Очерк о родном крае (СИ)

От боли в стиснутых зубах Марек выплыл из тьмы сознания. Рядом, кроме Свиблова, обнаружился Дима и еще двое одинаково мрачных ребят. Один, помладше, с прядью высветленных волос, зеленел на глазах.

- Пошли пока, - сказал Дима, похлопав Андрея, словно прощаясь, по плечу.

- Куда? - спросил Марек.

- Андрюху сейчас вымоют да оденут, я взял чистое от вас.

- А потом?

- Повезем его к вам.

Все вместе они выбрались на воздух. Парень с прядью сразу исчез за углом - через секунду оттуда донеслись протяжные, горловые звуки.

- Ботинки не запачкай! - крикнул Дима.

- Сын? - спросил Марек.

- Младший. Александр. - Дима притянул к себе второго парня. - А это - старший. Максим.

- Пап, - отпихнулся парень.

- Да ладно.

Дима покопался в карманах и выудил упаковку 'дирола', выдавил в рот розовую подушечку, принялся жевать.

Дождь утих. Темное варево грозы отползало к югу.

- Как там митинг-то? - спросил Дима щелкающего зажигалкой Свиблова.

- Нормально, - не сразу ответил тот.

- Из администрации кто вышел?

- Поляков из МВД. Пообещал беспристрастное расследование. Успокаивал как мог. Клялся-божился, просил не нагнетать.

- И что дальше?

Свиблов оглянулся на Марека.

- Разошлись. Я дал команду. Но народ взвинчен.

- Нужный градус, Александр Михайлович? - спросил с усмешкой Дима.

- Да ни хрена у нас не готово! - надвинулся на него Свиблов. - Получится, кто в лес, кто по дрова. Кто координировать будет? Средств связи - с гулькин нос! Выучки у большинства - ноль! Две боевые группы на город! А у них - две механизированных роты, это двести шестьдесят человек личного состава, плюс рота обеспечения, плюс смешанная миротворческая рота, и в тридцати километрах - неполная танковая рота, кажется, восемь 'леопардов'. Что мы будем делать с 'леопардами'?

- Жечь, - ответил Дима.

- Чем?

- 'Корнетами'.

- Их всего два.

- Нормально.

Свиблов дернул плечом.

- И четыре ракеты.

- Этого хватит. Точки я уже присмотрел. Оператором встану я и Максим. Я его натаскал. Наведение лазерное. Километрах на двух гарантированно пару шлепнем.

- Их восемь.

- И что, все живые, на ходу?

- Не знаю.

- Думаете, не зассут после того, как мы парочку приложим?

- Ничего я не думаю! - раздраженно ответил Свиблов.

Дима помрачнел.

- То есть, с Москвой глухо?

- Не успевают они.

Из-за угла, вытирая рот ладонью, вышел Александр.

- Проблевался? - спросил Дима.

- Да, - кивнул парень.

Скрипнула дверь, на пороге возник знакомый уже санитар.

- Готово, - сказал он. - Только машину ближе к выходу подгоните. С той стороны, там грузить удобнее.

- Хорошо.

Дима трусцой побежал к видавшему виды темно-синему минивэну, приткнувшемуся к 'аузику', как к собрату. Сыновья остались его ждать. Свиблов и Марек за санитаром вернулись в холодные недра морга.

Санитар сунул в руки Мареку журнал.

- Здесь расписаться бы. И паспортные данные.

- У меня европаспорт.

Санитар махнул рукой.

- Пишите.

Марек, склонившись, вывел подпись.

- Документы. Свидетельство о смерти, - санитар выдал ему бумажку с фиолетовой печатью морга. - Претензий не имеете?

- К вам? - спросил Марек.

- К моргу.

- Нет.

- Вот карточка. Похоронное бюро. Свяжетесь, они организуют похороны. Ребята хорошие.

Марек посмотрел в запавшие глаза санитара.

- Вы знали его? - спросил он.

- Кого? - моргнул санитар.

- Андрея.

- Нет, я все время здесь.

Марек прижал карточку к впалой груди санитара.

- Тогда не надо, мы сами.

- Как хотите, в общем-то.

Андрей лежал в простом деревянном гробу. В брюках. В рубашке и в пиджаке. Серым прямоугольником падал из широких дверей свет.

Дима с сыновьями спустился по ступенькам.

- Беритесь в изножье, - сказал он им.

- Ручек нет, - сказал младший.

- На плечо берите!

Сам он встал в изголовье справа. Марек занял место слева. Свиблов коснулся волос Андрея ладонью.

- Давай, Андрюша, домой.

- Подняли! - скомандовал Дима.

Две ступеньки. Третья. Тяжело не было. Домой. Домой. Свет плеснул и распался на забор, минивэн с оттянутой вверх задней дверцей, чавкающую землю под ногами.

И небо.

- Опускай.

Свиблов помог задвинуть гроб между сиденьями. Парни сбегали за крышкой.

- Эх, Андрюха, Андрюха, - сказал Дима. - Ты вот мертвый, а сволочи эти еще живы. По нашей земле ходят. Миротворцы, б...ь!

Свиблов приладил крышку. Андрей исчез, скрылся во тьме.

- Я был на Демократической, - сказал Марек. - Они не собираются... - из горла его вдруг вырвался то ли клекот, то ли крик. - Не собираются никого наказывать.

- Садимся, - сказал Дима.

Свиблов щелкнул зажигалкой.

Потом были проводы, накрытый стол, гроб с братом стоял на стульях в большой комнате, появлялись и пропадали люди, мама сухоньким постовым сидела у гроба.

Марека мутило, сказывалась ночь без сна, и он то уплывал в какое-то оформленное окружающими звуками забытье, то всплывал из него обратно, все время заставая в комнате новые конфигурации сидящих и стоящих.

Один раз появился Соломин, заговорил с Мареком о чем-то, но тот, улавливая слова, совершенно не понимал их смысла.

Свет гас раза четыре за вечер. Марек почему-то ждал, что лампочка, вспыхнув, однажды высветит пустой гроб. Но каждый раз Андрей оказывался внутри, неподвижный, мертвый, с отливающими желтизной лбом и носом, со скрещенными, подвязанными на груди руками.

Все общались между собой приглушенно, словно не хотели тревожить мертвеца. Шепот походил на шуршание листьев под ногами, на шипение волн. Ш-ш-ш.

- Такой заботливый, пил мало...

- Черный год...

Что-то накладывали Мареку в тарелку - он ел. Что-то наливали - он пил. Куда все выпитое, съеденное проваливалось, он не знал.

Мама, возникшая вдруг рядом, поцеловала его в лоб.

Дина тенью сидела у окна, платок на голове. Ее не тревожили. Странное дело, никто не плакал, не всхлипывал, не давил рыдания.

Ш-ш-ш.

- Кто их звал? Пришли к нам наводить свои порядки...

- А до этого Ковалевых сына, Женьку...

- Что им мы? Мусор...

Марек внезапно обнаружил себя перед гробом.

Капала стеарином в блюдце поставленная на угол свеча. Рыжие тени гладили лицо брата, раздвигали губы в обманной усмешке.

- Прости, - сказал ему Марек.

- Ты-то здесь при чем? - ответил Андрей, не шевелясь.

- Не знаю.

- Брось. Знаешь, что жалко? Что мы так и не поговорили с тобой по-людски. Как-то все бегом, кувырком. Будто впереди еще будет время. А оно смотри, как повернулось. Я лежу, ты стоишь.

Марек качнул головой.

- Это не правильно.

- Это произошло, - сказал Андрей. - И нет никого, кто бы отвез тебя или меня обратно по реке времени.

- Что мне делать теперь? - спросил его Марек.

- Жить.

- Как?

- Можешь уехать в Евросоюз.

- Нет, - замотал головой Марек, - нет. Я не вернусь. Я нужен здесь, я должен все это прекратить.

Андрей, казалось, вздохнул.

- А ты сможешь?

- Не знаю, - сказал Марек. - Может, завтра лягу рядом с тобой. Но, понимаешь, я, наверное, впервые чувствую ответственность за все, что происходит вокруг. Ощущаю кожей, сердцем, разумом. Это мой мир. Отстраниться от него вместо того, чтобы попытаться изменить к лучшему, означало бы предать. Всех вас предать, слышишь? Тебя, Соломина, маму, Дину. Не хочу я, уже достаточно... двенадцать лет...

- Эх, Марик, - сказал Андрей. - Даже Иисус Христос ничего не смог изменить в мире к лучшему.

- Он подарил эту возможность людям.

- Марек, Марк, хватит!

Его оттянули от гроба, развернули, посветили фонариком в глаза.

- Что с тобой?

- Ничего, - ответил Марек, уворачиваясь от света.

В поле зрения обнаружился Свиблов, повлек его в коридор, потом на кухню, к окну, к форточке. Здесь было свежо. Приставленный к подоконнику Марек несколько раз вдохнул полной грудью.