Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Каноника поразило это странное смѣшеніе истинныхъ и вымышленныхъ происшествій, перечисленныхъ Донъ-Кихотомъ и глубокое знаніе имъ всего, что сколько-нибудь соприкасалось съ странствующимъ рыцарствомъ.

— Я не отрицаю извѣстной доли правды въ нѣкоторыхъ изъ поименованныхъ вами событій, отвѣтилъ каноникъ; особенно считаю достовѣрными подвиги названныхъ вами испанскихъ рыцарей. Соглашаюсь и съ тѣмъ, что на свѣтѣ существовали двѣнадцать перовъ Франціи, но только не могу вѣрить, чтобы они совершили все то, что приписываетъ имъ историкъ ихъ Турпинъ. Это были, дѣйствительно, рыцари, избранные королемъ Французскимъ и названные французскимъ словомъ pair, въ ознаменованіе того, что всѣ они равны, или покрайней мѣрѣ должны быть равны доблестями и мужествомъ. Это было военное братство, подобное братству Свитаго Іакова или Калатравы, въ которое могутъ быть приняты только избранные мужи, и подобно тому, какъ теперь говорятъ: рыцарь Святаго Іакова, или Алкантары, такъ говорили тогда: рыцарь двѣнадцати перовъ. Что на свѣтѣ существовали Сидъ или Бернардъ дель Карпіо, въ этомъ никто не сомнѣвается, но совершили ли они всѣ тѣ подвиги, которые имъ приписываютъ, это опять другой вопросъ. Что же касается пружины Петра, лежащей возлѣ сѣдла Бабіеки, въ оружейной залѣ короля, то грѣшный человѣкъ, какъ не велика она по вашимъ словамъ, я однако не замѣтилъ ее, хотя отлично видѣлъ лежащее возлѣ нее сѣдло.

— И однако она хранится въ этой залѣ, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, въ кожанномъ футлярѣ для предохраненія отъ ржавчины.

— Быть можетъ, отвѣтилъ каноникъ, но, клянусь моимъ священнымъ саномъ, я не замѣтилъ ее. Но если бы даже она хранилась въ залѣ короля, должно ли это убѣдить меня въ существованіи Амадисовъ и безчисленнаго множества иныхъ рыцарей, о которыхъ разсказываютъ столько небылицъ. И развѣ пружина Петра должна заставить такого умнаго и образованнаго человѣка, какъ вы, считать истиной весь этотъ вздоръ, всю эту наглую ложь, которой переполнены рыцарскія книги.

Глава L

— Вотъ это мило! воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Книги, напечатанныя съ разрѣшенія короля и одобренныя цензурой; книги, возбуждающія всеобщій восторгъ, пожираемыя, такъ сказать, великими и малыми, богатыми и бѣдными, учеными и невѣждами, простолюдинами и знатью, словомъ людьми всѣхъ родовъ и состояній, оказываются наполненными наглою ложью, между тѣмъ вамъ въ нимъ описаны до мельчайшихъ подробностей: родословная, мѣсторожденіе и мѣсто похожденій, возрастъ, наконецъ всѣ дѣянія рыцарей, какъ они происходили день въ день, минута въ минуту. Ради Бога, господа, одумайтесь, продолжалъ онъ; не клевещите на истину, и вѣрьте мнѣ, что въ этомъ отношеніи, я вамъ подаю лучшій совѣтъ, какому можетъ послѣдовать умный человѣкъ. Если вы не вѣрите мнѣ, такъ прочтите эти, уничтожаемыя вами, книги; и тогда вы сами узнаете то наслажденіе, которое онѣ доставляютъ всѣмъ своимъ читателямъ. Скажите, можетъ ли что-нибудь сравниться съ наслажденіемъ видѣть эту восхитительную картину: передъ вами кипящее смоляное озеро, кишащее змѣями, ящерицами, ужами и другими ядовитыми, отвратительными, ужасными насѣкомыми. И вдругъ изъ глубины его слышится горестный, умоляющій звукъ. О, это бы ты ни былъ рыцарь, стоящій на берегу нашего ужаснаго озера, говоритъ невѣдомый голосъ, если ты желаешь обладать кладомъ, скрытымъ подъ этими черными волнами, то призови на помощь все свое мужество, и погрузись въ эти кипящія волны. Если у тебя не хватитъ рѣшимости, въ такомъ случаѣ ты недостоинъ узрѣть несказанныя чудеса семи замковъ нашихъ семи фей, обитающихъ на днѣ этихъ смоляныхъ водъ. И не успѣлъ умолкнуть этотъ грозный голосъ, какъ рыцарь, забывая всякій страхъ, всѣ грозящія ему опасности, не скинувъ даже съ себя своего тяжелаго вооруженія, и только поручивъ себя Богу и своей дамѣ, кидается въ мрачныя волны кипящаго озера; и въ ту минуту, когда меньше всего думаетъ о томъ, что станется съ нимъ, онъ видитъ себя среди восхитительнѣйшихъ садовъ, подобныхъ которымъ нѣтъ и въ елисейскихъ поляхъ. И ему кажется, что воздухъ тамъ какъ будто прозрачнѣе, будто солнце сіяетъ тамъ съ какимъ то новымъ блескомъ. И видитъ онъ роскошный лѣсъ, радующій взоры рыцаря вѣтвистыми, ярко-зелеными деревьями, и слухъ его обворожаютъ чудесные голоса миріадъ радужныхъ птицъ, весело прыгающихъ по скрещивающимся вѣткамъ. У ногъ его протекаетъ свѣжій ручей съ зеркальными водами, струящимися по бѣлымъ камнямъ, которые кажутся золотымъ рѣшетомъ, пропускающимъ жемчужины востока. Возлѣ него плещетъ роскошный фонтанъ изъ мрамора и разноцвѣтной яшмы; немного дальше виднѣется другой фонтанъ, сложенный, какъ то небрежно, рукою великаго художника изъ набросанныхъ въ безпорядкѣ раковинъ и бѣло-желтыхъ жилищъ слизняка. Нестройно, но чудесно смѣшанные съ кусками чистѣйшаго хрусталя, они образуютъ своеобразную, капризную постройку, въ которой искуство, соперничая съ природой, торжествуетъ надъ нею. А между тѣмъ съ противоположной стороны возвышается величественный замокъ съ массивными золотыми стѣнами, съ гіацинтовыми дверьми и алмазными зубцами, выстроенный съ такимъ божественнымъ вкусомъ, что рисунокъ его кажется драгоцѣннѣе всей этой кучи рубиновъ, изумрудовъ, брилліантовъ, топазовъ, золота, гіацинтовъ и прочаго матеріала, изъ котораго построенъ этотъ удивительный замовъ. И когда взоръ вашъ. пораженъ всѣми этими чудесами, изъ ограды замка выходитъ группа сіяющихъ красавицъ, въ такихъ пышныхъ нарядахъ, что если бы я принялся описывать великолѣпіе ихъ, то никогда бы не кончилъ.

И та красавица, которая идетъ впереди другихъ, приближается къ безстрашному рыцарю, беретъ его за руку, ведетъ, не говоря ни слова, во дворецъ, и раздѣвши тамъ, обмываетъ его мятной, тепловатой водой, натираетъ тѣло его душистыми мазями и облекаетъ потомъ въ бѣлоснѣжную сорочку, надушенную самыми изысканными ароматами; другая дѣвушка накидываетъ на него плащъ, который одинъ стоитъ, на худой счетъ, столько же, какъ любой городъ, а можетъ быть даже дороже. Скажите теперь, что можетъ быть восхитительнѣе, если послѣ этого вамъ скажутъ, какъ очаровательныя дѣвушки привели рыцаря въ сіяющій несказаннымъ великолѣпіемъ залъ, гдѣ онъ находитъ столы, уставленные такими рѣдкими яствами, что онѣмѣваетъ отъ изумленія; тутъ льютъ ему на руки дистилированную душистую воду, усаживаютъ его въ кресло эбеноваго дерева, и чудесныя дѣвушки служатъ ему, сохраняя чудесное молчаніе. Онѣ предлагаютъ ему тысячи такихъ изысканныхъ блюдъ, что рыцарь не знаетъ за что взяться. и въ тоже время неизвѣстно чьими перстами приводятся въ движеніе струны, очаровывающія слухъ рыцаря музыкальной мелодіей во все время обѣда. Послѣ обѣда, когда блюда прибраны уже со стола, и рыцарь небрежно развалившись въ мягкомъ креслѣ, принимается, можетъ быть, чистить себѣ зубы, передъ нимъ неожиданно раскрывается дверь, и въ нее входитъ красавица прелестнѣе всѣхъ тѣхъ, которыя существовали до сихъ поръ на свѣтѣ. Она подходитъ въ рыцарю, садится возлѣ него, и разсказываетъ ему сладкимъ голосомъ о томъ, что это за замокъ, о томъ, какъ очарованная, она обитаетъ въ немъ и множество другихъ удивительныхъ подробностей, изумляющихъ рыцаря и очаровывающихъ читателя. Но не стану болѣе распространяться объ этомъ; я довольно сказалъ въ доказательство того, что на какой бы страницѣ не раскрыть исторію странствующаго рыцаря, она всегда увлечетъ читателя. Господа, повторяю вамъ, читайте эти книги, и если васъ одолѣваетъ скука, если вы чувствуете себя въ дурномъ настроеніи духа, вы увидите тогда, какъ рыцарскія книги развлекутъ и успокоятъ васъ. Съ своей стороны я могу сказать, что съ того дня, какъ я сталъ странствующимъ рыцаремъ, я чувствую себя мужественнымъ, щедрымъ, великодушнымъ, предупредительнымъ, предпріимчивымъ, благосклоннымъ, терпѣливо переносящимъ труды, усталость, страданія, заключеніе и наконецъ очарованіе. Да, хотя меня очень недавно заперли, какъ полуумнаго въ клѣтку, я тѣмъ не менѣе надѣюсь при помощи своей руки, если небо поможетъ и судьба не станетъ противодѣйствовать мнѣ, сдѣлаться вскорѣ королемъ: да явлю въ этомъ высокомъ санѣ всю благодарность и щедрость, наполняющія мое сердце. Человѣкъ бѣдный не въ состояніи показать себя щедрымъ, какъ бы онъ не былъ въ сущности щедръ; благодарность же, существующая только въ желаніи — мертва, какъ вѣра безъ дѣлъ. Вотъ почему я желалъ бы сдѣлаться императоромъ, чтобы, благодѣтельствуя друзьямъ моимъ, особенно этому бѣдному оруженосцу моему Санчо Пансо, котораго я считаю лучшимъ человѣкомъ въ мірѣ, я бы могъ выказать себя на дѣлѣ такимъ, какимъ создала меня природа. Я отъ души хотѣлъ бы дать этому Санчо какое-нибудь графство, которое я обѣщалъ ему нѣсколько дней тому назадъ; боюсь только, что у него не хватитъ дарованія хорошо управлять имъ.