Очерк о родном крае (СИ)

- Телефон, - попросил Марек.

- Не уничтожьте по случайности, - предостерег Свиблов.

- Сюда, сюда, - вдруг прорвался в прихожую задушенный, затрудненный голос Димы, словно он тащил, волок, тянул что-то тяжелое.

Марек замер.

А Соломин и Свиблов, прихватив свечку, уже вываливались в коридор, и кто-то там странно, тонко скулил, елозил ногами и отплевывался. Многорукие тени заползали в проем, косо стремясь к потолку.

- Тише, - шептал Соломин.

- Я держу, - говорил Свиблов.

- Она здесь... у крыльца... - прерывисто выдыхал Дима. - То есть, дальше... у кучи.

Марек на ватных ногах поднялся из-за стола и уцепился ладонью за косяк на пороге, не в силах шагнуть дальше. Сердце заныло. Он уже знал, что увидит, и от этого ему хотелось сжаться, скукожиться, отгородиться от всех.

- Нет-нет-нет.

От тихого отчаяния в проросшем из теней женском голосе Марека заколотило. Ощущение растоптанной жизни, гнусности, которой нет прощения, и бессилия пронзили его насквозь.

Дина. Дина!

Из-за спины, из-за плеча Соломина казалось, будто и Дима, и Свиблов вместе укрощают какого-то монстра. Они сжимали его, они хватали его за руки, они отрывали его от пола, оставляя свече выхватывать жуткое лицо с распухшей губой, вздернутую кисть и голое тело под наспех накинутым плащом.

Монстр не сдавался.

- Дина, это Свиблов, - шептал Свиблов.

- Нет-нет-нет, - скороговоркой неслось в ответ.

- Дина...

- Нет!

Дина выскальзывала из бережных и осторожных рук, страшная, блестящая глазом, в темно-фиолетовых пятнах синяков на шее и на предплечьях.

- Дина! - шагнул вперед Марек, отводя в сторону Соломина.

- Марк!

Застыв на мгновение, девушка бросилась к нему, обняла, повисла на шее, потеряв плащ и прижимаясь всем телом. В этом, увы, не было ни грамма эротизма. Марек чувствовал под ладонями лишь холодную кожу, а на груди - легкое чужое тепло.

- Все хорошо, - сказал он.

Дина яростно мотнула головой.

- Ничего не хорошо! - зашипела она ему в ключицу. - Андрея убили! Марк, ты знаешь, что его убили?

Дина чуть отстранилась, чтобы посмотреть Мареку в глаза.

- Я знаю.

Проплыла свеча. На плечах у Дины стараниями Свиблова вновь появился плащ. Мареку удалось продеть в рукав одну ее руку.

- Убили, - потерянным голосом повторила Дина.

Она едва не выбила Мареку челюсть резким движением головы. Глаза ее засветились лихорадочным огнем.

- Нелюди. Марк, они нелюди. Хуже животных. Их всех надо убить. Они смеялись над ним, мертвым!

- Тише.

- Почему? - вдруг требовательно спросила Дина у Марека. - Почему зло движет ими? Злые куклы с пустыми глазами! В них один яд. Они отравляют все, до чего дотронутся. Для них все люди... букашки, - она показала пальцами. - Малюсенькие, ничего не значащие. Зачем? Гнусные рожи! Стереть! Уничтожить!

Ее стала бить дрожь.

- Дина.

Марек прижал ее к себе, надеясь хоть таким образом немного успокоить девушку. Он чувствовал колкую вибрацию ее пальцев у себя на груди, чувствовал, как ходят, подгибаясь, ее ноги. Волосы у виска справа слиплись от крови.

Желтое лицо Свиблова всплыло за Диной горькой луной.

- Нет-нет-нет.

Девушка отстранилась.

- Тише.

- Ты не знаешь, - лихорадочно-быстро заговорила Дина. - Вы все не знаете. - В ее голосе появились рыдающие нотки. - Их было четверо. Потом еще двое. А потом еще десяток... или два. Они насиловали меня и смеялись! Им было смешно! Им было за удовольствие унизить, использовать, превратить человека в ничто. Я кричала, а они били меня с улыбками, будто занимались веселым делом. Они совали мне свои члены...

Она прижала ладонь к губам и несколько раз надрывно кашлянула.

- Сволочи.

- Дина, тебе надо отдохнуть, - подступил Свиблов.

Дина посмотрела на него непонимающими глазами.

- Зачем?

- Надо, - сказал Свиблов.

- Андрея убили, - прошептала Дина.

Она покачнулась, и Марек, уже потерявшую сознание, принял ее на руки.

- Я помогу, - возник рядом Дима.

В комнате Андрея они положили Дину на дальний край кровати.

- Что, Марек, вы ложитесь? - завозилась в постели мамина подруга.

- Дина здесь пока полежит, - сказал Марек.

- Дина? Ох.

Женщина, тяжело поднявшись, накрыла девушку одеялом. Кажется, вслепую провела по волосам.

- Ох, бедная.

- Вы посидите с ней. На всякий случай.

- Конечно-конечно.

Под приговариваемое 'Ах, Дина-Диночка, бедная девочка' Марек вышел в коридор вслед за Димой. Душа ныла от увиденной и услышанной гнуси. Хоть в петлю лезь.

- Вот твои натовцы! - сказал Дима скрипуче. - Защитники! Поборники закона! Ублюдки настоящие!

- Я знаю, - сказал Марек.

- Хорошо хоть, что знаешь!

Дима, притопнув, не прощаясь, скрылся за дверью на улицу.

- Марек, - позвал из кухни Свиблов, - вы закачали видео?

Дали свет.

Спать Марек не смог.

Ему сняли с антресолей раскладушку, и он с полчаса напрасно скрипел пружинами, поворачиваясь то на один, то на другой бок. Закрывал глаза - и видел Андрея, его жесткое грубое лицо, почему-то раз и навсегда схваченное памятью тогда, когда они схлестнулись 'за демократию'.

Он сходил в туалет.

На кухне негромко звучали голоса, и Марек, приоткрыв дверь, увидел женщин, чистящих лук, свеклу и картофель. На столе перед ними стояли миски и кастрюли.

- Извините.

В темной прихожей можно было сесть на маленький стульчик, но он, накинув плащ и подхватив сумку с ноутом, выбрался из квартиры в подъезд и сел на ступеньки пролета, ведущего на второй этаж.

Ноут - на колени, сумка - под задницу.

Ему требовалось выкричаться, хотя бы так, набивая черные буквы на белую простыню экрана. Андрея убили...

'Я ни черта не понимал.

Моя страна разваливалась, пыхтела, гнила и взрывалась, источала миазмы, а мне думалось: так и надо, умри.

Ты не должна жить.

Почему я так думал? Потому что мне так сказали. Пропели в уши многоголосым проплаченным хором. Сунули в рот кашицу из передергиваний и лжи - жуй, жри. Залепили глаза картинками - красочными, кровавыми. Боже, в каком кошмаре ты живешь! Миллионы сгинули в лагерях! Десятки миллионов убиты без суда и следствия! Тоталитаризм! Культ личности! Отсутствие свобод! Тотальный дефицит! Расстрелы. Убогий быт. Два сорта колбасы.

А я был идиот, который радуется любой мысли в своей пустой голове. Я не чувствовал ни правды, ни лжи, ни страны под собой, и мне легко и незаметно, почти без анестезии, вырезали ощущение Родины, ощущение общности, единства и цели. И ответственности.

В новом мире я оказался один.

И мне сказали: это хорошо. Это формула успеха. Успех - это индивидуальное качество, измерение жизни. Деньги - твой бог.

Я поверил.

Мне было легко поверить - там, где раньше была удаленная часть души, образовалась пустота. В нее хлынуло дерьмо. Да, дерьмо, распознать которое можно лишь взрослея. Некоторые так и умирают, думая, будто это манна.

А это дерьмо.

Они думают, мир начинается и заканчивается в них. В некоторой степени так оно, конечно, и есть. Если в вас одно дерьмо, так и есть. Сложно не согласиться. Все, что ты делаешь для себя, в сущности, не имеет никакой ценности и никакого продолжения. Ты сдох, и все кончилось.

Я предчувствую возражения, я даже слышу голоса об эгоцентричности человеческой природы. Это тоже дерьмо. То самое.

Я объясню.

Когда человек использует окружающий мир с утилитарной целью, с тем, чтобы исключительно ему было хорошо и комфортно, это эгоцентричное дерьмо. Когда и вследствие этого он считает себя ничем этому миру не обязанным, это тоже эгоцентричное дерьмо.

Я сам был таким.

Странно, что понимание часто приходит с бедой. С болезнью, смертью. Убили Андрея, моего брата, и...

Я не видел его двенадцать лет. Я знал, что он есть, как есть отец, мама, но где-то там, в другой реальности, в другом мире, который с моим маленьким мирком почти не контактировал. Для меня, как это ни стыдно, он был лишь одной восьмимиллиардной частью населения Земли. То есть, он был почти ничто. Статистическая единичка.