Сириус Б (СИ)

На улице, прямо под окном стоит ветхий железнодорожный вагон-теплушка, со сдвинутой на сторону массивной дверью и изнутри слышно тихое, но грозное рычание. А вот и клетка - омоновцы уже вывезли ее из дубовых дверей здания суда, а теперь по наклонной аппарели заталкивают в темный зев вагона. Зайцы кричат и трясут прутья, омоновцы толкают клетку из последних сил, а из вагона уже слышен не рев, а жуткий хохот и его стены даже начинают вибрировать мелкой дрожью. Вдруг какой-то кроль или заяц замечает одинокий стройный силуэт в окне. Он толкает своих соседей по клетке в бока, спины и морды, тычет пальцем вверх и те начинают тянуть к окну свои мохнатые лапы, скулить и хлюпать носами. Они машут Люсе, пытаются привлечь ее внимание к себе, к своей страшной судьбе. И это им удается. Люся открывает форточку и выбрасывает кролям короткий шелковый пеньюар и пару кружевных чулок. Чулки падают на крышу клетки и тут же исчезают внутри, а пеньюар падает медленно, постепенно увеличиваясь в размерах, словно бы превращаясь в огромный парашют. Вскоре он накрывает клетку прочным белым покрывалом, и крики кролей постепенно стихают под ним, а сама клетка вскоре исчезает во тьме вагона. Омоновцы вытирают пот рукавами, задвигают дверь теплушки и опечатывают ее свинцовыми пломбами. Затем вагон, раскачиваясь и подрагивая на рельсовых стыках, раскачиваясь и подрагивая, самостоятельно, без помощи паровоза, уходит к далекому горизонту.

Люся очень любила этот сон, за его метафоричность и глубокий юридический подтекст, а Аделька - за эротическую составляющую и иногда они смотрели его вместе, обмениваясь по ходу просмотра мнениями и замечаниями. Аделька, например, говорила, что пеньюар должен быть черным, а Люся возражала и резонно замечала, что этих кролей отправляют ведь не на Крит...

Глава XI

Ресторан "Патриций"

В тот вечер, когда Подкрышен бежал к ресторану "Патриций" по центральному проспекту Боброва, Люся торопливым шагом приближалась к нему с противоположной стороны. Она тоже опаздывала на встречу. Дело в том, что сегодня она работала по вызову на одной из загородных вилл и ее владелец - очень перспективный в юридическом плане клиент с рабочим псевдонимом "Пампушечка" пару часов назад, под большим секретом и во всех подробностях поведал ей о том, как ему удалось продать два вагона автоматных патронов каким-то темным личностям.

- А теперь меня, вероятно, убьют, - сказал Пампушечка в конце исповеди и горько заплакал.

- Ну-ну, зачем же так, - ответила Аделька, закрывая большую овальную пудреницу и выключая диктофон. - Так уж сразу и убьют.

- Ну, может и не сразу, - говорил Пампушечка, хлюпая носом. - Может быть, сначала помучают.

- Да откуда у тебя столько автоматных патронов? - спрашивала Аделька, снова открывая пудреницу и включая диктофон.

- Папа с работы принес, - рыдал Пампушечка.- Знаешь лапочка, мой папа был когда-то генералом. У меня еще есть четыре танка Т-80 и два истребителя-бомбардировщика Су-24. Танки на приусадебном участке в стогах стоят, а бомбардировщики лежат в подвале - в разобранном виде. Их как из Германии когда-то вывезли, так они там и лежат до сих пор. Нет, теперь точно убьют, может и без мучений, хотя вряд ли...

- Успокойся, глупенький, - Аделька легонько похлопала Пампушечку по мягкому животу, а потом осторожно спросила. - Да кто же к тебе сунется-то? Танки ведь в рабочем состоянии?

- Охрана говорит что да, в рабочем и даже боекомплект заряжен. Да где же сейчас годных танкистов найти, четырех хотя бы, а собака у меня уже есть, будешь смеяться - Шариком зовут, ирландский сеттер, добрая.

- А ты в случае чего спрячься в танке и не открывай никому, ведь запоры там крепкие?

- Какая ты все-таки глупая, - шептал Пампушечка, улыбаясь сквозь слезы. - Глупая и милая девочка...

- Да, я такая, - говорила Аделька, загадочно улыбаясь в ответ.

Во время этого разговора она пыталась представить себе оборотистого папу Пампушечки и никак не могла понять - откуда здесь могли появиться такие ловкие, дальновидные и оборотистые генералы. А главное - как от них могли родиться настолько мягкотелые, рыхлые, толстые и чувствительные дети? Или Пампушечка пошел в свою маму? Ну, тогда все сразу становилось на свои места.

В общем, пока она успокаивала Пампушечку, время прошло и вот теперь ей пришлось бежать по скользкому от наледей тротуару к ресторану "Патриций". Пару раз Аделька оскальзывалась, чуть не падая, но налетавшие сзади порывы упругого, наполненного снежными зарядами, ветра помогали ей сохранять равновесие. "Как это, все-таки, ужасно, - думала Аделька. - Вот так бежать по льду неизвестно куда, неизвестно зачем. Но хоть эта зануда Люська будет теперь довольна, за эти танки ее обязательно повысят. Если, конечно, Пампушечка со своим Шариком доживут до выпускных экзаменов в московской юридической академии".

Вскоре наледи окончились, и началась чуть присыпанная снегом тротуарная плитка - Аделька добралась до географического центра Боброва, которым и был центральный во всех смыслах этого слова ресторан "Патриций". Она перешла на шаг и пошла вдоль припаркованных, занесенных снегом иномарок. Здесь-то и налетел на нее Эмилий Подкрышен. Он бросил сумку в снег и заключил Адельку в свои объятья, пытаясь дотянуться губами до ее розовых щечек.

- Ой, Миля, пусти! - воскликнула Аделька, делая слабые попытки вырваться. - Пусти, я вся в снегу!

- Адя, прости меня, - шептал Подкрышен. - Я опоздал, Адя. Но ты не представляешь, какой у меня сегодня был ужасный день. Просто все вдруг навалилось на меня как-то сразу - и отсутствие национальной идеи, и черные зебры, и древние матросы, и волки. Как хорошо, что у меня есть ты, Адя...

- Да пусти же, наконец... - сопротивлялась Аделька. - Я совсем замерзла.

- Конечно, - сказал Подкрышен, выпуская Адельку из объятий и подхватывая теннисную сумку. - Пойдем, согреемся.

Действительно, вокруг бушевала уже самая настоящая метель, тротуарную плитку быстро заносило снегом и Эмилию вдруг очень сильно захотелось уйти из-под снежных зарядов в теплое, наполненное вкусными запахами и просторное помещение. Он подхватил Адельку под руку и повлек ее к парадному входу "Патриция".

Центральный вход центрального ресторана, кое-как оформленный парой бутафорских колонн, и небольшим портиком то ли в греческом, то ли в римском стиле, находился совсем рядом. Подкрышен был отлично знаком с внутренней планировкой здания, так как еще в прежние времена ему доводилось довольно часто бывать здесь.

Тогда в этой семиэтажке располагался НИИ "Гипротяжмаш", который постоянно не выполнял планов по производству конструкторской документации для все того же злосчастного ЗТЛ. Эмилий, будучи в то время одним из секретарей райкома по идеологии, часто ездил сюда, выступал на собраниях актива, совестил нерадивых институтских комсомольцев, но это никак не помогало с выпуском документации.

Комсомольцы не вступали с Эмилием в дискуссию, и не выдвигали никаких инициатив по улучшению своей работы. Едва дослушав его выступление до конца, они бежали в свои лаборатории, к установленным повсюду теннисным столам и начинали разыгрывать там подкрученные подачи, а старые, давно вышедшие из комсомольского возраста, сотрудники "Гипротяжмаша" уже несколько десятилетий играли там в шахматы, пили чай, обсуждали новые наряды почему-то ужасно ненавистной им всем жены последнего генерального секретаря и спорили о перестройке чего-то малопонятного, а также о его возможном разгоне и ускорении.

Конечно же, подобное учреждение, никоим образом не могло вписаться в новые реалии бобровской жизни. В самом начале решительного разворота, молодые сотрудники НИИ "Гипротяжмаш" как-то сразу приловчились к новым реалиям, и разъехались вскоре по турциям и китаям с большими клетчатыми сумками за плечами, а старые умерли или превратились в нищих пенсионеров, а иные так и вовсе сделались бомжами. Больше им не о чем было спорить в любом случае, потому что выживать в новых условиях они так и не выучились.