Хорошо Всем Известная (СИ)

Все верно, она царица, ради которой промышленность создает думающие шампуни и крылатые прокладки, богиня, кумир, у ног которого снуют разгоряченные разными вольными фантазиями идолопоклонники. Но! Один неосторожный шаг, и она, высоко вознесшаяся, низвергнется в пропасть, а из той пропасти еще никто не возвращался, и никто еще не поведал, что в ней происходит с упавшими душами. Приплясывая, подпрыгивая, мельтеша, подбоченившаяся девушка на самом деле не столько отдыхала душой, не столько вращалась в неком высшем обществе, сколько работала над продлением своей волшебной карьеры, и то, что теперь обдумывалась харизма Марнухина, тоже было частью этой работы. Она, создательница и госпожа химер, хотела понравиться другим созидателям, а те появлялись и исчезали в этом неизвестно кем и как управляемом хаосе с легкостью, говорившей, что они всегда где-то здесь поблизости.

- Мы в питательной среде, - то и дело напоминала Манечка Марнухину.

Наступил момент ясности: Марнухин из рук в руки получил харизму, и питательная среда признала законным факт этой передачи. Дело сделано. Долго, долго малый сей смотрел, испытующе смотрел на свои пустые ладони, и все серьезнее и внушительнее становился его выражающий недоумение облик. Но окружающие пожелали задействовать Марнухина себе во благо, множество глоток выдохнуло: отмыт! можно! На чистенького, ребячливого, совершенно новоиспеченного Марнухина возложили обязанность за хорошие деньги пылко и ярко описать бред, в котором он жил до встречи с Манечкой. Не утаим некоторую смехотворность и абсурдность того обстоятельства, что Марнухин заделался в сущности сочинителем сочинителя Марнухина, зато уж этот последний точно представал бесстрашным борцом с темнокрылым и мрачносердым легионом имеющих на уме одну лишь наживу. Марнухин, из безработного и тени превратившийся в делового и солидного человека, ставший полноправным членом общества, пишет книгу, - так говорили о нем, когда он возникал на горизонте. На страницах будущей книги видим Марнухина, отдающего все силы титанической битве с миром грубых форм.

Ни в эпизодах, ни на просторах общего плана никогда не стихающей битвы сочинитель не обременяет себя психологизмом и мотивацией собственных поступков. Изящно разыгрывает роль заколдованного и прирученного новыми хозяевами чел... пожалуй, и не человека уже, а винтика в сложном и слаженном механизме. Но что, если он вдруг решает быстро и четко выполнить поставленную перед ним задачу и после мгновенно выкинуть ее из головы? Что, если внезапно, без предупреждения приходит к возлюбленной? Уместно спросить, как развивались события на самом деле. Предположим, неудачник, преобразившийся в преуспевающего господина, стучал и звонил в дверь, а возлюбленная не открывала. Из-за двери доносились ее громкие вздохи, исполненные истинного наслаждения. Это я, Манечка, открой мне, кричал Марнухин. Все напрасно. Он недоумевал. Но тайна раскрывалась просто, другое дело, что Марнухин не мог ее раскрыть, стоя по ту сторону двери, по ту, где не было девушки, и никто другой на его месте тоже не раскрыл бы. А все дело, похоже, заключалось в том, что девушка увлеклась кофе, заботливо выращенным для нее где-то на плантациях Южной Америки, увлеклась сначала ароматом, а потом и вкусом. И она не могла оторваться от чудесного напитка, не могла открыть Марнухину дверь, даже не слышала его стуков и звонков, а когда б услышала и открыла, то, пожалуй, непростительно вышла бы из роли. Ее роль - хлебать из чашечки дымящийся напиток и блаженно улыбаться.

Марнухин задается вопросом: совпадает ли эта роль с той, что предписывает ей в настоящее время питательная среда? Разъяренный, не получив и не помыслив ответа, вышибает дверь, врывается, выписывает девушке отменную затрещину. Даже видавшие виды люди отшатываются, заслышав громкий хруст косточек героини. Не стоит доискиваться до причин марнухинского поступка, труд это неблагодарный. Человек рассвирепел. Другое дело, спросил бы кто, как это удалось осерчать и дать волю рукам винтику? Хорошо, тогда встречный вопрос: а как это кое-кому посчастливилось заколдовать и приручить винтик?

В общем, вопросов много. Девушка заплакала, и это отнюдь не пресекло ее фигурирование в подчеркивающем изумительные достоинства прославленного сорта кофе сюжете. Важно было только не перегнуть палку, не увлечься слезами, а вовремя вытереть их и, воздвигнув на лице вдохновенную улыбку, раздуть ноздри в новой тяге к чудесному аромату. Начиная этот переход, актриса (не переставая быть девушкой, по крайней мере в душе) сунула руку в карман за носовым платочком, но, как уже случилось однажды, достала не платок, а прощальную записку, в которой Марнухин объявлял свой уход из жизни добровольным.

- Прелестная вещица, - сказала Виктория Павловна. - Но конец... где же конец?

- Пока достаточно, - мрачно уронил Марнухин.

***

Вымотало также и последовавшее затем общение с неторопливо, но плотно вдвинувшимися в его незатейливое существование Петей и Катей. Оно вообще показалось ему с самого начала незадавшимся, жестко обозначившейся тупой обыденностью повеяло на него. Он подумал, что люди, вьющиеся вокруг Манечки, а в особенности как раз Петя и Катя, все эти субъекты, беспечно шляющиеся по узкой тропочке между добром и злом и любой миг готовые опрокинуться в самую обыкновенную пошлость, на самом деле не романтичны, как можно было подумать о них со стороны. Они заурядны в самом что ни на есть земном, человеческом и гнусном смысле. Рядом с ними, так мало похожими на ангелов или способных произвести благоприятное впечатление героев популярных книг, он вдруг как-то странно, с какой-то болезненностью ощутил, что жизнь горазда обрушивать на его голову массы разных нелепых вещей. Жизнь всегда готова некоторым образом размякать и показывать себя в высшей степени неопределенной и невнятной, может быть, даже целиком и полностью бессмысленной. К сочинительству он поостыл; теперь не понимал, зачем оно ему, собственно говоря, понадобилось. Разве что странно было ему, что он, влюбленный в Манечку и хорошо ориентирующийся в ее недостатках, так и не покончил с ней в своем быстром и легко давшемся ему рассказе. А Петя и Катя напирали, сыпались поучения, предостережениям не было конца. Ты тут того... Не вздумай... Еще не хватало, чтобы всякая мелюзга рушила нашу чистоту и отнимала у нас покой... Гордеев обернулся зловещим созерцателем приближающегося конца Марнухина, а конец этот, по мнению Гордеева, с предельной очевидностью вытекал из заключительных строк марнухинского рассказа. Финансист бесшумно и страстно следовал повсюду за обреченным, опасаясь пропустить момент, когда тот полезет в петлю. Когда это случится, он подумает: дело доброе, правильное; и разовьет свою мысль следующим образом: ты с наглым спокойствием смотрел, как я мучаюсь в руках самодуров, а теперь я с чувством глубокого удовлетворения взираю на твои мучения.

Среди ночи Катя взревела на весь дом:

- Уже? Ломится? Вышибает дверь?

Со всех сторон, из углов разных, сверху и снизу зашептали, чтоб успокоилась.

- Защити, старый, меня, бедную! - стонала Катя.

Утром неожиданно приехали в Куличи Алексей Сергеевич и Антон Петрович, и Марнухину снова пришлось взять в руки опостылевший рассказ, читать с показным воодушевлением. Растленные старцы похохатывали, слушая.

- Так и я мог бы написать, - вынес приговор желчный Алексей Сергеевич.

Услышав это, Марнухин понял, что рано сложил с себя литературные полномочия, еще только наступает пора самоутверждения, еще только предстоит завоевать расположение читателей.

- Но где и как добыть мне такой талант, чтобы написать лучше? - спросил он с недоумением.

Антон Петрович развалился в траве, а Алексей Сергеевич сунул пальцы ему в рот, раздвигая губы таким образом, чтобы вышла угловатая или непосредственно квадратная улыбка.

- Возможно, - мягко улыбнулся затем Антон Петрович, - наш приятель Алексей Сергеевич спрятал искомое... вы талант ищете, мой юный друг, я правильно понял?.. да, припрятал на своем складе пиротехники. Скажу еще вот что. Говорят, беда нашей нынешней литературы коренится в отсутствии серьезного читателя. В таком случае мы как критики вашего рассказа ровным счетом ничего не значим.