Сириус Б (СИ)

По неписанной секретарской традиции, в случае увольнения директора, его личная секретарша уходила вслед за ним, и Люся вскоре оказалась на улицах Боброва без денег, без связей, да и без профессии, если честно, чего уж там ей было хитрить в таких вопросах, да еще с самою собой. Только теперь она осознала как много в ее жизни значил товарищ Бычин, и какой опорой для нее было все последние годы мягкое бычинское плечо.

Первое время, она сильно страдала, не зная - что теперь делать, как жить дальше и что можно предпринять для своего личного спасения, для своего выживания во враждебном бобровском социуме. Варианты были самыми безрадостными. Можно было продать однокомнатную квартиру в бобровской хрущевке и уехать в Москву - общероссийский центр самых широких жизненных возможностей. Но что делать там? Ответ как бы напрашивался сам собой, но жизненный опыт говорил - все это не то, не то, Люсенька, думай родная, думай - как тебе дальше жить.

Многие бобровские девушки, оказавшиеся в ее положении после предсказанного Красным Гендульфом, разворота, шли работать на федеральную трассу ╧7, по которой теперь шли на столицу бесконечные караваны с гуманитарной помощью и товарами широкого потребления. Такая работа Люсе была не нужна, она была девушка порядочная и умная. Иногда ей удавалось подслушать кое-что из разговоров, ведущихся в кабинете Бычина, и она успела многое намотать на ус (ну или на что там наматывают подобный опыт смышленые молодые женщины). Жизнь требовала немедленных, быстрых и точных решений и Люся вскоре сумела выработать для себя довольно сложный, но весьма перспективный план обустройства в новых условиях.

План состоял в том, чтобы уехать все-таки в Москву, но ни в коем случае не выходить там на Тверскую-Ямскую улицу. Интимное обслуживание немецких ямщиков в планы Люси на счет Москвы не входило. Она намеревалась поступить в столичную юридическую академию и сделаться прокурором, а затем вернуться в родной Бобров с погонами на плечах и начать делать здесь юридическую карьеру. Для воплощения этих планов в жизнь нужны были деньги, и этих денег требовалось немало, так как Москва уже тогда начала понемногу превращаться в самый дорогой город на поверхности планеты.

Вот так на свет и появилась Аделька - девушка по вызову, но по вызову не для кого попало, а для приличных и состоятельных граждан города Боброва. Будущий государственный советник третьего ранга Люся никак не хотела отождествлять себя с проказницей Аделькой, поэтому, с целью психологической защиты, придумала очень сложную, почти магическую игру.

Во-первых: все личные вещи Адельки хранились отдельно от вещей Люси (даже зубные щетки у них были разными), во-вторых: у них был разный внешний вид. Аделька была крашеной блондинкой, а Люся - коротко стриженной брюнеткой с наивным "конским хвостиком" на затылке. Этого добиться было не просто, но с помощью косметики, специальных ментальных усилий и пары париков вполне возможно. В-третьих: Аделька и Люся даже мыслили по-разному, лишь изредка вступая друг с другом в короткий обмен мнениями, и достигалось это тоже путем сложных ментальных усилий. В-четвертых: у Адельки не было цели в жизни, а у Люси она была. Ну разве же они не были разными личностями, временно прописавшимися в одном теле? Конечно, были, так и считала Люся.

Обычно, утром, в однокомнатной хрущевке просыпалась Люся. Она неспеша умывалась, завтракала и смотрела утренние новости. Затем Люся выходила в центр комнаты, закрывала глаза, стягивала с головы парик с "конским хвостиком" и делала резкое движение головой, чтобы роскошные белые кудри рассыпались по ее плечам. Но и это была еще не Аделька. Аделька приходила только после манипуляций с косметическими наборами и переодевания в различные кружевные тряпочки вызывающего вида. Потом Аделька упаковывала свое тело в стильную верхнюю одежду и отправлялась на ночные заработки, а Люся спокойно засыпала до утра (или даже до следующего вечера, здесь как получится, здесь уж какой попадется клиент). Когда Аделька возвращалась, превращение происходило в обратном порядке, а затем Люся шла штудировать римское право. В особенно тяжелые моменты (а при такой напряженной жизни они, конечно же, случались) Люся смотрела старый советский фильм "Москва слезам не верит", и эти просмотры удивительным образом помогали ей в ее битве за собственное счастливое завтра.

В том, что все у нее получится с карьерой юриста, Люся не сомневалась ни минуты, ведь у нее в книжном шкафу была специальная полочка, плотно заставленная аккуратными бумажными скоросшивателями, а провожая Адельку на работу, Люся всегда давала ей с собою крошечный японский диктофон.

На обложке скоросшивателей аккуратным школьным почерком были выведены порядковые номера и короткие, словно у французских романов, названия. Например там были такие - "Скользкий Йорик" (Дело ╧4), "Пампушечка" (Дело╧7), "Товарищ Строго" (Дело╧11), "Зацелуйка" (Дело ╧ 13), "Мистер Вабанк" (Дело╧5), "Сгусток Воли" (Дело╧3), "Пушистый Сибарит"(Дело╧18), "Сгусток Вони" (Дело ╧2) и еще пара десятков им подобных. И эта полка постоянно пополнялась новыми делами, а старые дела непрерывно росли и пухли. Это происходило потому, что все клиенты Адельки становились необычайно болтливыми после секса, что было чрезвычайно полезно для будущей прокурорской карьеры Люси.

Иногда, Люся видела один и тот же удивительный сон. В этом сне она, в строгом синем мундире с майорскими звездами и сильно зауженной юбке с совсем небольшим разрезом, летящей, раскованной походкой заходит в пустой зал судебных заседаний. Справа, у стены, стоит огромная стальная клетка, плотно набитая полуголыми жирными мужиками в развратных костюмах то ли кролей, то ли зайцев, всех цветов и расцветок. Зайцев так много, что они уже не помещаются в клетке и их ягодицы, тяжелые меховые хвосты, мохнатые уши, руки и ноги выпирают наружу. При виде Люси все кроли начинают страшно волноваться, качать клетку и громко кричать дурными, совсем не кроличьими голосами. Впрочем, два огромных омоновца со зверскими лицами их быстро успокаивают телескопическими дубинками, прямо через прутья решетки.

Но Люся совсем не обращает на кролей внимания, она их не видит, ей нет до них никакого дела. Летящей походкой она идет к столу, за которым сидит седой старичок в тяжелой, чем-то похожей на рясу, черной мантии. Старичок улыбается и смотрит на Люсю добрыми глазами, а она улыбается ему в ответ. В руках у нее большая красивая папка в сафьяновом переплете, а в ней стопка исписанных десятым кеглем листов. Внизу каждого листа в графе "Обвинительное заключение", четким прокурорским почерком написано: "Моральный урод (извращенец). Семь лет строгого режима?"

И вот Люся уже у стола. Она начинает умело выкладывать эти листы на стол, а улыбающийся старичок быстро бьет по ним большим деревянным молотком. После каждого удара на листах остается отчетливый оттиск: "Утверждаю. Семь лет лагерей строгого режима с пожизненным поражением в сексуальных правах посредством химической кастрации".

Зайцы в клетке уже не кричат, а воют ужасными, нечеловеческими голосами и омоновцы работают своими страшными дубинками очень быстро, но это уже не помогает. Все это продолжается до тех пор, пока старичок стучит по обвинительным заключениям своим молотком, а затем Люся спокойным прокурорским голосом говорит омоновцам: "Отправляйте" и отходит к окну. Старичок горестно качает головой, печально улыбается, берет пробитые молотком листы и уходит в совещательную комнату.

Вскоре в зал заходят еще омоновцы, а потом еще и еще. Совместными усилиями они устанавливают клетку с кролями на низенькую грузовую тележку (такие тележки Люся видела во время работы на ЗТЛ) и вывозят ее из зала.

Омоновцам тяжело толкать эту тележку, но они не подают вида, ведут себя мужественно и даже перебрасываются шутками. Люся достает длинную черную сигарету, щелкает крошечной никелированной зажигалкой, выполненной в виде браунинга (такую же игрушку она нашла однажды в столе у Бычина) и смотрит в окно.