Прогулки с Бесом (СИ)

Как-то собралась верхушка немецкого командования числом восемьсот

персон по какому-то случаю в одном помещении, а партизаны "проявили смекалку" и место сбора на воздух подняли! Успех! Это ж надо: одной диверсией столько больших вражеских воинских начальников угробить! Правота партизан несомненна: "очищали родину от врагов всеми доступными способами".

Что следовало делать врагам? Ничего:

- "Партизаны - это не военные люди, гражданские, "мирные", а с невоенными Вермахт не ведёт боевых действий"! - так нет вам, эти ужасные враги согнали мирных жителей окрестных сёл в сарай и подожгли! С доводом:

- Не смогли устоять против армии в открытом бою и применяете бандитские методы! Если вы "мирные" - не берите в руки оружие!

- Партизаны понимали, что враги отомстят за убитых не в боях товарищах? За убитых в бою не принято мстить, бой на равных не знает "отомстить за смерть товарища"... Какой-то нехороший, неверный вывод напрашивается: немцы за своих убитых рассчитались жизнями мирных жителей и "народные мстители" подставили соотечественников? Коих в сарае сожгли? Эти - тех, те - этих? Эдакое "торжество справедливости"?

... и когда, по расчётам матери, отцу пора бы возвратиться из поездки, а он не являлся, и страхи становились нестерпимыми - тогда-то и просила открыть поддувало плиты и звать отца.

Ритуал возвращения совершался перед самым уходом в постель. Слабо веря в успех, всё же становился на колени перед дверкой поддувала и полушёпотом звал:

- Па-а-а-п-ка, иди домой! - тихо и нараспев произносил слова призыва. Раза три, затем, аккуратно, не хлопая, закрывал дверцу поддувала и быстро бежал в постель: колдовскую процедуру совершал в раздетом состоянии, терял тепло, и потом, под одеялом, оно почему-то медленно наполняло тело...

Не гордился "колдовскими операциями", не видел себя "благодетелем и спасителем семейства": звал-то не чужого отца, но своего...

Заниматься колдовскими действиями доверяли почему-то мне. Старшая сестра магией не занималась.

Почему мать готовила меня в "колдуны" - объяснение появилось только сейчас: во все исторические времена совершать магические манипуляции мог только член семьи "мужска пола".

Пол мужской был, но того, кто мог бы тогда оценить мои способности к магии - рядом не было. Возможно, что "колдун" из меня был никакой, "нулевой", но других, кто мог бы исполнить просьбу матери, когда отец задерживался в поездке дольше трёх суток - рядом не было...

- Почему не упоминаешь, что отец ни разу не попадал под "обработку народных мстителей"?

- Как могу такое приписать себе?

Предупреждение всякому, кто захочет в будущем через поддувало действующей, рабочей плиты, звать потерявшегося человека... или покинувшего вас:

а) совершающий магический ритуал должен быть невинным ребёнком мужского пола не старше десяти лет и никогда не состоявший "членом всесоюзной пионерской организации им. Владимира Ильича Ленина".

Основное требование для вызывателя духов - это не состоять в какой-либо политической организации, быть свободным. Духи не любят и не входят в общение с теми, кто связан "партейной" дисциплиной: любая наша зависимость нейтрализует и сводит на "ноль" возможности и силу всякой магии.

Много позже узнал название тому, чем занимался: "энвольтование".

б) призывы к возвращению следует совершать только через рабочую печь. Или плиту. Тёплую. Вызывать через трубы печей сгоревших жилищ - пустое, бесполезное занятие. Так же непригодны вентиляционные отверстия в кухнях нынешних панельных домов.

Удивительное явление: почему бы подробно не расспросить отца о его работе на оккупантов? День за днём? Всё, что сохранила отцова память? Что он делал, в чём заключалась враждебная деятельность против "страны советов"?

- Да какая это работа? Фонари хвостовые таскал и всё другое, что делал до войны и на советском транспорте. Что может измениться в работе на железной дороге? Дорога ещё долго будет только дорогой. Техника изменилась, но сама дорога - нет. Вагоны-то прежние, на колёсах... Грузы были другие и хозяева новые, а так - всё, как и прежде.

- С "народными мстителями" доводилось встречаться?

- Было! Как-то иду на службу, осень была, и перед станцией встречает личность в телогрейке. Понял по экипировке моей: работник на немцев. Показывает кусок угля:

- В тендер подбрось! - не просит, требует...

- А как подбросить? Забраться в кабину паровозников? И они не спросят "чего забыл"? Не допросят, не хуже немцев, а может, и лучше?

Свои долго разговаривать не станут: ключом по черепушке - и сбросят с паровоза. Цел останусь - повезло, нет - так нет. Если немцы возьмут - бить не станут, пулей ограничатся, а у меня трое гавриков, и все малые. Подброшу "уголёк" в тендер и что потом?

...потом, на ходу состава, на вид нормальный кусок угля кочегар кидает в топку локомотива... Взрыв в топке рвёт трубы котла, освобождается пар и разносит всё вокруг:

- "Получайте партизанскую месть"! - первой гибнет локомотивная бригада: мало кто из прислуги паровых котлов в живых остаётся, когда тем надоедает работать. Прислужники, предатели проклятые, чего их жалеть!? Вариант два: подбрасываю "уголёк" в тендер чужого, не своего паровоза, не того, который потащит мой состав, а те паровозы обслуживают предатели, как и я... Как соседа убивать? У него двое ребят малых? И как скоро немцы меня вычислят и возьмут, сколько потратят времени на выяснение всех обстоятельств? И, разобравшись - шлёпнуть? - что тогда ответил "мститель" отцу и почему не прикончил родителя - при жизни отца таким вопросом не задавался, и прошлый туман разгоняет бес. Но, думаю, не сам, отец шлёт сигнал из своего далека:

- "Скорее всего это был провокатор от немцев: свободно и безстрашно разгуливал около станции..."

- ...но мог быть и "народным мстителем". Как теперь узнать?

Глава 100.

Второе Рождество.

Чем памятен второй оккупационный декабрь?

Обитатели монастыря помнили первое празднование чужого "рождества Христова", помнили, каким фейерверком встречали немцы католическое Рождество в прошлом году, и повторно пугаться не готовились.

Война хороша разнообразием: в ночь за пару дней до Рождества, или менее того, советская авиация совершила не особо жестокий налёт на станцию. Судить о жестокости налёта, когда он делается за пять километров от твоего жилища - трудно, но если бы знал счёт - ни одна свалившаяся на станцию бомба не осталась бы неучтённой. Для самой станции налёт был сильным, но поскольку до монастыря долетали только звуки взрывов, то и налёт можно было отнести к категории "терпимых". Монастырцы довольно равнодушно отнеслись к налёту советской авиации:

- До нас не долетят! Повторения прошлогодних страхов не будет, учёные! - к тому времени масса обитателей монастыря превратилась в экспертов по вопросам авиационных налётов, и засчитать бомбёжку на манер прошлогоднего торжества никак не могли.

Странно как-то Рождество началось, рановато и с большим заревом над станцией! Настолько большим и хорошим заревом, что лица монастырцев, высыпавших на улицы для выражения чувств, были хорошо видны.

Люто бомбят станцию, и отца нет третьи сутки! Что думать, чего ждать?

До предела тревожное состояние души мать обозначала двумя словами: "предаться земле". "Предание земле" - часть христианского обряда погребения, после которого всякие "воскресения" невозможны... если не считать "всеобщего воскресения из мертвых" с последующим "страшным судом".