Марина (СИ)

Пока я, едва проснувшись, обдумывала картинку, изображенную моим лихорадящим мозгом, в очередной раз изумляясь фантасмагоричности своего подсознания, в комнату совершенно беззвучно просочился Вадим.

- Проснулась, болезная?! - ехидно констатировал он. - А теперь лечиться! На столике рядом с кроватью стояла тарелочка с творогом, и лежал широкий бинт с упаковкой ваты. Этакий молочно-медицинский натюрморт. Я поежилась.

- Не бойтесь, барышня, Когда я был маленький, меня лечили компрессами из творога. И представь себе, очень помогало. Мне пришлось подчиниться, хотя ощущение творога на шее было отвратительным. Вадим ухаживал за мной, как за больным ребенком. Поэтому мне и не хотелось его огорчать и брыкаться. Я снова подчинилась его настояниям и выпила стакан горячего чая с соком, по меньшей мере, целого здоровенного лимона. Напоследок мне еще пришлось подышать над кастрюлькой с заваренными листьями эвкалипта. Задыхаясь от раскаленного пара, я благодарила всевышнего за то, что Вадим не читает женских журналов. В одном из таковых я недавно вычитала "народный" способ лечения ангины, подышать на жабу. Бр-р-р-р! Я тогда точно бы окочурилась, если не от ангины, то от отвращения.

- Тебе удалось что-нибудь узнать про блондинку? - фраза оказалась длинноватой для моего, подпорченного ангиной голоса. На слове "узнать" я пискнула и договаривать пришлось шепотом.

- Пока ничего, - тоже шепотом ответил Вадим, - Помолчи лучше, не напрягай горло. Он погладил меня по щеке. Нежно и бережно. Так обычно гладят либо очень дорогих людей, либо совсем крошечных младенцев. Я прикрыла глаза и вновь провалилась в болезненное забытье...

... Кто-то тихо разговаривал в соседней комнате. Я открыла глаза. Было уже темно, горел слабенький ночничок. У меня на лбу лежал прохладный компресс. Не хотелось ни говорить, ни двигаться. Я лежала, прислушиваясь к своим ощущениям. Судя по всему, я уже начинала выздоравливать. И теперь мне стало стыдно, что мой хитрющий организм в очередной раз сбежал от неприятностей в болезнь. Вместо того, чтобы вместе с Вадимом разыскивать девицу с фотографии, я целый день валяюсь в постели и смотрю сумасшедшие сны. Трансформирующаяся блондинка... тетка с ридикюлем... недоставшаяся мне конфета... Как там Котька говорила? Плохо одетая женщина и держится иначе, чтобы никто не обратил на нее внимания, и не заметил ее плохой одежды. А что, если наоборот? Что если женщина плохо одевается, чтобы никто не обратил на нее внимания? Чтобы оставаться незаметной? Тогда у нее есть очень веские причины быть незаметной. Она словно прячется за невыразительной одеждой, скрывает не только свою истинную внешность, но и свои мысли. Короче говоря, дамочка с двойным дном, как чемодан контрабандиста...

...Как же ее звали, ту серенькую мышку из офиса? Мозг не справлялся с задачей и услужливо предлагал мне мой собственный вариант "кикимора". Потом в моей голове вертелись два слова "кикимора" и "мокик" - что-то вроде мопеда. При чем тут мопед! Надо бы почитать умные книжки типа "Как организовать свой мыслительный процесс" или еще что-нибудь в этом роде. Иначе скоро мое мышление и вовсе станет похоже на броуново движение - хаотичное метание от аналогии к ассоциации и обратно. А если все же этот "мокик" возник в мозгу не напрасно? Кикимора и мокик. Мокик и кикимора. Абракадабра какая-то! Перед глазами всплыл "магический" треугольник из слова Абракадабра, где в каждом ряду от слова отнимается последняя буква. Черт возьми, а мокик-то состоит из букв слова кикимора. Что там останется, если отнять мокик от кикиморы? Ну конечно, Ира. Ее зовут Ирой. Котька говорила еще, что видела Иру в совершенно ином виде, чем в офисе...

- Наконец-то, радость моя, ты изволила проснуться. - На пороге стоял Вадим, из-за его спины высился Ваня Сергейченко. - Мы тут не знали, что делать. Саша твоя уже и с врачом приезжала. Сутки почти ты не глазки не открывала, спящая принцесса. Кошки и те соскучились по хозяйке.

- Разве сейчас не вечер?

- Утро, девушка, сейчас, - Вадим взглянул на часы. - Около пяти утра. Есть хочешь?

- Пить хочется. А почему вы не спите?

- Думаем, Марина, думаем. За вчерашний день мы накопали столько информации, что головы распухли. Твоя помощь нам тоже нужна. Ты можешь уже поучаствовать в наших дебатах? Или, нет, лучше лежи пока, выздоравливай.

Ваня принес какой-то морс, кажется, черносмородиновый. Я его, в общем-то, терпеть не могу, но к счастью вкуса не почувствовала, так хотелось пить, пила я залпом. Морс освежил меня настолько, что мне захотелось встать. Однако, тут я столкнулась с непредвиденной слабостью ног. Они меня не слушались, предательски подгибались и после нескольких безуспешных попыток устоять на своих двоих, я вынуждена была благополучно принять положение "сидя на спине", то есть лечь. Теперь я понимаю, почему в американских больницах пациентов возят на колясках. Мне бы сейчас такая не помешала. Жаль, что в Сашиной кладовке детская коляска, я в нее не втиснусь.

Вот когда я искренне могу посочувствовать бедным детям, которые не могут передвигаться без подобных приспособлений. Если уж мне так лихо, так каково ребенку? Особенно, когда подумаешь, что вокруг море здоровых детишек, ни на минуту не прекращающих бегать, прыгать, кувыркаться, лазать и т.п. Интересно все-таки, для кого это Александра заготовила коляску? Нужно будет у нее спросить.

Всю пятницу, а это была именно пятница, я провалялась в постели. Вадим вместе с Сергейченко где-то вели свое расследование. Саша звонила пару раз и все спрашивала, не отменить ли назначенные на субботу шашлыки. Я каждый раз пыталась убедить ее, что уже вполне здорова, и завтра смогу носиться по просторам базы отдыха аки молодая кобылица. В конце концов, мы пришли к консенсусу: шашлыки состоятся, но мое участие в хозяйственных хлопотах будет сведено до минимума. Меня это вполне устраивало, так как разленилась я до непристойности, дошла до того, что кошкам оставила приоткрытую форточку, и они гуляли сами по мере надобности.

К вечеру я чувствовала себя уже настолько хорошо, что начала бродить по домику, постоянно заглядывая в холодильник. Я ела все подряд, радуясь при этом, что мой непомерный аппетит можно объяснить вынужденным голоданием и потребностями выздоравливающего молодого организма. Короче, я пребывала в полной гармонии между моим врожденным обжорством и рассудком, в иное время обычно призывающим к воздержанию. Радость от выздоровления приглушила мои страхи за свою жизнь, и одновременно обострила желание жить и быть счастливой. Я с удовольствием думала о том, что скоро придет Вадим, и мы останемся с ним вдвоем. По этому поводу я даже включила электронагревательную колонку, чтобы принять душ, но не тут-то было. Вода не хотела нагреваться, а под холодной я мыться не решилась. Охваченная досадой я крутила все ручки на колонке и проклинала свою техническую бесталанность. Потом мне все это надоело. Я оделась и вышла из ванной. И тут мне показалось, что дверной замок тихонечко защелкнулся. Я поправила волосы и пошла навстречу Вадиму, искренне полагая, что это он, чтобы не тревожить больную, едва слышно проник в домик. Однако ни в прихожей, ни в иных помещениях домика я никого не обнаружила.

Вернувшиеся Вадим и Иван, нашли меня в забаррикадированной маленькой спальне. Я сидела на кровати и ревела в голос, а в это же время на улице вопили кошки, потому что я закрыла форточку, лишив их возможности вернуться к заветной тарелке с едой. Относительно успокоившись, я рассказала, что произошло. Бравые сыщики прошлись по домику и не нашли никаких признаков взлома и пребывания посторонних, Иван высказал предположение, что от ветра хлопнула форточка, а я приняла этот звук за щелчок замка. Мне хотелось бы поверить в такую версию, но чем дальше я об этом думала, тем больше я укреплялась в уверенности, что хлопнул именно замок входной двери. Вадим, видя, что уговаривать меня бесполезно, пригласил меня пройти с ним еще раз по домику и посмотреть, не пропало ли чего. При этом он рассказывал мне, что кражи из домиков отдыха обычное дело, особенно в будни в дневное время, когда хозяев наверняка нет дома.