйдете и взыграете, как тельцы упитанные; и будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших в тот день". Малахия. Впрочем, вы и сами знаете, Эфронимус.

Нельзя сказать, чтобы собеседник разделял его безмятежность и склонность к обширному цитированию. Глаза Вила метали искры, руки то и дело сжимались в кулаки.

Между тем Вальяно деловито и прагматично продолжил:

-- Однако мне кажется, нам пора, Эфронимус. Я, понимаете, не то чтобы эстет, но этот запах подгоревшей волчатины... Удручающее зрелище и нестерпимое зловоние. Вы не чувствуете, нет? Впрочем, я понимаю, вам-то не привыкать, но для меня это непереносимо. О, сад с гранатовыми яблоками, о, киперы с нардами, шафран, аир и корица с благовонными деревами, мирра и алой с лучшими ароматами ...Что же это, Господи? -- Вальяно закатил глаза к небу с видом мученика и доверительно сообщил Вилу:

-- Смердит страшно.

Он, как веером, помахал перед своим точёным носом бледной рукой с тонкими и длинными, словно фарфоровыми пальцами, чем, похоже, ещё больше взбесил куратора. Эфраим Вил, бросив на него злобный взгляд, наконец, не выдержав, со всей силы ударил кулаками по перилам.

-- Выродок! Кто бы мог подумать...

-- Вы о Риммоне? А на что вы, собственно говоря, рассчитывали, Эфронимус? -- Вальяно, пытаясь скрыть улыбку, склонился к куратору. Эфронимус отпрянул.

-- Я не о нём, хоть и он хорош, ничего не скажешь. Кто бы мог подумать, что ваш жалкий щенок, беспомощное ничтожество, выкормленное Максимилианом...

-- ...перепортит всю вашу компанию отъявленных мерзавцев? -- Вальяно рассмеялся. -- Должен заметить, что вы, безусловно, правы, видя в Ригеле причину происшедшего. А в итоге, эти шестеро, живые или мёртвые -- мои. А, учитывая, что Митгарт изначально был всего лишь фантомом, вы проиграли половину там, где полагали выиграть вчистую.

-- Вы так говорите, словно наша партия завершена, Рафаил. Вы уверены, что ваш маленький святой не искусится, а? -- Эфраим Вил насмешливо взглянул на Рафаэля Вальяно

-- Извечный дьявольский вопрос: "Разве даром богобоязнен Иов?" ...Но умоляю, Эфронимус, эта вонь становится невозможной...

-- Он в отчаянии...

-- Риммон -- тоже, в итоге Бафомет разлетелся вдребезги. Эммануэль согласится умереть. Сам, добровольно.

-- Вы уверены?

-- Уверенность -- это по вашей части, Эфронимус. Простите, но мне кажется, смердит всё сильнее. Вроде бы, и серой откуда-то потянуло? Или мне кажется? Видит Бог, сил моих нет. -- Вальяно прикоснулся белоснежной рукой к чёрной хламиде Эфраима Вила. Тот снова отпрянул. -- Вынужден покинуть вас.

И в мгновение ока его силуэт исчез в струях сероватого дыма, поднимающегося от обломков постамента и досок обгоревших гробов Зала Тайн.

Через мгновение растаяла в воздухе и тень куратора.

Глава 34. Встреча с Сатаною

Tantum doluerunt, quantum doloribus se inseruerunt.

Мы страдаем настолько, насколько поддаёмся страданиям,

-- Блаженный Августин, "О граде Божьем" 1, 10

Хамал полагал, что Риммон начнёт бредить, однако тот лежал без движения, тихо, точно мёртвый. Но пульс прощупывался. Гиллель только сейчас заметил на своих руках, измазанных копотью, запёкшуюся кровь. Он налил в таз немного воды и принялся отмывать саднящие ладони от сажи, тереть пальцы, намыливать запястья.