Пилигрим (СИ)

-- И когда смолк перестук камней, а первый камень был взят нашими родоначальниками не иначе, как от самой Каабы с левой ее стороны, что ближе к правоверному сердцу, и говорили, будто бы наш первый камень есть осколок от самого камня Каабы, изначально сиявшего непорочной снежной белизной горы Арарат, но вскоре почерневшего от неизбывной людской греховности, наступила тишина, и никто не смел сказать слова, ибо все из нас ощутили - произошло то, что произошло, и это изменило всю нашу жизнь навсегда.

-- И Бен Ари сказал нам: Горе людям, взалкавшим кусок не по себе. Горе жаждущим, которые способны испить крови ближнего, только чтобы самим напитаться. Горе алчным, нагружающим верблюда сверх всякой меры, ведь одна соломинка сверх допустимого сломает спину самого сильного дромадера. Горе обуянным яростным гневом, размахивая оружием, они и не замечают, что только что снесли головы своим детям и родственникам. Горе вам, жестокосердые, ибо соделанное вами обратится на вас самих стократно... - И только многое время спустя я прозрел его мудрость и понял, что старейшина говорил не только о жестоком племени, изгнавшем нас, но обращался к нашим родственникам... - Нас изгнали в пустыню, дабы испили мы из чаши горя напитка отчаяния, нас лишили пищи, чтобы мы вкусили песка и камня вместо финика и тука и, изверившись, погибли, раздирая кожу на лицах наших. Наш скот обратили в пользу недостойных лентяев, и наше имущество теперь укрепляет их дома, а украшения наших женщин украшают жен и наложниц нерадивых и праздных... Но золото, упав в верблюжий помет, никак не украшает последнего и не придает ему благородных качеств, и не хиндийский мускус заставляет кизяки благоухать, а сам смердит, будучи с ними смешанным, и жемчуг, рассыпанный в грязи, не делает ее более желанной. Благородное возвышается с благородным, мерзость же приличествует мерзости, и нет между ними сродства, а соединение несовместимого производит лишь недоумение и презрение, делает предметом насмешек и брезгливости. Гордого можно сломить превосходящей силою, зажиточного можно ввергнуть в нищету, отняв все его достояние, скот его и одежды его, высокопоставленного можно лишить власти и силы и сделать ниже презираемого невольника, чистящего отхожие места, но достоинства отнять невозможно у того, кто сам не желает от него отказаться. Происхождения крови отобрать невозможно, даже лишив человека не только имения, но и зрения или слуха, как поступили с Абу Абдаллахом Джафаром Рудаки в надежде отнять ниспосланное ему всевышним дарование, и острым ножом палача ослепили, но лишь изысканнее стала его мысль и сладостней зазвучали его касыды, и первая среди жемчужин его поэзии - "Мать вина", ведь сказано было слепым нищим изгнанником:

Когда я пью вино - так не вино любя, чтоб вне себя побыть - затем я пью вино! -

-- а эта мудрость открылась лишь беспомощному нищему слепцу, но не витязю в полной силе, обладающему остротою орлиного взора.

-- Но люди наши находились в смятенных чувствах и слова мудрости проходили сквозь их уши, не оставляя следов в сердцах. Лбы их исказили морщины страдания, а души преисполнились ядом утрат. Им казалось, что весь мир восстал против них, и сам всемогущий, да живет он вечно-вековечно, отвернул лицо свое от них, бросив в пучину бедствий и предав мечу разорения несправедливо и вероломно. Слова их были лишены мысли, а жесты рук утратили приличествующую степенность. И один из нас, чье имя я помню, но избегну произнести, дабы не облегчать его участи в ином мире, сказал старейшине, криком оскорбив его положение: Оставь свои притчи для мальцов, старец! Или ты не видишь, что мы не имеем ни крова, ни воды, ни топлива, ни скота, ни одежд, кроме тех, что на нас, ни оружия, кроме ножей для мяса да топоров для хвороста? Или ты не помнишь, что у нас осталось два мешка проса и полмешка фиников на всех, и не пройдет и недели, как живые станут завидовать мертвым в печали своей участи?! Что проку в правильных словах, когда мы уже перешли вброд реку смерти и ждем безвременного скончания наших жизней в бедствии и унынии на другом - мертвом - берегу ее? Ведь сказано - Хлеб - в голод, вода - в жажду, всему свое время! Сократи продолжительность своих речей и оставь их до лучших времен и иных ушей! - так сказал он, и чернеет лицо мое, потому что и другие сказали, чьи имена я не вспомню, так сказали они: Не нужно слов, которые бередят души. Не время рассыпать зерна мудрости, ибо им не напитать голодных и не напоить жаждущих, и не одеть холодных, и не указать верного пути заблудшим. Оставь нас, старец, в нашем горе, не тебе рассеять мрак нашей ночи! - и третьи сказали: Твоя слава прошла, о старец, и твоя сила кончилась! Что твое слово против солнечного зноя в пустыне, когда нет воды и пища на исходе? Рубаб звучит сладостно лишь после плова, и в унынии не оценить красоты изречения, хотя бы оно было написано на краю золотого кубка почерком куфи, которым пишут лишь величайшие из великих! И боль снизошла на лицо старейшины, и он прекратил свои речи.

-- Тогда слово взял один из воинов, чье имя я не стану произносить по изложенным причинам. И он оглядел всех нас по очереди, и ни на ком не остановил своего безумного взгляда, а стал смотреть в огонь костра - так бились мысли его в тисках не умудренного опытом и рассудительностью рассудка, и он сказал: Что толку вспоминать мудрецов, когда упал с горы! Когда можно отдохнуть после доброй еды, можно внимать сказаниям старины, передавая по кругу чубук кальяна! И за чашей вина после доброй схватки не станет лишним касыда о доблести и славе! Но ведь сейчас время бегать, а не гулять расслабившись. Сейчас свое слово должен говорить меч, а не калам! И от воинского ремесла пристанет больше проку, нежели от чтения рубаи! Что в наших хурджинах? - Осадок горестного питья. Что наши дети съедят утром? - Горсть прогоркшего проса пополам с пылью пустыни... Что проку в добродетелях, когда из мира добра мы ввергнуты в пучину горя? Нас мало и мы немощны против армии, но у нас столько воинов, столько бывших воинов и столько будущих воинов, что мы есть армия для малых! Нет у нас земель, но есть земли у тех, кто не имеет и такой силы, чтобы удержать их против нас! И если есть у них малый арык, и нет сил сохранить его, значит, у нас есть право взять его! И есть у них малое стадо, и нет достойного пастуха, и это стадо наше, ибо мы способны его удержать и приумножить! И есть у слабых малое имущество и женщины, которым они не защитники, и вот говорю я - мы берем то, что они не способны сохранить. Сила наша не в числе выпущенных стрел и не в вое боевых труб, а в хитрости и неожиданности, что и есть сила малого войска. Нет у нас сейчас ничего, чтобы победить наших обидчиков, стало быть наша добыча содержится не за стенами родового селения, где одних верблюдов не одна, а многие тысячи, а от сверкания наконечников копий померкнет сияние луны, а в малом оазисе, где всех жителей четыре руки, да верблюдов несколько, да овец одна отара, да женщин малое число... Сама судьба сказала нам - живи, коли сможешь жить, вот и нужно жить так, как можешь, оставив все прочее до лучших времен. Есть в семидесяти фарлангах к югу такое селение, где вместо домов - шатры, а вместо воинов - старики немощные да дети неумелые... Малыми силами стоит забрать их имущество, и скот их, и женщин их, и воду их в оазисе. Оставим же здесь старых да малых с женщинами, дадим им несколько пищи да немного питья и пойдем в набег, как предки наши в славные времена ходили, да отвоюем себе место под солнцем и землю под финики, а как станем жить посправнее и богаче, так и сможем нашим родом основать и новое племя. Ночь коротка, завтра выходим в путь теми воинами, что у нас есть! Сказано же в касыде благородного Зухайра, которая из десяти прекраснейших украшает покои Каабы -

Удара не жди, а сам скорей наноси удар,

Свои защищай колодцы смело с мечом в руках.

Не чтишь ты себя - не станут люди другие чтить,