Да не судимы будете

Теперешнее положение КПЧ и республики в целом доволь­но сложное, налицо проявление контрреволюционных выступ­лений. Социал-демократы 5шно ведут дело к реставрации буржу­азной республики. И в связи со всем этим становится обидно и досадно, что ньшешнее руководство даже не хочет этого замечать. В своем выступлении т. Дубчек сказал: «У нас нет контрреволюции, мы не отходим от социализма, и мы несоглас­ны с варшавским письмом». Он даже назвал варшавское письмо «бюрократическим сочинением». Больше того, он заявил, что «варшавское совещание — это ошибка». Тов. Дубчек утвер­ждает, что КПЧ контролирует положение дел в стране. Так ли это на самом деле? Анализ дела асжазьшает другое. Вы разбе­ритесь, не допустите поспешности в оценке истинного положе­ния дел. Вы говорите о нашем якобы одностороннем подходе к оценке положения, что с нашей стороны это нереальный подход и что нет нужды по этим вопросам вести полемику. Нет, тт. Дубчек и Черник, не только надо вести полемику, а надо показать вам всю несостоятельность ваших заявлений и утвер­ждений.

В вашей стране происходит антисоветская истерия, идет сбор подписей против варшавского письма пяти партий, и при этом вы, тов. Дубчек, говорите, что вы не органйзовьшали эти подписи. Если верить вашим заявлениям, то тогда спрашивает­ся, а кто же организатор сбора подписей? Ваши утверждения, что вы не имеете отношения к организации подписей, не соот­ветствуют истинной правде. Вы накануне отъезда на настоящее совещание, 27 июля 1968 года, обращаясь по радио к народу, сделали следующее заявление: «Мы думаем о вашем доверии к нам. Я хочу вас заверить, что мы читаем те резолюции и письма, которые вы нам присылаете и в них единодушно поддерживаете нас. Я заверяю вас, что будем поступать так, чтобы мы могли с чистой совестью встретиться и говорить с вами, ведь мы должны защищать вас. Уважаемые друзья! Ваше доверие дало нам мандат на защиту интересов рабочих, крестьян, интеллигенции...» И это сказано накануне совещания. Спрашивается, от кого вы собираетесь защищать свой народ? Вы говорите о поддержке вас всем народом. Но мы располагаем и другими данными. В вашем же народе высказьюаются недоу­мение и возмущение по поводу «акций» сбора подписей. Народ запугивают, говорят, «не подпишешь — попадешь в «консерва­торы» со всеми вытекающими последствиями от этого опреде­ления». Во всем вашем выступлении вы, тов. Дубчек, старались вбить клин, поссорить нас с братскими партиями, подписавшими варшавское письмо. Не случайно у вас бытует «теория зонти­ка» — вы, мол, советские, должны нас прикрыть от нападок Польши и ГДР. Разве это партийная постановка вопроса? И при этом вы говорите, что вы интернационалисты. Правда, в вашем выступлении говорится, что вы выполняете свой интернацио­нальный долг, оказываете помощь Вьетнаму. А как же могло быть по-другому? Не может же Советский Союз нести все эти непомерные тяжести! Вы заявляете, что владеете положением, при этом желаемое явно выдаете за действительное, Неу,^ видно, надобности еще раз говорить о средствах массоври ин­формации, которые почти полностью находятся в руках наших противников. По всем ,^1}[риз1|а1^^м видно, что, вы утрачиваете марксистско-ленинский !.|сурс. «2000 слов» — это ведь просто контрреволющюнное «сочинение», и оно сотшши тысяч издает­ся у вас, а через сдещхалд^ныё каналы засылается к цам на Украину. Разве вы не знаете об этих изданиях? И вы говорите, что владеете положением. Как тогда все это понимать?

От вас идет разгул шовинизма, нащюнализма. Ваши «писа­ки» дошли до того, что в своих листовках требуют пересмотра границ, высказывают претензии на закарпатс1ше земли. И это делается членами КПД в научных и учебных заведениях. Как это понимать? Контрреволюция или реванши;^м? И с чьего голоса все это подается?

Я участник Дрезденского совещания и могу сопоставить, что за это время изменилось в вашем поведении. Заверения, некото­рые признания, обещания — все осталось то же, что и было сказано в Дрездене. Только положение в КПЧ и стране не только не улучшилось, а гораздо осложнилрсь. Выступления тт. Дубчека и Черника пбчти ничем не отличаются от дрезден­ских, только они стали более развязными. Правые используют ваше примиренчество, могут окончательно овладеть массами, и ваша же «общественность» вас и выбросит за борт. Вы можете строго ответить перед историей и народом за свои действия, за отход от принципов марксизма-ленинизма. Това­рищ Дубчек и Черник нас убеждают: «Нет ничего страшного. Вы нам верьте, не бойтесь». Что можно сказать на это? Да для вас самих самое страшное и трагичное то, что вы сами все больше и больше не верите этому. Даете свободу, основание и возможность действовать контрреволюционным и империали­стическим силам. Империалистические круги спят и видят наши раздоры. Киссинджер заявил: «КПЧ должна стать незаживаю­щей раной на теле Советского Союза». Вот в чем истинное намерение империалистов. Это надо вам всем помнить, в осо­бенности тов. Кригелю». (Здесь Кригель не выдержал и подал голос: «А почему мне? И вообще почему вы, тов. Шелест, все время смотрите на меня?») Я ответил довольно спокойно: «Вы сами хорошо знаете, тов. Кригель, все, о чем здесь идет речь». И продолжал: «Надо помнить всем, в особенности господам империалистам, что тело Советского Союза здоровое. Если же понадобится, наш народ, партия имеют все возможности и необ­ходимые средства излечить рану, вплоть до операционного вмешательства. Товарищи, подумайте, куда вы идете, чем все это может закончиться. Все это может быть трагично для народа. Тов. Дубчек, поймите, если вас буржуазная идеология использует как знамя борьбы против марксистско-ленинской идеологии, сравнивают вас с Масариком^^г^ то кому вы служите? Римско-католическая церковь служит молебны за ваши успехи и здоровье. А ведь известно, что; если враг тебя хвалит, ищи свою ошибку, где и когда ты ее совершил. Не самолюбуйтесь, ибо это может быть мыльным пузырем, закатом политической карьеры, а главное, могут быть большие политические и эконо­мические издержки для вашей страны и для КПЧ».

Мое выступление произвело сильное впечатление, вызвало даже какую-то растерянность среди чехословаков и явилось для них неожиданным. Дубчек сразу же после моего выступления взял слово и заявил, что моя речь имеет тон обвинения КПЧ. «Также неверно,— сказал он,— что мы отходим от марксизма- ленинизма. Листовки по Закарпатской области — это случайное дело, может, это делают случайные люди, ничего общего не имеющие с политикой КПЧ».

Смрковский (сразу же после моего выступления буквально побежал в свой вагон, оттуда связался с Прагой и передал корреспондентам и своим единомышленникам, что самое резкое выступление — Шелеста, и оно бьет в самое сердце). Чув­ствовалось, что мое выступление не на шутку растревожило чехов. Многие чехословацкие товарищи подходили ко мне и го­ворили, что выступление несколько резковатое, но в своей основе правдивое и правильное.

Брежнев моего выступления не слыхал, но я надеюсь, что ему передали и содержание, и реакцию на него чехословаков. Отношение Брежнева к моему выступлению осталось мне неиз­вестным. Но весь состав нашей делегации его одобрил.

Все наши товарищи целиком и полностью разделяли форму, тон и содержание моего выступления. Сам же я считал, что терять нам нечего. От этого совещания мы не приобрели ничего, а больше потеряли, потому что чехословацкое руковод­ство выступило чуть ли не обвинителем и победителем. Я ре­шил все высказать открьгго, все, что знал о них, что думал, и то, что отвечало действительной обстановке в КПЧ и стране.

Суслов, который замещал Брежнева во время его «болезни», после моего выступления и оценки его Дубчеком просто расте­рялся, струсил, доложил все Брежневу и, как мне говорили, считал, что надо бы пойти несколько на смягчение. Суслов даже рекомендовал мне за резкость принести извинение чехам. Я категорически отказался от такой позорной и трусливой «миссии». Тогда Суслов «нашел форму примирения» — вечеромпойти в состав к чехам на «кружку пива». Я тоже отказался идти, но за мной пришли чехословаки, Биляк и Кольдер, и я согласился пойти на эту «кру^у пива». Это было позорное для нас «примирение», искусственно созданное, игпритяа^шее'за уши без нужды и необходимости. Все это были выкрутасы, политиканство Суслова. Хотя и вьшили не только по кружке пива, но никакого ,откровенного|шгов(0ра не состоялось, да его и не могло быть. В разгар этой «дружеской» встречи и «прими­рения» ко мне за столик (встре^ бьша в вагоне-ресторане) подсел Ю. Смрковский^ уже будучи в хорошем подпитии, после «кружки пива», он по-дружески хлдлщул меня по плечу ладонью и сказал: «Тов. Шелест, а ты пр^шщьцо выстухвдл, может быть, кое-что и обострил, но ведь правильцо;. У нас иет руководителя. ^ Дубчек — это не руководитель, это дерьмр. Нам надо другого руководителя, сильного, волевого». И в этом 1проявилась Оррьба за власть в чехословацком руководстве. Я. об этом эпизоде' беседы моей со Смрковским за «кружкой пира» расеказа;? Бреж­неву, Подгорному и Косыгину. Поздно вечером после «прими­рения» мы возвратились на свою террнторщо;