Кабальеро де Раузан (ЛП)

- Я не обманулся. Эта ваша семейная болезнь, сеньора княгиня.

- Действительно, и это меня и беспокоит.

- Наследуются зачатки болезни, но их можно уничтожить в первые годы. Я попробую.

Сказав, барон дал девочке несколько капель настойки, которую принес с собой, и посоветовал ей успокоиться и довериться ему.

- Я полностью доверяю вам и люблю вас, сеньор. Знаю, вы не дадите мне умереть.

- А пока я оставлю вас и вернусь через час.

- Хорошо, сеньор.

Пока длился осмотр барона, княгиня смотрела на него. В лице кабальеро отражался ум, сдвигались брови, горели глаза, а на губах была отеческая улыбка, и княгиня переменила к нему свое отношение. Презрение перешло в дружелюбие, страх – в доверие, неприязнь – в участие. Для нее сеньор де Раузан утратил мрачные краски, и княгиня воздала должное неотразимому мужчине, как большинство представительниц ее пола.

Около семи часов барон вернулся к больной, которая еще спала и сказал горделивой Элеоноре – так звали княгиню:

- Всю ночь каждые два часа следует давать настойку девочке.

- Хорошо, вы можете доверить мне настойку.

- Я не могу этого сделать.

- Почему?

- Потому что количество настойки следует давать разное, только я могу измерить это количество по состоянию больной.

- Вы причините себе слишком много беспокойства.

- Нет, сеньора. Для меня это не беспокойство. Я проведу ночь у постели девочки. По-другому не получится ее спасти. Чуть больше или чуть меньше капли могут убить ее. Повторяю, только я могу определить количество каждого приема лекарства.

- Я вам так обязана!

- Сеньора, сейчас в вашем доме я доктор. Завтра я покидаю Висбаден, и вы забудете обо мне, как забыли на одиннадцать лет.

- Вы поспешно уехали, как уезжаете и теперь.

- Я остался, чтобы спасти вашу дочь. Уже неделя, как я должен был уехать, но боялся обострения и хотел быть вам полезным.

- Барон, вы так великодушны.

- Знаю, что не нравлюсь вам, но мой долг совести велит мне совершить благо, не взирая ни на что.

- Я была неблагодарна, барон.

- Я не виню вас.

- Я не знала, кто такой знаменитый кабальеро де Раузан. Когда родилась Аделаида-Карлотта, вы носили другое имя. Кабальеро де Раузан знал мой супруг. Теперь с ним знакома и я.

- Позвольте мне пожать вам руку.

Барон с уважением поцеловал руку княгини. Он околдовал ее. Пропасть, к которой княгиня боялась приблизиться, была пропастью цветов.

Кабальеро провел ночь рядом с больной и давал ей лекарство, согласно своим подсчетам. На следующий день девочка была вне опасности, и барон вместе с Эддой покинули Курсааль. Аделаида-Карлотта наша рядом с подушками записку:

«Подруженька, если вы читаете эти строки, значит, вылечились. Будьте счастливы, поскольку вы добрая и красивая. Раузан».

Девочка показала матери записку, и та прочла ее со слезами на глазах.

Сердце девочки переполняла радость, а сердце матери трепетало от порывов непередаваемого воспоминания.

IX

Путешествуя по Рину, барон чувствовал досаду, потому что дочь не наслаждалась красотами живописных берегов речи, воспеваемых поэтами, о которых слагали легенды. Она не находила никакого удовольствия от созерцания, и с каждым днем становилась все печальнее. Наконец, барон спросил:

- Скажите, дочь моя, чем я могу порадовать вас?

- Ничем, сеньор, но порадуете, если расскажете о себе. Только это мне интересно.

- Вы хотите, чтобы я рассказал свою историю?

- Да, сеньор.

- Всю историю?

- То, что посчитаете нужным. Маркиза много говорила о вас, но я хочу узнать гораздо больше.

Барон вздохнул. Он не был счастлив. Его жизнь, полная приключений и невероятных событий, вертелась вокруг мимолетных удовольствий, призрачных любезностей, праздной мишуры. Это была удачная жизнь, если говорить о мелочах, но неудачная в больших делах. Даже встреча с дочерью, пленительная для любого мужчины, была причиной огорчений по причине ее нрава и хандры. Барон мог бы сделать Эдду первой женщиной страны, если бы она только захотела, потому что качеств для этого ей было не занимать, если бы не ее стремление к одиночеству, тишине, слезам и неустойчивое поведение, свойственное людям, которые постоянно гоняются за невозможным.

- Я расскажу вам самое интересное, – сказал барон. – Покажу оборотную сторону медали, чтобы вы поняли, насколько обманчив внешний вид, что даже у самого прекрасного идола глиняные ноги. Я достиг высот в обществе, потратив много сил, знаний, доказательств, жертв и необычных способностей, чтобы стать силой, управляемой по моей воле, помогающей моим обширным познаниям и незаурядному уму. Все было в моих руках; невольно властвовать и увлекать за собой, откровенно пользоваться расположением женщин и мужчин. В этом отношении моя привлекательность была поразительной.

Взамен этого – несомненно, это было слишком – небо, чтобы наказать мое высокомерие или еще раз доказать, что нет ничего совершенного на свете, послало мне ужасную, неизлечимую и отвратительную болезнь.

- Какую болезнь, сеньор?

- Каталепсию. Единственная супруга, которая обнимает и душит меня.

- Каталепсию?

- Согласно докторам и как показывают факты, болезнь эта начинается из-за чрезмерной умственной работы, злоупотребления алкоголем или животной распущенности. Поскольку я человек порядочный и умеренный, то считаю, что моя каталепсия – следствие усиленного умственного труда. Можете себе представить, дочь моя, мои средства и огромный интерес излечиться, сколько я мог бы сделать и доказать. Но хотя эта болезнь известная и древняя, то все мои усилия были бесплодными. Я путешествовал, изучал медицину, многих вылечил, но не себя. Лечение других бед не помогло мне, а только указывало на собственную беду.

После приступа этой пугающей болезни человек застывает, но его конечности становятся настолько гибкими, что ими можно вертеть как угодно и оставлять в любом положении. Теряется пульс и дыхание, холодеет кожа, судорожно сжимаются челюсти. Глаза остаются открытыми, но ничего не видят, зрачки теряют чувствительность. Остается только слух, обоняние, но в этом нет никакого толку.

- Долго длится это ужасное состояние?

- Иногда два часа, иногда дольше; припадки случаются неожиданно. Они причиняют острую боль. Я читал у Плиния о комике, на которого возложили венок и который неподвижно простоял целый час. Бьюкенен сообщал, что если человек спускается по лестнице и с ним случится припадок каталепсии, то он просто остановится на ней. Больной, которого лечил доктор Франк, застыл на три дня с пером в руке и устремив взгляд на бумагу.

- Это жутко!

- Рассказывали о музыканте, который играл на флейте и вдруг остановился, а через восемь-десять часов пришел в себя и продолжил. Но обычно приступ каталепсии повергает на пол, сотрясает припадками, изо рта и носа идет пена.

- А у вас, сеньор, частые приступы?

- Было только два. Первый был недолгим, а второй чуть не стоил мне жизни. Я ехал в… и, как всегда, был с Маном.

- Кто такой Ман, сеньор?

- Слуга, или лучше сказать, один из немногих друзей, которые у меня есть. У меня есть обожатели, соперники, зловещие враги, но друзей нет. Вероятно, я сам виноват в этом. Итак, я ехал в… в этой стране у меня была привычка посещать особые знаменитые общественные круги. Вскоре я завязал знакомство с очень красивой и возвышенной сеньорой, которая стала терять привлекательность под ударами времени. Сеньора говорила, что высоко ценит меня, как и я ценил ее; мы очень помогли друг другу. Однажды она настойчиво попросила меня достать ей корень женьшеня.

- Что это?

- Так называемый эликсир бессмертия. В ту пору я считался искусным медиком, знающим чудодейственные тайны Индии; считался френологом, превосходящим Галля, и гипнотизером, сильнее Месмера. Меня рассмешило требование подруги, я сказал, что не верю в этот эликсир, но она не соглашалась и мне пришлось удовлетворить ее. Есть восемь-десять разновидностей женьшеня, но предпочитают восточный женьшень, из-за его чудодейственных свойств. Китайцы почитают его (обычно все азиаты) и написали о нем целые книги. Они называют его бодростью, духом земли, рецептом молодости и включают его во все рецепты. Килограмм женьшеня стоит шесть килограмм чистого серебра. Ирокезы знают его и выращивают в США, но самое предпочитаемое – дикорастущее растение лесов Татарии.