История Александра Македонского

4. Но был ли Александр безрассуден и опрометчив, раз он решился с незначительными силами устремиться на столь большое войско? Конечно, нет! Ибо кто другой опирался на более значительные и прекрасные средства: на великодушие, здравый смысл, умеренность и мужество, которыми его снарядила Философия? Ведь он отправился в поход против персов, получив от своего учителя Аристотеля больше, чем от своего отца Филиппа. Поэтому мы, почитая Гомера, охотно верим тем писателям, которые сообщают, что Александр однажды назвал «Илиаду» и «Одиссею» снаряжением, которое следует за ним во всех походах. Но если кто-либо скажет, что «Илиада» и «Одиссея» служили ему только тем, что отвлекали от напряжения и были приятным развлечением в свободное время, тогда как в действительности он опирался на сочинения по философии и рассуждения о неустрашимости и мужестве, а так-430 же на заметки об умеренности и великодушии, мы с презрением отвергаем это мнение, поскольку он, как известно, ничего не писал ни о силлогизмах, ии об аксиомах, не гулял по дорожкам Ликея и не рассуждал о философских вопросах в Академии. А тем, кто полагает, что философия заключается в словах, а не в делах, мы напомним, что ни Пифагор ничего не написал, ни Сократ, ни Аркесилай, ни Карнеад, а ведь, будучи из философов крупнейшими, они к тому же не были заняты столь великими войнами, не покоряли заморских царей, ие основывали греческих городов в землях диких народов н не обходили землю для установления законов и мира среди необразованных и незнакомых с законами племен. Они имели свободное время, но труд писать оставляли софистам. Но откуда же мы узнали, что они были философами? Из того, что они говорили, из того, как они жили, из того, чему они учили. А из всего этого Александр, если рассмотреть то, что он говорил, что он делал и чему учил, тоже будет признан философом.

5. Прежде всего, пускай это, если хотите, кажется более чем странным, сравним учеников Александра с теми, кто учился у Платона и Сократа. Последние обучали людей способных и говоривших на одном наречии, во всяком случае понимавших греческий язык, и при этом многих они ни в чем не убедили, поскольку Критий, Алкнвиад и Клитофонт, отвергнув учение, как узду, уклонились совсем в другую сторону. Если же поглядишь на учеников Александра, то увидишь, что гнр-канцев он приучил заключать бракн, жителей Арахосии научил возделывать землю, согдианцев убедил кормить своих престарелых родителей и не убивать их, а персов — почитать своих матерей и не вступать с ними в брак. До чего же замечательна философия! Ведь благодаря ей индийцы почитают теперь греческих богов, а скифы хоронят умерших, а не пожирают их, как прежде. Мы поражаемся силе Карнеада по той причине, что он Клитомаха, который был по происхождению карфагенянином и ранее носил имя Аздрубала, сделал настоящим греком. Мы удивляемся способностям Зенона, который Диогена Вавилонского сделал философом. Но ведь Александр усмирил Азию, там стали читать Гомера, а дети персов и жителей Су-зианы и Гедросии стали выступать в трагедиях Еврипида и Софокла. Сократ был осужден афинскими сикофантами за то, что он вводил новых богов, тогда как благодаря Александру греческим богам стали поклоняться Бактрия и Кавказ. Платон пписал только одно государственное устройство, но никого не убедил воспользоваться им из-за суровости. Между тем Александр основал более чем 70 городов в землях у диких народов, распространил на Азию установления эллинов и отучил дикарей от их дикой жизни. Нас, знакомых с законами Платона, единицы, а законами Александра пользовались и пользуются тысячи и тысячи людей. Те, которые были побеждены Александром, теперь гораздо счастливее тех, кто избежал этой

участи, ибо никто не положил конец тяжелой жизни последних, тогда как первых Александр, победив их, сделал счастливыми. Фемистокл, когда он после своего бегства получил от царя большие дары, и в том числе 3 города, обязанных платить дань, первый — хлебом, второй — вином, а третий — мясом, сказал: «Мы бы погибли, о дети, если бы мы не погибли». К тем, кто был подчинен Александром, применить это изречение будет даже разумнее: ведь они бы никогда не расцвели до такой степени, если бы не были им покорены. У Египта не было бы Александрии, у Месопотамии — Селевкии, у Согдиа-ны — Профтасии, у Индии —Букефалии, а у Кавказа — греческого города, благодаря основанию которых исчезла дикость и худшие установления постепенно были заменены лучшими. Поэтому если философы считают важнейшим среди своих занятий то, что смягчают и улучшают жестокие и грубые нравы, то Александр, переделавший дикую природу не у одной тысячи племен, достоин того, чтобы по заслугам называться величайшим философом.

6. Как известно, много восхваляют государственное устройство Зенона, положившего начало учению стоиков, суть которого состоит в том, чтобы мы жили не по городам и по де-мам, различаясь по своим обычаям, а приняли в число сооте честветшиков и сограждан всех людей и вели жизнь по общи правилам и законам, подобно пасущемуся вместе стаду, кото рое живет вместе и подчиняется общим установлениям. Н Зенон изобразил его как сновидение и образец того, как фило соф понимает благозаконие и представляет себе государствен ное устройство, а Александр эти положения претворил в жизнь на деле. Аристотель ему советовал, чтобы эллинами он управлял как наставник, а варварами — как деспот, о первых заботился, как о друзьях и родственниках, а со 'вторыми вел себя, как со зверями, а не как с людьми. Однако он, избегая разжигающих вражду восстаний, которые бы изнутри подтачивали его могущество, поступил иначе; рассуждая как все общий покровитель, посланный богами, он выступил как за ступник всех и каждого и, принуждая оружием тех, кого не привлек словами, соединил в одно целое людей со всех концо света, смешав, словно вино в заздравном кратере, жизненны пути, характеры, брачные установления и обычаи. Он потребо вал, чтобы родиной все считали вселенную, а его лагерь акрополем или крепостью, добрых людей — соплеменниками, злых чужестранцами, чтобы эллины и варвары не различалис между собою ни по плащам, ни по щитам, ни по кандиям, н по акинакам, но чтобы всякого доблестного мужа считали эл лином, а порочного — варваром, н приказал, чтобы все носил" одинаковую одежду, питались одной пищей, имели общи брачные установления и обычаи, смешанные благодаря сов местным бракам и рожденным от них детям.

7. Демарат из Коринфа, бывший одним из соратников

друзей Филиппа, увидев Александра в Сузах, зарыдал от радости и сказал: «Величайшей радости не испытали эллины, которые не дожили до сегодняшнего дня, ибо они не видели Александра сидящим на троне Дария». Однако я, клянусь Зевсом, не завидую тем, кто видел это зрелище, ибо такая удача доставалась и менее знаменитым царям, но мне было бы приятно быть свидетелем другого-—той прекрасной и священной брачной церемонии, когда он принял под одним шатром, покрытым золотом, и собрал у общего семейного очага 100 невест из Персии и 100 женихов из Македонии и Эллады, а сам, украшенный венком, первым запел свадебную неснь, звучащую словно гимн величайшим и могущественнейшим народам, идущим на брак друг с другом, и как супруг для одной, а для остальных сват, отец и покровитель соединил их браком. Вот тут-то я бы с удовольствием сказал: «Ксеркс, ты был варваром и глупцом, когда тщетно пытался построить мост через Геллеспонт. Мудрые цари объединяют Азию с Европой не так, не бревнами, не плотами и не бездушными канатами, а законной любовью, благоразумными браками и союзом между детьми, который приносит общее потомство».

8. Александр позаботился и о нарядах и предпочел носить не индийскую одежду, а. персидскую, которая была удобнее. При этой из наряда варваров он устранил все необычное и театральное, а именно тиару, кандий и анаксириды и, как сообщает Эратосфен, носил одеяние среднее между персидским и македонским. Как философу, ему было все равно, что носить, но как всеобщему правителю и любящему своих людей царю, уважением к одеяниям побежденных ему удалось приобрести их расположение и сделать так, чтобы они по-настоящему полюбили иакедонян как наставников, вместо того чтобы возненавидеть их как врагов. Наоборот, глупо и бессмысленно было бы любить одноцветный плащ и презирать хитон с пурпурной каймой или, наоборот, отвергать первый и приходить в упоение от второго и, подобно малому ребенку, который надевает то, что велнт кормилица, сохранять одежду только потому, что ее носили предки. Люди, которые идут охотиться на диких животных, надевают на себя шкуры оленей, в хитониски из птичьих перьев одеваются те, кто ловит птиц, одетые в красные хитоны опасаются попадаться на глаза быкам, а в белые—слонам, потому что названные животные от этих цветов раздражаются и приходят в ярость. А вот великого царя, который, приручив, как животных, и склонив к себе неукротимые и враждующие народы, смягчил их и успокоил, усвоив привычную для них одежду и свойственные им обычаи, унял их уныние и умерил досаду, почему-то упрекают за то, что таким изменением внешнего вида он привлек на свою сторону Азию, ибо оружием он покорил только их тела, а души завоевал, переняв их одежду, тогда как следует восхищаться его мудростью! Аристиппа, известного последователя Сократа, восхва-15-Ш 433 ляют за одно то, что он, появляясь как в бедном рубище, так и в милетском плаще, и в том и в другом одеянии сохранял свое достоинство. А Александра почему-то осуждают за то, что придал красоту одежде своих предков и при этом, начиная закладывать основания великой державы, не выказал презрения к побежденным. Не как разбойник он обрушился на Азию, и смотрел он на нее не как на добычу или на плод нечаянного благоволения Удачи, предназначенный для грабежа и расхищения, и вел себя не так, как впоследствии Ганнибал в Италии, а в прежние времена треры в Ионии, а скифы в Мидии. Но хотел он, чтобы на земле все было подчинено одному закону и собрано б одно государство, предполагал соединить всех людей в один народ, поэтому если бы божество, пославшее, сюда душу Александра, не позвало его так быстро назад, один закон просвещал бы всех людей, которые бы стремились к единой справедливости, как к единому для всех солнечному свету. Однако ныне та часть земли, которую Александр не видел, так и остается непросвещенной сиянием этого солнца.