Свод (СИ)

ГЛАВА 14

Прежде чем рассказать что-либо о состоянии пана Альберта, появившаяся в гостевой бабка Климиха тут же спросила молодого Войну о здоровье. Якуб признался, что ему досаждает боль в спине. Климиха попросила молодого пана поднять сорочку. Он послушно повернулся к свету очага и потянул полы одежды себе на плечи.

Староста, глядя на открывшуюся ему картину, задержал дыхание. Вся спина пана Войны была одним большим синяком. Климиха старательно ощупала каждую косточку Якуба, но так и не нашла каких-либо серьёзных повреждений.

С её слов выходило, что все болевые ощущения Войны только от того, что его: «крэпка шыбанула». Из способов лечения такого болезненного, но достаточно лёгкого недуга знающая в этом толк старуха «прописала» пану «больш шавяліцца», каб «чорная кроў рассмакталася[i]».

Едва только Якуб, опустил полы сорочки и потянулся к бутылю с вином, старая дама недовольно закивала головой. Она всегда плохо относилась к тому, что мужчины то и дело прибегали к помощи выпивки в любых сложных делах. Климиха достала из своей полотняной торбы серебряный крест и тёмный пузырёк с водой, после чего попросила пана старосту выйти.

«На млодым пану велькі зляк, — сказала она, — трэ яго загаварыць, бо будзе нядобра. Я што магу зраблю, а што не, …заўтра раніцою звязіце пана на Кавальскі хутар да Варвары. Яна сама нікуды не паедзе, старая ўжо, ледзь рухаецца, а без яе тут не абойдзешся, бо з нячыстым яна лепш упраўляецца[ii]»…

Что-то около получаса просидел пан Станислав в холодной гостиной, соседствующей с той комнатой, где Климиха лечила пана Якуба от испуга. Зубы старосты выбивали мелкую дрожь, пальцы стали деревянными от постоянного соседства с мокрой одеждой, о которую Жыкович безуспешно пытался их растереть.

Но вот старуха, сделав своё дело, ушла, и пан Станислав, вернувшись в комнату, где лежал Война, жадно припал к тёплой стене.

— О, — глядя на это, полным раскаяния голосом выдохнул Якуб, — пан Жыкович, вы, как видно ждали в гостиной? Что ж вы…, ай-ай-ай, — Война, с трудом вставая с постели, недовольно закивал головой, — это мне бы об этом подумать, тоже мне хозяин…

— Не переживайте, пан Война, — дрожа всем своим большим телом, успокаивал его Жыкович, — мне с моим запасом жира такой холод не страшен. Только, если ваш истопник так работает, боюсь, что и вы, и пан Свод окончательно подорвёте своё здоровье…

— Свод! — вдруг вскрикнул Война и стремглав бросился прочь из комнаты. Староста, сопровождая его взглядом, только поближе перебрался к открытому огню, да с удивлением посмотрел на этот необычный припадок гостеприимства молодого хозяина.

Якуб одним махом промчался по тёмному пустому коридору к спальне англичанина. Сильный бражный запах встретил молодого Войну ещё шагов за десять от проёма неплотно закрытой двери. Якуб тихо подкрался и стал слушать. Здесь, на сквозняке запах браги стоял такой, что казалось, будто у самого порога разлили, по меньшей мере, бутыль вина.

Кто-то шуршал и сопел в невидимых стараниях у самой двери. Якуб подождал. Голосов из приоткрытой сворки слышно не было. Неудержимое желание уличить Свода в чудовищной лжи вынудило Войну идти до конца. Он властным жестом распахнул незапертую дверь.

К своему неудовольствию Якуб не увидел перед собой ничего компрометирующего англичанина. Посреди комнаты стоял взмокший от работы Казик и держал в руках большую мокрую тряпку.

Вокруг него царил страшный беспорядок, валялись какие-то вещи Ричи. Свежевымытый пол блестел от влаги и просто «благоухал» винными ароматами. У кровати Свода, спящего широко раскинувшись на всю ширь постели и наполнявшего пространство вокруг себя глухим, здоровым храпом, стоял деревянный ушат и два ведра.

Казик подошёл к одному из них и положил туда тряпку:

— Пан Война, — полушёпотом произнёс он, — во, мыю...

— Мыеш? — с нескрываемым подозрением переспросил Якуб. — Чего это, на ночь глядя?

Казик ничуть не смутившись панской подозрительностью, окинул взглядом комнату англичанина.

— Пан Свод удзень добра налыкаўся. Адразу спаў, а потым яго пачало моцна муціць. Ён, мо, ўжо разоў пяць ўставаў. З яго глоткi ляціць жывое віно. Увесь абгадзіўся. Я яго вопратку аднёс, каб жанкі папралі, вось зараз пасля яго падлогу мыю[iii]...

Казик вытащил из ведра мокрую тряпку и для достоверности, будто пан до этого её не видел, продемонстрировал хозяину своё нехитрое орудие труда.

Едва Война бросил взгляд на тонкую струю воды, стекающую на пол с тряпки, перед его глазами всплыло изображение мокрой хламиды Юрасика, а в нос снова ударил запах трупного перепревшего тряпья.

Якуб побледнел и невольно задержал дыхание. В этот момент его самого едва не вырвало. Махнув Казику, мол, продолжай заниматься делом, Война зажал рукой рот и нос и, резко развернувшись к выходу, болезненно столкнулся со старостой, внезапно появившимся перед ним из холодного мрака коридора.

— Пан Война, — сопровождая своё появление взволнованным сапом, выдохнул Жыкович, — прибежал человек, там, во дворе…. Привезли Глеба и Петра. Надо бы послать в Замшаны за доктором…

Гримаса боли появившаяся, было, на лице Якуба в результате удара в мощное тело старосты в одно мгновение исчезла. В следующий же миг всепожирающая чернь пустого коридора поглотила и молодого хозяина замка, и мельницкого старосту, догонявшего его.

Казик, глядя на это, так и застыл с тряпкой в руках, а мистер Свод вдруг прекратил храпеть и, тяжёло вздохнув, повернулся и сел…

Двор был наполнен людьми, что плотным кольцом окружали удлинённую телегу, с запряжённой в неё худой, старой клячей. Позади, боком, стояла пустая двуместная коляска, в крашеных оглоблях которой, пританцовывал отличный вороной мерин, всё норовивший дотянуться до сваленного неподалёку сена.

Серый купол плачущего неба оттенял безумный танец огня чадящих на ветру факелов. Дождевая морось трещала в их кипящей смоле, а слабый ветер вертел вылетающую копоть, не давая ей возможности подняться вверх.

По мере того, как Якуб и староста приближались, окружающие люди расступились. Пан Война подошёл к зияющей чёрным провалом тени и заглянул за невысокий дощатый борт телеги. На полу её, накрытые толстым суконным покрывалом, ясно различались два людских силуэта. Молодой пан замер, не решаясь отбросить задубевший от влаги покров. Сосредоточенно сопевший за его спиной староста взял у кого-то трещавший, будто раскалённая сковорода факел и, освещая зловещее, тёмное пространство, отбросил полог.

Якуб едва не вскрикнул от неожиданности, на полу повозки зашевелились обе жертвы церковного призрака. Они поднимались, держась корявыми, заскорузлыми пальцами за шершавые доски бортов и вопросительно косились куда-то в сторону, за спину мельницкого пана. Сполохи огня вырывали из темноты их хмурые лица. Грязные льняные сорочки во многих местах зияли дырами рваных лоскутов и разводами кровавых пятен.

К сердцу Якуба снова подобралось холодное оцепенение страха. Староста, по своей природе избавленный от подобного сковывающего влияния, невольно перевёл взгляд в ту сторону, куда смотрели Глеб и Пятрок. В следующий же миг пан Жыкович толкнул в бок окаменевшего от нахлынувших переживаний Войну.

Якуб очнулся не сразу. Пану Станиславу пришлось повторно, на этот раз более ощутимо толкнуть молодого пана, прежде чем тот, вняв молчаливому кивку старосты, обернулся. Позади него, облачённые в длинные, плотные плащи с капюшонами, стояли две дамы. Отдавая дань его запоздалому вниманию, они поклонились…

— Пан Война, — тихо шепнул ему на ухо староста, — это пани Ядвига и Сусанна.

Якуб шагнул к гостьям, на какое-то время оставив без внимания пострадавших в лесу крестьян:

— Панна Ядвига, пани Сусанна! — с нескрываемым волнением произнёс он, обращаясь сразу к обеим дамам, поскольку никак не мог определить, разглядывая их едва различимые в тенях больших капюшонов подбородки, кто же из них мать, а кто дочь? — Это вы? …Эти люди, …что-то случилось в Патковицах?