Фантастическая политика и экономика (СИ)

Было обещано и оповещено, что сегодня у нас в первый раз, как в Китае. Ну, как в Китае, все давно знают. Стадион, зрители, выстрел в затылок - и все. У нас такое просто нельзя. На такое никто смотреть не станет, потому что это не показательно и совсем не интересно. Не по-русски как-то. Поэтому объявили, что премьер-министра будут казнить в самый прайм-тайм и прямо здесь, на Красной площади.

С раннего утра все новостные каналы регулярно включали прямую трансляцию с Красной площади и показывали новенькую плаху, специальные стоки для крови по краям площади, напоминали о знаменитой стрелецкой казни при Петре, ставшем потом Великим и выведшем Россию в Европу. И сейчас внезапный поступок президента, как считали многие обозреватели, говорил о том же - о прорыве в Европу и одновременно полном единении со своим народом.

Плаху установили так, чтобы на экранах телевизоров видны были сразу и кремлевская стена и храм Василия Блаженного, как символ и знак места действия. То есть, включаешь телевизор и сразу видишь - Красная площадь, плаха, казнь.

Казнить проворовавшихся чиновников предполагалось разными способами. Говорили даже о возможности четвертования и колесования, как в древности, но историки до сих пор спорили о последовательности действий. Одни утверждали, что сначала ломом ломали руки и ноги, а потом уже отсекали их, другие протестовали: никаких лишних мук, только отсекание конечностей! Были в депутатском корпусе радикалы, предлагавшие не останавливать кровь, а прижигать рану факелом, мол, как в старину.

В одном сходились все: простой расстрел сегодня невозможен. Эти выстрелы в затылок слишком напоминали сталинские репрессии. А страна должна была повернуться не к тоталитарному "совку", а к гордой и мощной империи.

За пять минут до указанного в программе передач часа все каналы телевидения, даже частные и кабельные, прекратили обычную болтовню и показали заставку: трепещущий на ветру трехполосный флаг.

Со звуком последнего удара часов из ворот Спасской башни выбежали солдаты в парадном обмундировании и выстроились с двух сторон прохода. А потом палачи в красных атласных рубахах, кидающих на все алые отблески, и таких же красных колпаках, закрывающих лица, повели под руки премьер-министра, одетого в кипенно-белую рубаху и такие же белые штаны.

До того уже было решено, что он останется премьером до самого момента свершения казни, чтобы все видели, что у нас нет незаменимых и тех, кто неподвластен закону.

Невысокий щуплый премьер-министр шел медленно и чинно, согласно протоколу. Все, что творилось сегодня, должно было стать в дальнейшем традицией.

Вот к премьер-министру подошел священник, специально выбранный для этой роли. Он выслушал исповедь, во время которой камеры тактично отвернули в стороны, показывая празднично украшенные дома и радостные лица людей, собравшихся ради такого зрелища на Красной площади.

Вот камеры снова сфокусировали на спокойном, как бы немного даже заторможенном, если можно так выразиться, лице премьер-министра. Потом они снова мазнули по толпе, по трибуне, как бы спрашивая, а кто - следующий? Кто станет во главе правительства? Этот? Тот? И чем он закончит?

Камеры приблизили улыбающееся лицо президента, который поднял руку, как бы показывая: я вас вижу, я с вами, сегодня мы - вместе!

Вот премьер-министра подвели к плахе и поставили на колени. Он долго укладывает голову, пробуя то так, то этак.

Потом ему долго читают приговор. Трижды в течение чтения, услышав "приговаривается", палач поднимает свой огромный топор. И трижды останавливается, слушая далее длинный список прегрешений.

Наконец, чтение закончилось. С трибуны спускается президент и подходит к плахе.

Палач замер, ожидая команды. Премьер-министр замер, ожидая удара.

Но президент вдруг сам опускается на колени, поднимает премьер-министра, обнимает его, и они сливаются в братском всепрощающем и все понимающем поцелуе.

Камеры показывают народ на площади. Народ ликует со слезами на глазах.

Через пять минут все камеры уже вокруг премьер-министра, который, улыбаясь, отвечает на вопросы:

- Буду краток. Мне понравилось. Думаю, эту традицию нам надо продолжать. Мы еще подумаем, кто будет следующим. Да, еще надо немного приподнять плаху - неудобно стоять. И под колени подложить что-нибудь. Главное же, что вот таким образом, регулярно проводя очистку аппарата, мы сможем прийти к окончанию системного кризиса, покончить с коррупцией. Так победим!

Звучит гимн.

-- Удмуртский марш

На "Тверской", внизу, там, где вход в подземный торговый центр и постоянное место встреч, привычно и скучно дежурил сдвоенный патруль в сером. Народ шел мимо сплошным потоком. Потому что выходной день, и народ уже разгулялся после обеда. От эскалатора подбежал рыжеватый паренек:

- Извините, как на Пушкинскую пройти?

- Прямо и налево.

За ним подошли еще двое:

- А на Тверской бульвар...

- Прямо и налево - там все ваши собираются.

- Кто собирается-то? - спросил пожилой прапорщик, прикрывая ладонью ядреный "выхлоп". - Что у нас там сегодня опять за замесы?

- Удмуртский марш. Вон, земляки мои пошли. Вотяк вотяка видит издалека.

- А, так ты тоже из Удмуртии? То-то они все к тебе обращаются...

Патруль продолжал патрулировать. То есть, стоять кучкой у бронзовых перил и смотреть по сторонам, чтобы ничего случайно не случилось. Потому что неслучайное произойдет, как ты его не оттягивай.

И еще, чтобы отвечать на разные вопросы, если что. Мол, прямо, налево и наверх - там все собираются.

Наверху уже сбивались в колонну и разворачивали транспаранты. Надписи ярко блестели в свете поднявшегося над крышами солнца.

"Удмуртия - для удмуртов!", "Вера, история, нация!" и опять же веселый, для отвлечения внимания и привлечения своих "Вотяк вотяка видит издалека".

- О! А ты тут чего? Я вроде тебя недавно на татарском марше видел?

- Какая, слышь, разница? Я - за идею! За принцип! И потом, ты сам-то что делал на татарском?

- Так, это, опыт, значит, перенимали. Они же тогда красиво прошли. И тюбетейки еще всем раздавали - молодцы. И с музыкой своей. Ничего, у нас тоже будет музыка. И девушек поставим в первые ряды. В следующий раз - обязательно!

- Пошли, пошли! Двинулись! - пронеслось по колонне, и все слаженно понесли флаги и транспаранты вниз по Тверскому бульвару.

- Чего это? - спросил крупный парень в черной кожанке и в черной же бандане, усеянной белыми черепами, у стоящего в оцеплении полицейского. - Это кто такие вообще?

- Удмурты сегодня, - лениво ответил тот, еле шевеля губами. - Заманали уже своими маршами. Все ходят и ходят... А нам, блин, стоять!

- А чего они тут? Ехали бы тогда в свою Удмуртию!

- Вот тут вы не правы, товарищ. Абсолютно не правы, - вмешался в разговор полный интеллигент в очках и обязательной шляпе. - Национальные марши - они не только для поднятия национального самосознания, но и для защиты прав указанной нации. В Удмуртии, однако, удмуртов никто не притесняет и даже не думает о том. А вот в Москве - вполне могут. Хотя они вроде как русские совсем уже, но все же... Потому они тут и маршируют. Тут, где этих удмуртов - меньшинство. Понимаете? Вот вы на русский марш ходили, вижу?

- Ну, ходил, - кивнул "прибанданеный". - А нельзя, что ли? Официально было разрешено...

- Да нет, я не о запрете или разрешении. Я о самом смысле марша. Вот идет в центре России по русскому городу толпа русских же людей и кричат, что им, русским, в России нужна защита. Ну, понимаете, да? Для национального осознания - оно вроде как нормально. Это сплачивает, это создает связи между людьми. А вот в качестве меры по защите русских... Ну, не тут, не тут. Этот марш вам надо было проводить в Риге, в Вильнюсе, в Варшаве, в Пекине, наконец. Там, где русских мало, где они как раз требуют внимания и защиты. Понимаете меня? А тут, где вас и так - куда ни плюнь...