Колония (СИ)

- А если она не...

- Это решать ей. Или тебе.

Она осматривала мою территорию. Тут не было сказочно красиво, вокруг ещё были следы разрушений, но дела шли на лад. Возможно, это было единственное место в городе, где дела налаживались с такой скоростью. Мы не топтались на месте. Мы шли только вперёд. Не прошло ещё и недели, но прогресс уже был очевиден. И он был постоянным.

- Я думаю, что не смогу согласиться, если Флешетта откажется.

- Хорошо.

Она не сказала про другой исход. Если она согласится...

- Ненавижу тебя, - сказала Кукла. Она приняла решение.

Брукс закончил зашивать плечо. Я приготовила два куска ткани из паучьего шелка. Один - чтобы зашить костюм, второй - чтобы подвязывать руку до тех пор, пока она не окрепнет. Я могу надеть свой плащ так, чтобы ранение не было слишком заметно. Я встала со стула, потянулась и достала телефон.

- Это я переживу, - сказала я через клона. В списке контактов я нашла нужный номер и набрала человека, который планировал меня убить.

Глава опубликована: 21.07.2017

Интерлюдия 15.z (Александрия)

Улыбающиеся люди были ей отвратительны.

Она ненавидела эти улыбки. Фальшь. Напускная радость, напускное веселье. Она провела в этом месте достаточно, чтобы понимать: как только её друзья и семья оказываются за пределами слышимости, они начинают плакать. В посетителях сквозила усталость, которая подтверждала неизбежное. Чем старше они были, тем больше, кажется, были подавлены.

В какой-то момент ей перестали говорить, что химиотерапия поможет. Улыбки стали ещё более натянутыми. Её удобству стали уделять много внимания. Меньше объясняли, что происходит.

Поэтому, когда к ней зашла мать с кружкой горячего куриного бульона, она сделала вид, что спит. Она ненавидела себя за это, но не могла больше выносить ложь и притворство.

Она едва сдержалась, чтобы не поморщиться, когда мать присела рядом с кроватью. Это означало, что она пробудет здесь ещё некоторое время.

- Бекка, - прошептала мать сзади. - Ты спишь?

Она не ответила, стараясь дышать ровно. Она пыталась вдыхать и выдыхать носом, чтобы многочисленные язвочки во рту не причиняли боль при контакте с воздухом.

Мать провела рукой по её голове. Волос уже почти не осталось, и прикосновение было крайне неприятным, почти болезненным.

- Ты была такой храброй, - прошептала мать тихо, почти неслышно.

"Я не храбрая. Ни капельки. Я в ужасе и готова кричать от отчаяния", - но она не могла кричать. Все говорили о том, что она смелая, о том, что она с достоинством и спокойствием переносит несколько месяцев долгого лечения. Но это была лишь маска, и сейчас она не могла от неё избавиться. Было уже слишком поздно сбрасывать напускную уверенность, переставать отпускать о себе несмешные шутки и фальшиво улыбаться. Она не могла начать жаловаться матери или поплакать у неё на плече, потому что это сломает всех остальных.

Она была их опорой.

- Моя маленькая героиня, - произнесла мать.

Ребекка опять почувствовала её руку на своей лишённой волос макушке. Ей хотелось скинуть эту руку, накричать на мать: "Разве ты не знаешь, что это больно? Сейчас всё причиняет боль!"

- Ты так старалась. Ты заслуживаешь большего.

И вот тогда, по её голосу и словам, Ребекка поняла, что умирает.

Она испытала смешанные чувства. Некоторое облегчение. Химиотерапия прекратится, ей перестанут причинять боль. Но также и гнев. Гнев был всегда. Почему мать не может просто рассказать ей? Когда они наберутся смелости и открыто всё сообщат?

Судя по всему, не сегодня. Ребекка услышала, как мать отодвинула стул и встала. По приглушённым шагам стало ясно, что она удаляется по коридору.

С тех пор, как началась терапия, слезам стало труднее появляться. Большую часть времени картинка расплывалась в глазах, они покраснели, чесались и были слишком сухими для слёз. Но, видимо, сейчас время пришло. Она долго лежала на боку и смотрела в окно на панораму Лос-Анджелеса. Слёзы стекали по лицу, пробегали через нос и вниз, к уху, капали на подушку.

Её внимание привлекла жёлтая вывеска, хорошо заметная на синем и тёмно-фиолетовом закатном фоне. Известный логотип сети фастфудов.

Её поразила мысль, что она никогда там больше не поест, никогда не получит специальный детский обед с пластиковой игрушкой, рассчитанный на малышню на десяток лет младше. Она никогда не выбрасывала эти игрушки и потихоньку наполняла ими верхнюю полку комода с подобными пластиковыми безделушками.

Она никогда не прочитает третью книгу про Мэгги Холт и не увидит фильм, который собирались снимать по первой книге.

У неё никогда не будет парня.

Наверное, это глупо, но почему-то эти дурацкие мелочи расстраивали её сильнее, чем мысль о том, что она больше никогда не увидит свою семью, друзей и кошек. Поток слёз сменился всхлипами, дыхание стало прерывистым, заставляя грудь сжиматься от боли. Непроизвольное напряжение пустого живота стало сильнее, и она подумала, что её может стошнить. Или будут безрезультатные рвотные позывы. По своему опыту она знала, что это хуже всего.

Пытаясь как-то унять эти болезненные всхлипы, она начала неосознанно стонать, тихо и протяжно.

- Нужен морфин?

Мягкий голос прервал стоны и всхлипы и заставил её вздрогнуть. Морфин не поможет от нависшей над ней ужасающей, неизбежной реальности. Она покачала головой.

Послышался шёпот, затем чей-то голос произнёс:

- Я немного увеличу скорость введения, Ребекка Коста-Браун.

- Кто вы? - Ребекка зашевелилась и повернулась, чтобы посмотреть, кто говорит. Чернокожая длинноволосая женщина в докторском халате возилась с капельницей. Но... у неё не было бейджика. А рядом стояла девушка-подросток с бледной кожей и чёрными волосами, в белой блузке, чёрной плиссированной юбке и гольфах.

- Вы не мой доктор.

- Нет, Ребекка. Пока ещё нет, - ответила женщина.

Ребекка спросила, понизив голос:

- Вы из тех докторов, которые заботятся об умирающих?

Женщина обошла кровать. Девочка осталась там, где стояла. Ребекка нервно взглянула на неё. Та со спокойным выражением лица смотрела на Ребекку, руки были вытянуты по швам.

- Тогда кто вы?

- Тссс. Говори потише. Будет весьма неприятно, если придёт медсестра и выставит меня вон.

- Так... - начала Ребекка, делая сознательное усилие, чтобы говорить тише. - Значит, вас тут быть не должно?