Пилигрим (СИ)

Такое положение сохранялось несколько времени, может, час, может, более, однако же звезда Ал-наир все также сияла высоко над горизонтом, из чего заключаю небольшой промежуток, в коем мучения Цви Бен Ари длились, приобретя к концу характер совершенного изнурения. Видел я угасание светоча благородного, и не имел ничего, кроме собственного сострадания, дабы облегчить страдания тела и умиротворить отхождение души. В один из промежутков просветления, когда боль оставила на краткий миг бренное тело, утомившись своею жестокостью сверх всякого мыслимого предела, старейшина призвал меня к своему изголовью слабым голосом, как бы состоящим из шороха саксаулового мертвого листа, засыпаемого наступающим барханом, велел он мне приблизиться, насколько возможно, и произнес свои последние в этом мире слова:

-- Час мой настает, и нет сил задерживать его приход далее, так что приготовь сердце свое услышать мое заповеданное завещание, коим тщусь я сохранить род Джариддин на земле, хотя, видит всевышний, да будет имя его вечно вековечно ныне и до веку, не стоит оставлять жизнь вероломным сродственникам, носящим достославное имя! Воистину, жалкую участь избрали они своею судьбою, и не испить им счастия из чаши горького предательства и неповиновения! Пыль дорожная отныне покажется им слаще вод родников Эльбруса, но и ее не достанет для напитания их жажды. Воды моря Мертвого, исполненные соли и поташа, покажутся чудеснее вин благословенных виноградников Шахрисабза, но не дадут они благостного забвения убийцам родичей! Камни пустыни станут глодать они, и покажутся им камни слаще мервских персимонов, но не будет и камней, дабы голод их утолить, ибо проклинаю я род, восставший на род свой, на древние законы и слова мудрого, из-за гордыни своей поправшего веру и порядок, проклинаю на смертном одре страшным египетским черным фараоновым проклятием, чтобы ни один из клятвопреступников не остался неотмщенным и безнаказанным. Да будет слово мое смертное сильнее воли злодейской и найдет виновных по всей земле, хоть в холоде татарских степей, хоть в зное аравийских пустынь, хоть в ясной чистоте поднебесных памирских гор, хоть в духоте и зелени непроходимых хиндустанских лесов... амен. Но есть и еще мой род, плод от семени моего, сохранивший веру в меня и уважение к сединам, мудростию убеленным, разделивший горькую участь мою и мучения мои со мною, принявший ношу мою, как свою, без суесловной жалобы и понапрасных стенаний, на плечи свои, проклинать который права моего нету, и говорю я на одре моем в приближении смертного часа - да будет жить и благоденствовать род мой Джариддин, из праха восставший, предателей покаравший, мертвых своих похоронивший, живых своих восславивший! Ибо горе клятвопреступнику и слава праведнику...

Слушал я речь старейшины и внимал ей в сердце своем, и утихало горе мое, становясь глубокой печалью, рождавшей просветление душевное и ясность мысли, и верил каждому слову, как святой паломник верует, к камням Каабы прикасаясь - трепетно и истово. А Цви Бен Ари продолжал свои речи, прерываемые по временам мучением телесным, от которого дыхание его схватывалось и говорить не дозволяло, а он превозмогал боль и поучал меня далее:

-- Мертвых есть мертвое царство, живым же весь подлунный мир. Мертвые еды не едят и питья не востребуют, мертвых полагают в мастабе головою к Мекке святой, дабы пришествие пророка не застало их неготовыми восстать к воскресению. А нет мастаба, так и каменный круг в пыли изрядное место для мертвого, сказано ведь - по обстоятельствам почесть воздается, не по заповеданию, иная груда камней над прахом праведника святостью благоухает, паломников привлекая со всей окрестной земли, тогда как другой мраморный мавзолей лишь смердящий труп сохраняет, служа пристанищем летучим мышам да нечистым козодоям одним, ифритам из джинов обиталище предоставляя... Бессилие родичей построить мавзолей старейшине, находясь в изгнании, грехом не станет, ибо что возможно, то и достойно есть, и память родичей, в веках родом сохраняемая, от отца к сыну передаваемая, на пергаменте прилежно переписываемая, чтобы не утратились слова о деяниях предков в круговерти веков, есть мавзолей превыше мавзолея в Агре, от которого стены есть и куполы есть, и минареты есть, и хаузы есть, а кто его строил и кто в нем положен, и что славного он соделал, того не ведомо никому, и имя его не больше, чем слова на стене вырезом вырезанные, которые сегодня еще ясно видны, а завтра временем источены и канули в лету, пылью рассыпавшись, навсегда. Наступает мой час и не долее, чем завтра до солнечного захода твоею обязанностью станет устройство моего последнего на этой земле пристанища, так устрой его, как полагается, но не в ущерб слабым твоим возможностям, дабы не стало устройство покоя мертвому насилием над потребностью живущих... И вот мое заповедание для смертного часа... Приняв мой последний вздох, проведи час в размышлении и молитве около меня, удалив прочих людей и женщин за пределы места скорби и сосредоточения на подобающее расстояние, разместив их в пределах досягаемых и по мере пустынного нашего состояния удобных и безопасных, созерцая внутренним взором случившееся в прошлом и предстоящее в будущем, имея же мыслью не только лежащее на поверхности, но также сокрытое в глубинах, не одни лишь ветви, но и корни в глубине земли, невидимые праздному взору и открывающие тайны свои лишь мудрости. Далее же, обычаям пустынного народа следуя, погреби меня до захода солнца того же самого дня пристойным порядком, как говорит о том свиток блаженного Иссы - простись с ними до конца дня, и на закате в сухом песке в одном фарланге от ограды селения твоего сотвори последний дом для них, пристойный размером, дабы не стеснять члены их в последнем местонахождении, достаточный глубиною, дабы предохранить тела неспособных защищаться, от хищников пустыни и человеков, злата и каменьев алчущих, и не клади ценного ничего с ними, не вводи в искушение слабых и маловерных, дабы не покусились они на крохи благосостояния бывшего и не тревожили их прах в угоду стяжания. Сопроводи же каждого одной чашею для воды да одним горшком для пищи, да одним ножом благородной бронзы, да поясом, да одеждою, подобающей званию и положению ушедшего, и не обдели этим ни визиря, ни воителя, ни купца, ни ребенка, ни женщины, ни раба, ибо это есть последнее, что ты можешь сделать для них, и вложи в правую руку каждого один медный обол, и не более, будь то величайший из живущих или женщина, и после всего покрой их лица плащом верблюжьей шерсти, а лица женщин скрой чадрою и платом нарядным, чтобы та жизнь не была им пугающей и мрачною, и насыпь поверх недвижного тела сначала песку желтого, сухого и просеянного, а как скроется лицо его, положи камни поверх - сначала камни малые, размером в голубиное яйцо, потом камни, размером в кулак юноши, не брившего бороду, потом камни в кулак мужчины-воина, потом камни, заполняющие собою след трехлетнего верблюда, ходящего с поклажей в караване не менее года, и потом соделай холм, называемый иными мастаб, а иными - мазар, покрыв его изрядными камнями, ограждающими от зверя, человека и ифрита, во имя жизни вечной по воле властелина властелинов и царя царей, да будет так во веки веков!

И безмолвно склонилась моя голова, отчасти от нерушимой мудрости слов, произнесенных старейшиной, что основаны на мудрости веков и традициях предков. Коснулся я рукою руки умирающего жестом успокоения и прощания и обещания волю его исполнить так, как заповедано, и молчаливой нерушимой клятвой поклялся в том. Цви Бен Ари лежал на каменном одре, ведь не было у нас ничего иного, и собравшись с силами, потребовал меня преклонить к нему ухо мое, чтобы остались в тайне его следующие слова.

- Всему есть определенная пора, как говорят священные книги исповедующих покорность, то же сказано и ессеями, округу Кумранскую населяющими, ту же самую мудрость знают и колена иудейские, у которых заповедано - время есть камни собирать и время есть камни разбрасывать, и нам с тобой настала пора забыть, сколько тебе исполнилось лет и знал ли ты женщину иначе, нежели вкусом ее молока... Ибо настало время обрести мудрость тебе, мудрость не по годам, а по званию твоему, и возложить на себя бремя отвечать не за свои шалости и проказы, возрасту твоему присущие, а за жизнь, смерть и благополучие родичей твоих, за хлеб на их столе, за огонь в их очагах, за воду, утоляющую жажду их и питающую жизнь их, и если время твое наступило сейчас, не дело сказать - не время тому быть, ибо свершилось предназначенное и отвести его или изменить не в слабых силах человеческих. Открой же слух свой, дабы смог я передать тебе вместе со знанием своим еще и груз свой, напряги волю свою, чтобы не потерять лицо свое перед тяготами и опасностями грядущими, и коли настало время мне покинуть земную юдоль, то тебе пришло время взвалить ношу старца на юные плечи и нести ее, покуда хватит сил и покуда благоволение всевышнего на тебя ляжет. Открой же слух и внимай... - Цви Бен Ари вздохнул как бы последним вздохом, ненадолго умолкнув для сбирания немногих оставшихся при нем сил, и продолжал: - Положение твое и людей твоих страшное и опасное, и впереди испытания невыносимые, но знай, что грех уныния в безысходности превыше прочих грехов и на одной ступени с предательством родичей состоит. Ибо в ущелье каменном с отвесными стенами есть и вход и выход, и пока сердце твое не остановилось, пронзенное стрелою недруга или муками истощения голодом или жаждою, остается тебе возможность переменить положение твое, даже если тебе оно кажется судьбою твоею. Сейчас ты слаб, и обременен малыми детьми и старцами немощными, да еще и женщины стали обузой твоей, хотя они тебе и не матери, и не жены, и не сестры, и не дочери, и сил у тебя так мало, что никто не считает тебя опасным, и если и хотят истребить, то лишь ради успокоения славолюбия своего, и в том твоя сила сейчас и преимущество перед прочим народом. Знай же, что еще несколько дней никто не станет искать тебя, покуда родичи твои, ушедшие в набег, не найдут либо добычи, либо погибели своей, и пока самонадеянным соплеменникам, извести наш род замыслившим, не потребуется некая причина выйти по следам нашим для решения участи нашей. А потому знай - то, что есть у тебя в становище сейчас, это лишь ничтожная часть того, что у тебя есть в начале пути твоего, но лишь доблесть твоя, сила твоя, разум твой и упорство твое дадут тебе обрести все богатство, которое я передаю тебе на смертном одре, чтобы ты употребил их для возрождения рода... Как хороший торговец прячет свои богатства и кажется нищим, не искушая разбойников легкой добычей, так и я, по завету старейших моих, во дни благополучия нашего, от каждого проданного барана откладывал десятину цены его, и от каждой меры фиников прибирал десятину цены, и от каждого калыма полученного десятину брал, и от всякой сделки десятину, и все в надежном месте укрывал, памятуя притчу пустынных арабов о том, что судьба наша кобылице норовистой подобна, и сегодня ты в седле, а завтра седло на тебе, и все это лежит и ждет тебя и твоего разумного употребления, и поклянись мне кровью своею исполнить предназначенное.