Прощай, любимый Дрезден-Сити! (СИ)

Однако в самый последний день, когда вещи были уже наполовину собраны в чемоданы, я вдруг вспомнил:

- Чёрт, а ведь я же привозил с собой камеру, но за всё время так ничего и не снял. Надо исправляться!

И, прихватив с собой видеокамеру, я покинул дом, сказав семье Вадика, что погуляю напоследок.

Медленно, но верно добрался я до ДМК и там сел в `тройку' - трамвай до Карнауховки, модели КТМ-5, доживавшей в нашем городе последние дни.

Как только двери медленно и с грохотом закрылись, я тут же включил камеру и начал снимать виды из окна.

Вот начался проспект Ленина и на нём агитационные демонстрации `регионалов' и `коммунистов', состоящие из подрабатывающих студентов. Вот проехали мы площадь Ленина и дальше по проспекту Ленина же трамвай ехал мимо торговых рядов, деревьев и маленьких улочек.

В процессе я успел заплатить кондуктору, объяснить бабушке, сидевшей рядом, что я не шпион и снимаю видео для своего канала на Ютьюбе, а кроме того отмазался от предложения семейки цыган-безбилетников в лице мамы, сына и дочки взять в жёны последнюю. Дочка, впрочем, и вправду была очень красива и сексапильна, а бездонные её глаза поневоле манили к себе. Однако я очень был наслышан про то, что настоящие цыгане резко против мужей-нецыган для своих дочерей, потому не повёлся на эту уловку.

Трамвай, тем временем свернул на некрутой подъём, чтобы потом свернуть влево и поехать дальше по проспекту Аношкина. Ох и долгая же это была поездка - мимо разрушающихся сталинок, мимо магазина, где когда-то мы с друзьями покупали жуйки и газеты, всё той же печально известной улицы Чапаева с остатками злополучной трамвайной колеи, а так же бесчисленных заводов, вроде упокоившегося с худым радиоактивным миром ПХЗ и всё ещё живого Азота, которые в полной гармонии соседствовали с летней природой и это придавало этим местам какой-то особый колорит.

Где-то в этом районе цыганская семья окончательно покинула вагон, скандаля и переругиваясь с кондукторшей на весь вагон, который на протяжении пути всё редел и редел, а я всё снимал и снимал, снимал и снимал всё на свете, включая брошенное трамвайное кольцо. Наконец трамвай доехал до Карнауховки, я слез с вагона, выключил камеру и на остановке стал дожидаться момента, когда трамвай развернётся в обратном направлении.

Трамвай развернулся, я снова сел в него, заплатил пару гривен и, ничего в этот раз не снимая, поехал вновь в сторону ДМК.

Там я сел в `единицу' в виде старой доброй обтекаемой Татры Т3 и вновь я запустил камеру, вновь заплатил пару гривен и вновь тронулся с трамваем в путь.

На площади Ленина `единица' свернула направо - в сторону улицы Сыровца. И сквозь всю эту улицу трамвай проезжал со всеми остановками.

А я снимал. Снимал все эти светлые сталинские домики, среди которых словно плесень вырастали уродливые гипермаркеты и банки, не заметив, что оказывается, я проехал площадь Дзержинского с городским парком, городской Радой и памятником собственно Феликсу Эдмундовичу. Который взирал на проходящих мимо людишек свысока, словно это будущие жертвы красного террора, которых он бы с удовольствием расстрелял. Хотя если ещё больше расширить рамки своей фантазии, то на памятник Дзержинскому можно было бы посмотреть и как на эдакого незримого охранника, который стережёт милый моему детскому сердцу парк со всеми его деревьями и старенькими аттракционами от неведомых злых сил.

Я продолжал снимать улицу Сыровца и за моей спиной проехали Спортивная и Москворецкая улицы, на которых начинались одиночные трамвайные пути `четвёрки', так же укомплектованной Татрами.

Снимал я и подъём в гору, который был даже намного круче, нежели подъём на проспекте Ленина, проезд под железнодорожным мостом и поворот направо на улицу Ермака, где снял так же знакомую мне с детства гостиницу `Заря'. Фасад её не менялся с самых советских времён, да и какие к чёрту туристы в городе металлургов и химиков?

Когда трамвай в следующее после остановки мгновение свернул налево в сторону Комсомольского проспекта, я с ужасом обнаружил сигнал о том, что моя камера вот-вот разрядится через 5 минут.

Я в душе молился в этот момент неким невидимым богам, чтобы камера всё отсняла до самого конца. Но трамвай всё катил и катил мимо хрущёвок и деревьев Комсомольского проспекта и уровень заряда медленно отсчитывал - 4... 3... 2...

Наконец трамвай повернул налево в сторону улицы Генерала Глаголева, где зелени было гораздо больше, чем домов. Это был уже верный знак - конечная скоро.

Но трамвай всё катил и катил медленно, с остановками, а камера уже достигла отметки 1.

И когда, наконец, трамвай добрался до кольца на улице Скалика, я выпрыгнул из вагона, и вот тогда моя батарейка приказала ждать подзарядки.

Дело было сделано и я наконец был доволен.

`Эх - подумал я - Жаль не успею уже покататься на `двойке' и на `четвёрке' напоследок. Да и камеру на зарядку вовремя надо было ставить!'.

На обратной дороге я сошёл на площади Ленина и направился в сторону рынка в надежде разжиться хоть чем-нибудь в качестве съестного сувенира. Но рынок как назло был полупуст, покупателей было мало и само его состояние говорило о том, что под натиском гипермаркетов рынок явно не выдерживал конкуренции и возможно доживал последние годы. Окончательно опечаленный я вернулся в дом Вадика и его семьи, окончательно собрал все вещи, попрощался с тётей Дашей, дядей Колей и всеми домашними любимцами и мы с Вадиком отправились в путь - наверх, в сторону вокзала.

Шли мы молча, на душе было грустно и скверно, а вид до боли знакомых мест, которых, как я уже понимал, я вижу в последний раз угнетал.

И вот в зале ожидания мы разговорились.

- Ну и как тебе оно всё тут у нас? - спросил Вадик.

- Ты знаешь, Вадик! - говорю я - вроде бы по-прежнему чувствую себя, как дома здесь, но... ощущение такое словно город как будто чужой стал для меня.

- Ну, так ты подумай, сколько лет ты тут не был? Очень многхо! За это время понятно, шо всё поменялось и не в лучшую сторону. Как и мы все. Ведь мы уже с тобой, Сань, не дети. Все взрослые, все со своими обязанностями, заботами и интересами. Такая вот жизнь.

- О, да! Теперь если и буду приезжать в Дрезден-Сити, то только раз в пять лет. Или в десять. Заодно и по другим странам покатаюсь и разберусь со своей жизнью в Питере.

- Поступай, как хочешь, Сань! Это твоя жизнь!

Наш поезд объявили по репродуктору, и мы вышли на перрон. Когда поезд подъехал, я вскочил в свой вагон и после того, как проводница проверила мои билеты и паспорт, я обернулся и, взмахнув рукой, крикнул Вадику:

- Пока, Вадик! Спасибо тебе за всё! И не поминай лихом!

- Всё путём! - сказал Вадик и медленно ушёл с платформы обратно в город.

Как только я убрал багаж под кровать и разместился потом на ней, поезд тронулся. Я вышел в коридор и стал наблюдать в окно уходящие предзакатные пейзажи.

Всё дальше и дальше уезжали от меня Привокзальная площадь с вокзалом, городские околицы, похожие на некое подобие гоголевских хуторов, а так же до боли родные фабрично-заводские пейзажи. И когда я смотрел на всё это из окна поезда, меня пронзило чувство, что всё-таки я вижу всё это в последний раз в своей жизни и больше никогда всего этого уже не увижу. И от этого всего хотелось даже не плакать - рыдать.

`Прощай, любимый Дрезден-Сити! - думал я про себя в этот момент - Больше никогда, никогда я тебя не увижу!'.

И на этих мыслях по моим щекам покатились горькие слёзы.

А поезд всё вёз и вёз меня мимо Вольногорска, Пятихаток, Александрии, Кременчуга, Бахмача и других больших и малых городов моей прекрасной и несчастной родины в сторону украино-беларусской границы.

А на следующее утро, когда поезд уже приближался к границе, а я проснулся от долгого сна на кровати поезда, я заметил, что солнце окончательно закрыли тучи цвета свинца. И за окном вовсю уже лил, как из ведра всё тот же до боли знакомый питерский дождь.