Кабальеро де Раузан (ЛП)

Элиза сказала той подруге, что у дона Фернандо ступни, как у китайской женщины. Замечательная подруга была на стороне испанца не потому, что тот хвастался маленькими ступнями и хорошо обувался, а потому, что Элиза отвечала взаимностью на его чувства. Однажды она встретилась с ним и сказала:

- Элиза не любит вас, потому что терпеть не может мужчин с маленькими ступнями. Вы должны были заметить, что она гуляет только с тем мужчиной, у которого ступни африканца.

- В самом деле, я не замечал.

- Простите меня. Мы, женщины, всегда замечаем мелочи. Элизе нравятся мужчины, и если его ступня не в половину ярда [мера длины, 1 ярд = 91,44 см], то он не войдет в ее прекрасное царство.

- Вы полагаете, мне нужно укоротить свои ступни, чтобы порадовать ее?

- О, нет! Ваши ступни бесценны. Вам следует сделать другое.

- Что же?

- Скажите башмачнику, чтобы тот понемногу увеличивал размер ваших туфель, по сантиметру после каждого посещения, чтобы она не замечала, до тех пор, пока не подойдет к концу.

- Что не подойдет к концу?

- Пока не исчезнет ее неприязнь к вам. Вот что я хочу сказать.

Дон Фернандо окинул взглядом сожаления свои ступни и вздохнул от одной только мысли пойти на такую жертву.

- Вы колеблетесь? А я бы сделала это на вашем месте. Посмотрите, речь ведь не о том, чтобы совершать безумство. Но хотя бы и так, какие только безумства не совершают люди! Элиза заслуживает ваших башмаков, увеличенных на одну пядь. Подумайте. Мы в Нью-Йорке, а не в Испании, чтобы ради женщин лезть из кожи вон серенадами, танцами или убивать друг друга.

- Правда.

- Вспомните, что произошло с Джонатаном.

- Что, вы знаете об этом?

- Мне рассказали по секрету. Но Джонатан – человек добросовестный и всегда говорил: «Дон Фернандо может жениться, когда пожелает. Я не против свадьбы. Пока он не женат, Элиза – свободная женщина».

Между тем, наш влюбленный, стоял у дверей башмачника на 32 Беарн Стрит, и решительно приказал сделать несколько туфлей, но чтобы каждая пара была больше другой на один сантиметр, как по длине, так и по ширине. Башмачник, сам не зная, почему, счел это распоряжение очень разумным. Он обратил внимание, что цена туфлей возрастет, согласно увеличению размера.

Через восемь дней дон Фернандо, прежде чем надеть туфли, надел сначала две или три пары, набив свободные места ватой.

Сердце Элизы смягчалось по мере того, как росли стопы дона Фернандо. Тот стал излишне откровенным, что как раз-таки опасно в таких случаях. Например, вечером в театре он преподнес Элизе букет, а та сказала ему с неуловимым изяществом: «Никаких цветов, виски». В другой раз, когда дон Фернандо спросил, чего бы ей хотелось, она ответила: «На данный момент ничего, теперь вы мужчина, и веер касается ваших ступней».

Англичанин молча смотрел на радостного хозяина и его двойные туфли – некоторые знали, что они тройные – и подумал, что чувство Элизы настолько же искусственно, как и стопы его хозяина. Последний одолел бы вершину с самого начала, если бы научился пользоваться деньгами, а не тратить время. Добрый человек был прав, хотя англичане говорят, что время – деньги, и видят разницу в Сколько? и Как долго? Влюбленные теряют время на письма, печальные песни, свидания и вздохи. А все это не стоит ничего. Самая меткая стрела состоит из золота.

В Нью-Йорке деньги выскальзывают из рук с такой же легкостью, как угри, и серебро дона Фернандо не было исключением. Нет ничего очевиднее пустого кошелька. Элиза как-то прочла в старой книге историю: когда заканчиваются запасы пищи, жены одного поселка на Севере Европы, пару раз готовят мужьям завтрак без приправ, поэтому муж взбирается на коня, берет оружие, и идет в чужую деревню. Прочитав это, Элиза послала дону Фернандо пару кукольных ботинок и письмо: «Я принимаю вашу жертву, настал час снова обуться, как прежде». Дон Фернандо прикусил язык с досады, снял с себя десять пар и с трудом заплатил за билет на корабль во второй класс в Испанию. Мы встретились в Мадриде, в Пуэрта дель Соль, он был старый, потрепанный, с упоением говорил о Нью-Йорке, городе, в который думал вернуться, когда из Индии приедет его друг, поехавший туда за богатством, если только тот найдет его и поделится с ним».

Успех молодого человека был оглушительным. Много раз его чтение прерывалось криками браво и ура, и завершилось рукоплесканием и пожатиями рук.

Мортимер понял, что именно он – предмет насмешек и литературной сатиры, пришел в бешенство, как говорится, и влепил автору статьи затрещину. Тот запустил стулом ему в голову, не причинил вреда, но сбил две зажженных светильника. Замужняя сеньора каталась от смеха. Эркулес поклялся Вакхом и последовал за баронессой, которая скрылась в ближайшей комнате, пока не утихнет неразбериха. А Пакито усердно кричал: – Тихо! Тихо, сеньоры! Все это плод воображения!

Ман смотрел на всю эту вакханалию, как опрокидываются бокалы шампанского, беспорядок, людей, и с грустью подумал о хозяине. Барон же в эти минуты был на 60 параллели в британских морях в поиске бриллиантов, которыми хотел украсить шею жены! Вот как обстояли дела. На Ноддоке, сотрясаемом ураганом, было куда спокойнее, чем в Тускуло.

Упомянутый скандал положил конец задушевным встречам в доме баронессы, об этом узнал весь город, Пакито с доверительным жаром рассказал о них друзьям. После шумных вечеринок последовали отдельные посещения, преимущественно сочинителя, который наконец завоевал несколькими строчками благосклонность баронессы. Лаис нравились таланты и увлекательные слова.

После неудачного вечера капитан почти не бывал в доме баронессы. По-видимому, он уже не привлекал ее внимания.

Ман узнал, что его хозяин в Висбадене, и написал ему о случившемся беспорядке. Барон получил письмо и подумал: «Вот на что способна спесивая и озлобленная женщина, а потом еще скажет, что я виноват, потому что оставил ее, не принял во внимание, что она такая невинная и чувствительная».

Лаис уже давно горела желанием обыскать комнату барона, хотела знать о жизни мужа, раскрыть его тайны, пусть ценой непорядочности. И все-таки ей было неприятно осквернить священный порог. Но любопытство и ревность человека с бурным нравом возобладало над чувством собственного достоинства. Ночью, когда в Тускуло все уснули, она стала разыскивать в столе мужа что-нибудь, что помогло бы узнать прошлое загадочного мужчины, что-то преступное из жизни мужа.

Вскоре она нашла эбонитовую шкатулку с серебряным рисунком, где было несколько писем на английском, испанском, французском и на арабском языках. Лаис многих не знала, но по характеру и подписи поняла, что письма принадлежат не мужчинам. На самых старых письмах, написанных двадцать четыре года назад, была подпись Сулина, а на современных – Шамаха. Еще в шкатулке были засушенные цветы, пряди волос различных цветов, какие-то кольца, шесть и восемь портретов женщин исключительной красоты, в одежде других эпох и разных национальностей.

Лаис смогла прочесть некоторые письма, но не нашла ничего. Это были любовные письма, оскорбительные, примирительные, обещаний, и всего, что так прекрасно для влюбленных, и так смешно для остальных. Осколки истории, развалины молодости. Поскольку она не нашла ничего удовлетворительного, то воскликнула: «Вот оно, грустное сокровище распутника! В этой шкатулке разве что нет пролитых слез и несбыточных надежд бедных женщин. Сколько таких же несчастных, как я! Если бы эти портреты заговорили, то бесконечно бы жаловались на него и вместе со мной прокляли его и возненавидели. Он обманул и бросил всех этих созданий, как и меня. Ах, сеньор де Раузан, пират прекрасного пола, вы ничего не стоите, но в вас есть неудержимая власть, обольстительная магическая сила, которой вас наградил Дьявол!»

Еще Лаис нашла в комнате барона череп женщины. Она с отвращением и страхом взяла его, затем поставила на место: «Должно быть, это череп сумасшедшей. Что за человек! Также он сохранит и мой!»