Начало пути (СИ)

А самое главное - что с ним самим? Капитан отчетливо помнил подробности последней архангельской атаки, тяжесть подрагивающего автоматного ствола, из которого он лично завалил, по меньшей мере, четверых противников, пока не опустел последний рожок. Помнил он и завязавшуюся в доме, где он квартировал последние дни, жестокую рукопашную. Стоп ... а потом воспоминания обрывались, и он словно проваливался в неизвестную черноту.

С трудом пошевелился. Руки-ноги на месте - уже хорошо! Но тело словно деревянное, если он сможет подняться, ему наверняка придется заново учиться ходить и бегать. Негнущимися пальцами Васильев ощупал себя, нашарив на теле пластырь, прицепленный где-то в области грудной клетки. Затем провел ладонью, медленно восстанавливающей чувствительность, по щекам и подбородку, густо покрытым колючей щетиной. На него это не похоже - офицер всегда был гладко выбрит, с того самого дня, когда впервые взял в руки бритвенный станок. Значит, он провалялся в отключке никак не меньше недели.

Но ответы на все вопросы - потом, а пока нужно утолить жажду. В пересохшем горле неприятно першило, и Андрей, с трудом перевернувшись набок, осмотрел прикроватную тумбочку, но никакого питья на ней не было. Капитан попытался приоткрыть дверцу, но дотянуться не получилось. Попытка встать стоила ему дорого - едва приподнявшись на локте, он скривился от резкой боли в груди и без сил откинулся на подушку. Таким беспомощным, как сейчас, он не чувствовал себя еще никогда.

Впрочем, когда боль немного поутихла, Андрей все же решил, что плюсы в его теперешнем положении все же есть. Груз ответственности за бойцов роты, давивший на него с самых первых дней кампании, немного отступил - что с его ребятами, капитан знать не знал, но неизвестность хоть и пугала, но, как ни странно, давала надежду на лучшее. Понятно, что большинство уже на том свете - он не забыл, что свыше шестидесяти процентов личного состава были зарыты еще до последнего штурма, и более половины уцелевших успели получить ранения. Но вполне возможно, что хотя бы некоторые из них смогли выжить.

Во-вторых, немного осмотревшись по сторонам, Васильев не заметил в просторной комнате никаких соседей. Комнату сложно было спутать с чем-то, кроме больничной палаты, значит, ему была выделена отдельная. Из чего следовал вывод, что он явно не в плену - вряд ли архангельцы удостоили бы такой чести вражеского бойца, пусть и офицера и командира, доказавшего, что заслуживает какого-никакого уважения. Будь он в плену, его бы уже давно разорвали на части, а не пытались лечить. Что ж, если он у своих, то наверняка сможет уже сегодня, в крайнем случае, завтра, отправить родителям весточку. А то его, не дай Бог, уже в покойники определили. Уж чего-чего, а помирать Васильев пока не собирался.

- Эй, кто-нибудь! Принесите воды!

Капитан не узнал собственного голоса - привыкнув, что его приказы ежедневно выполняют десятки людей, он не ожидал, что из его глотки вырвется такой хриплый и тихий полушепот. Хорошо, хоть дар речи не потерян, но для этого определенно не так уж много надо.

За дверью между тем слышалась какая-то возня и молодые голоса, шутливо спорящие и переругивающиеся.

- Я же говорил, что он выкарабкается, - негромкий баритон говорившего показался офицеру знакомым. - А вы мне не верили ни сейчас, ни тогда, когда мы Москаленко караулили! Тоже все хныкали, мол, кони двинет. Нет уж, у нас командиры - ребятка крепкие, и не такое сдюжат.

- Прекрати, - а это более уверенный в себе тон, с нотками командирского металла, и тоже Андрею показалось, что он слышал этот голос не раз и не два. - Я Васильева в подвале нашел, он едва дышал. Если бы бэтээры не подтянулись с подкреплением, ему бы точно конец пришел - без помощи он не протянул бы и пары часов. Москаленко-то - там другой совсем расклад, он ведь и ранен-то толком не был, просто рожу ему хорошенько разбили, но он отделался легким сотрясением. Это тогда, когда мы с Тимохой уложили того амбала, летеха наш одной ногой в могиле был. Сейчас он уже в порядке. А вот Васильев ... Васильева реально с того света вытащили.

- Интересно, когда нам разрешат к нему заглянуть?

Слушая болтовню за дверью, капитан улыбнулся. Он узнал голоса, это были Васька Головачев и Радован Обренович, его солдаты и его напарники в одном щекотливом деле, когда они раздербанили нычку полковника Вексельмана, в доле с которым, как ранее рассказывали Васильеву, был и их батальонный командир. Воспоминания об этом деле даже немного развеселили его.

Хотя особого повода для веселья не было. Рота Васильева наверняка будет расформирована, а если и нет, то какое-то время будет существовать лишь на бумаге, ведь пополнение придет нескоро. Впрочем, расформирование не слишком выгодно Вексельману, подумал Васильев, ведь тогда меньше денег будет выделяться на содержание личного состава полка, а учитывая шкурные интересы полковника, рассчитывать на доукомплектование своего подразделения ротный, безусловно, мог.

Васильев снова улыбнулся, и даже почувствовал себя немного лучше - его, правда, мучила совесть за то, что загубив больше сотни мальчишек, сам он жив и даже без пяти минут здоров. Но капитан постарался отогнать эту мысль - он-то изначально был против приказа, отданного полковым командиром. Но делать было нечего, и выбирать не приходилось - он был обязан совершить то, что было приказано начальством, и поставленную задачу он, пусть и с грехом пополам, но все же выполнил. К тому же, он не мог знать, что в окрестностях никому не нужного и полузаброшенного населенного пункта могло ошиваться больше тысячи архангельцев.

А вот скотина Вексельман это знать был просто обязан!

При этой мысли недавнее благодушие в душе ротного сменилось приступом глухой ярости и бессильной злости на негодяя-командира, именно по вине которого погибла такая толпа молодых ребят. Им тогда следовало ограничиться разведкой, а не занимать оборону в этих проклятых развалинах.

Еще хуже было то, что наверняка полковник обставит дело так, что огромные потери личного состава - следствие ошибок и бездарности ротного командира, сиречь его, Васильева. И формально Вексельман будет прав, ведь Васильев хоть и отправил десяток бойцов на разведку, хоть и предупредил командира о том, что Сямжа будет атакована превосходящими силами, доказать все это вряд ли удастся - Вексельман гарантированно будет все отрицать и утверждать, что Андрей либо вообще ничего не докладывал, либо рапортовал о том, что все ровно, отлично и вообще тип-топ.

Кто мог подтвердить его разговор по рации со своим комполка? Радист Пашка? Ну-ну, слово младшего сержанта против слова полковника, и кому, спрашивается, поверят в штабе корпуса, когда начнется разбор полетов? Был еще лейтенант Москаленко, который вроде как, если верить столпившимся за дверью палаты болтунам, жив и здоров, но и Сергей потерял свой взвод и тоже будет "на карандаше" - даже если он и подтвердит слова Васильева, ему тоже веры не будет.

Словом, дело было дрянь. Нельзя, к тому же, списывать со счетов и того, что Вексельман сорвался на него во время его последнего доклада еще и потому, что он разъярен и раздражен потерей денег, вложенных в то серебро и брюлики, реквизированные Васильевым и его ... получается, что подельниками. И пусть о роли Васильева в этой маленькой авантюре полковник не догадывался (иначе Андрей уж точно об этом знал бы!), но рассчитывать на доброту и понимание озлобленного ситуацией командира, и без того редкостной мразоты, явно не следовало.

Как ни странно, ранение оказалось весьма кстати. Оно, во-первых, придавало ему ореол героя и репутацию боевого офицера, что всегда, при любом раскладе, вызывает определенный пиетет. Он и сам еще с детских лет с благоговением относился к настоящим, прошедшим огонь и воду боевым ветеранам. Таким, как его отец. Затем, под предлогом необходимости лечиться Андрей мог выиграть время, чтобы продумать тактику защиты. А кроме того, сейчас, развалившись на койке, ему только и оставалось, что думать над своими неурядицами, все равно больше ни на что он в данный момент не годился. И самое главное, на нем пока не висел груз ответственности, и не приходилось отвлекаться на служебные дела.