Судьба, которую мы выбираем или история одного бомжа (СИ)

Я слушал его и думал: как все это было давно! Точнее, не так уж и давно это было, но как быстро мы это забыли. И у нас тоже теперь есть ВСЁ. Не у всех, конечно. Вон, у Евгения Степановича вообще ничего нет. Впрочем, может оно ему и не особо нужно...

"Ну, - продолжал Степаныч, - и мы, конечно, старались прибарахлиться, само собой. Много всякого добра в Союз переправляли: одежду, сервизы посудные, ковры... Замполит смеялся: "Снова трофеи из Германии пошли, как в 45-м!"... А когда вся эта лавочка с соцлагерем кончилась - как берлинская стена в 89-м рухнула, помнишь? - так собрали мы свои монатки в контейнеры, и "нах хауз". "Волжанку" мою "21-ую" по "железке" я не смог переправить, пришлось пацана одного нанимать - тот своим ходом гнал через пол Германии и через всю Польшу. Благо, что не обманул. Потом наш полк перелетел в Союз. Определили под вашим городом, на бывшем ДОСААФовском аэродроме. Под жилье выделили какую-то двухэтажную общагу, наполовину деревянную и с сортиром на дворе. Обустроились. Позже я познакомился со своей будущей женой, она жила неподалеку, в промышленном поселке. Красивая девка была. Слишком красивая для меня, теперь я это понимаю. Женился. Потом полк перевели в другое место, потом еще... А потом наша мирная держава снова влезла в войну, теперь уже внутреннюю.

"Чечня?", - зачем-то спросил я.

Он кивнул и продолжал:

"И, конечно же, чаша сия не минула наш полк, который тогда как раз располагался на Северном Кавказе, в одной из соседних республик. От нас до границы с Чечней километров 50 всего было, так что...".

Степаныч замолчал, задумавшись.

"И что, там тоже пришлось повоевать?", - спросил я, чтобы протолкнуть разговор дальше.

"Почти что. - Евгений Степанович грустно усмехнулся. - Ты не поверишь, первый боевой вылет, и мы летим бомбить какое-то горное село: в нем, как сообщала разведка, скрывались чеченские мятежники... Уже подлетаем, видим эти утлые домишки, такие же почти, как и в "афгане", и людей уже видно - не боевиков с автоматами, а баб с ребятишками: стоят во дворах и смотрят на нас, и главное - не прячутся! Скорее всего, боевики там были, по подвалам как всегда прятались. Но где те подвалы - поди знай!... Делаем второй заход. И тут на меня как накатило! Вспомнился Афган, почти уже позабытый... Слезы на глаза навернулись. "Блядь, да что же это "они", суки, с нами делают! - думаю. - Нет, с меня хватит!". Нажимаю на внешнюю связь: "Я - первый! Звено, накиньте "маленькую"...". Это значит, надо на радиостанции второй ручкой набросить к частоте связи одну, две или три единички: у нас всегда так делали, если хотели сообщить что-то личное. "Ребята! - хриплю своему звену по рации. - Всё, разворачиваемся - летим домой. Я на эту херню не подписывался! Мне в Афгане выше крыши говна хватило!". Выполняю "боевой разворот" и ложусь на обратный курс. Смотрю, через какое-то время оба борта, ребята мои, пристраиваются ко мне. Летим на базу. Молча, без лишних разговоров. А на аэродроме, как сели, к нам уже "комэска" бежит, руками машет: разведка ему, видно, уже донесла, что атаки на село не было. Подбегает к моему борту - "палка" еще не остановилась - и давай орать мне в кабину: "Вы что!!! Да я вас...! Вашу мать...! Под трибунал...! Тра-та-та-та-та...!".

"И что вам за это?".

"Ну, от полетов временно отстранили, до разбирательства. Все мое звено. Я плюнул, сел в полковой УАЗик и поехал домой - километрах в тридцати от аэродрома наш поселок находился".

Степаныч налил себе очередную дозу, выпил, закинул в рот маленького сухого анчоуса.

"А мы с женой в последнее время жили "не очень", - продолжил он, жуя. - Баба она у меня, как я уже говорил, была красивая, и с ленцой. Когда за мной по стране моталась, то не работала даже в гарнизонах, как другие жены. И ладно б хоть дети были, но не было у нас детей - бог не дал. Так что я даже и не понимаю, чем все это время бабе можно заниматься: ведь сдуреешь же со скуки! Хотя, жрать она готовила неплохо, до сих пор вспоминаю... - Он тяжело вздохнул. - Однако подозревал я, что она подгуливала. И "добрые" люди мне намекали, и сам что-то чувствовал, да не верил до конца. А может, просто не хотел в это верить, не хотел ее терять. - Степаныч улыбнулся. - Знаешь, грех такое мужику говорить, но я, если б даже наверняка знал об измене, все равно бы с ней жил. Если б, конечно, не застукал на месте... Ну, а тут такое дело: приезжаю я внезапно, радостный такой, хоть и на службе это самое говно случилось. Думаю, завалюсь сейчас домой, крикну: "Машка! Все, конец нашей кочевой жизни, увольняюсь! Едем в твой город, и живем нормальной жизнью!".

Он замолчал, посмотрел на меня долгим взглядом, и спросил:

"Ты веришь в судьбу, Виталик?".

Я задумался. Но ему, как видно, и не нужен был мой ответ.

"Если бы я тогда не приперся домой, - продолжил он, - все могло бы быть по-другому. Может, я бы сейчас был твоим соседом по гаражу. Пил бы с тобой пиво и трындел о нашей блядской политике... Или о своей новой иномарке... У меня ж уже "выслуга" к тому времени была, квартиру я в любом городе мог получить, по армейскому сертификату. Знаешь, о чем я часто жалею?... Что в те времена не было сотовых телефонов. Я бы обязательно позвонил ей, предупредил, что еду... Чтобы он успела выставить за дверь этого своего ебаришку. Машка-Машка!".

Он выпил. Глаза его блестели, то ли от водки, то ли от воспоминаний.

"Ну вот, взбегаю я по лестнице..., - наконец, продолжил он свой рассказ. - А дальше, как говориться, сплошная банальщина: звонок, долгое ожидание, и звонки, звонки, звонки... Потом открывает она: "Женечка, любимый!". Я отталкиваю ее, мимо бегу, в спальню - знаю, что никуда "он" не денется: пятый этаж, без балкона! Вытаскиваю засранца из-под кровати, бью с ходу в "табло" - сильно бью, у него, как сказали потом, челюсть в двух местах... С нашего же гарнизона оказался, гад. Инженер-рэсосник, мать его...".

Голос у Степеныча задрожал. Он уже плакал, не сдерживаясь, не стесняясь - кого ему тут было стесняться? Человека, которого он больше никогда не увидит!

"И что потом, Степаныч?", - осторожно спрашиваю я через некоторое время.

Степаныч, вытирая ладонью слезы, продолжал, мелко всхлипывая:

"А потом, Виталик, всё - тюрьма!".

"Как это, за что?".

"Хулиганка. Три года!".

Степаныч сплюнул в сторону, попал на крыло моему "Мегану", но я, разумеется, промолчал.

"Жена на суде сказала, что к ней знакомый зашел по делу - сидели пили чай, а тут врывается "... этот сумасшедший и давай избивать невинного человека и все крушить! Я давно говорила ему, что от ревности лечиться надо!". Сука!...

Он помолчал с минуту.

"Ну вот. В полку из-за моего недавнего поступка на меня начальство злое было, потому не поддержало меня. Напротив, предоставили на суд такую характеристику, что... Написали, что склонен к насилию. Представляешь! И это я-то, отказавшийся расстреливать мирных людей, склонен к насилию?! Понятное дело, что я к этому времени был уже уволен из "рядов" задним числом, за нарушение устава... Все как-то одно к одному получилось, будто по писанному. Тут не только в судьбу поверишь, но и в бога с чертом. Да только не судьба все это, а... ".

Он махнул рукой, попросил налить ему немного пива - видимо, во рту пересохло от водки и соленых анчоусов. Я хотел налить полный стакан, но он остановил мою руку на половине.

"Ну, попал я на зону. Не буду тебе рассказывать, как я жил там - неинтересно это все, скучно, хоть и опыт большой жизненный приобрел... Три года я не сидел, а вышел через полтора, по УДО. Идти некуда - ни кола, ни двора! Поехал к жене, в ее родной город. Она пару раз мне писала, и я знал, что она живет теперь на прежнем месте, у матери. Приезжаю. Покупаю цветы, шампанское, конфеты - все как положено! Прихожу... Ты не поверишь, Виталя: она там с тем же самым ебарем сидит, с этим инженером из нашей части. И снова меня перемкнуло, будто какой черт в меня вселился. Понимаешь, ехал я к ней с надеждой, и уж простил ей всё. Она ведь в последнем письме мне такие слова написала, что я... Приезжаю, а тут опять все то же дерьмо. Дежавю какое-то... Короче, побил я его опять. Несильно, но... Рецедив ведь! На этот раз дали по полной - "пятачок", от звонка до звонка сидел. На зоне смеялись: рогоносец-рецидивист! А я поправлял: нет, идиот-рецидивист!... Через полгода прислала мне документы на развод. Я подписал - зачем еще и ее мучить!".