Элегии и малые поэмы

        Отдых даешь от тревог, душу приходишь делить.

        Ты мне и спутник и вождь, ты меня от Истра уводишь,

120 На Геликоне даешь место по-прежнему мне.

        Ты, как немногим, дала мне при жизни громкое имя,

        Хоть лишь по смерти молва дарит обычно его.

        Черная зависть, что все современное злобно поносит,

        Ни одного из моих не уязвила трудов,

125 Несправедлива молва не была к моему дарованью,

        Хоть и немало больших век наш поэтов родил.

        Выше себя я ставил их всех, но многие вровень

        Ставили нас, и весь мир песни читает мои.

        И, если истина есть в провиденье вещих поэтов,

130 То и по смерти, земля, я не достанусь тебе.

        Славой моим ли стихам иль твоей любви я обязан,

        Ты благодарность мою, верный читатель, прими.

Книга пятая

Элегия I

        С гетского берега я посылаю еще одну книжку;

        Ты, кто мне предан, прибавь к прежней четверке ее.

        Будут и эти стихи под стать судьбе стихотворца:

        В книге во всей не найти строчки, ласкающей слух.

5     Жизнь безотрадна моя — безотрадно и то, что пишу я,

        С горьким предметом стихов в полном согласии слог.

        Весел и счастлив я был — были веселы юные песни.

        Хоть и пришлось мне теперь горько раскаяться в них.

        После паденья могу лишь о нем я твердить постоянно,

10   И содержаньем стихов сделалась участь моя.

        Словно простертый без сил на прибрежном песке у Каистра

        Лебедь поет над собой сам погребальную песнь,

        Так и я, занесен на далекий берег сарматский,

        Делаю все, чтоб немой тризна моя не была.

15   Если кто станет искать утех и песен игривых,

        Предупреждаю, чтоб он этих стихов не читал.

        Больше ему подойдут и Галл, и приятный Проперций,

        Больше ему подойдет нежный Тибулла талант.

        О, когда бы меня заодно не числили с ними!

20   Горе! Зачем порой Муза резвилась моя?

        В крае, где скифский Истр, я за то несу наказанье,

        Что в шаловливых стихах бога с колчаном воспел.

        Что мне осталось? Стихи никому не зазорными сделав,

        Я им велел, чтоб они помнили имя мое.

25   Может быть, спросите вы, почему так много унылых

        Песен теперь я пою? Участь уныла моя!

        Не поэтический дар, не искусство их создавали, —

        Беды поэту дарят тему стихов и стихи.

        Да и большую ли часть невзгод моих песни вместили?

30   Тот не несчастен, кто счет знает несчастьям своим.

        Сколько кустов по лесам, сколько в мутном Тибре песчинок,

        Сколько стеблей травяных Марсово поле растит, —

        Столько я тягот несу, от которых одно исцеленье

        И передышка одна — медленный труд Пиэрид.

35   Спросишь: когда же, Назон, конец твоим жалобным песням?

        Кончится ссылка — тогда будет и песням конец.

        Ссыльного участь, поверь, — неизбывный источник для жалоб;

        В этих стихах не я — участь моя говорит.

        Если бы родину мне и жену дорогую вернули,

40   Стал бы весел мой взгляд, стал бы я прежним опять.

        Если гнев свой смягчит поражений не знающий Цезарь,

        Снова тебе подарю полную радости песнь.

        Стих мой бывал шаловлив — шаловливым он больше не будет,

        Хватит того, что меня он уж однажды сгубил.

45   Буду я петь лишь о том, что одобрит Цезарь, — но ссылку

        Пусть облегчит мне и даст хоть от сарматов уйти!

        А до того как могут не быть мои книжки печальны?

        Что, кроме флейты, звучать может над прахом моим? [588]

        Скажешь: лучше бы ты терпел невзгоды в молчанье,

50   Скрыл безмолвьем глухим то, что постигло тебя.

        Значит, требуешь ты, чтобы стона не вырвала пытка,

        Чтобы слезы не пролил раненный тяжко боец.

        Сам Фаларид разрешил вопить в Перилловой меди,

        Чтобы мычаньем звучал вопль этот в пасти быка.

55   Не рассердился Ахилл, увидев слезы Приама, —

        Ты ж мне рыдать не велишь, жестокосердней врага.

        Сделали дети Лето одинокой и сирой Ниобу,

        Но, чтобы слез не лила, ей приказать не могли.

        Жалоба Прокны вовек и стон Альционы не смолкнут, —

60   Значит, не зря мы хотим горе словами излить.

        Вот почему Филоктет в холодной лемиосской пещере

        Скалы тревожил не раз, сетуя вслух на судьбу.

        Душит стесненная боль, все больше в груди раскаляло…

        Силой ее подавив, множим мы силу ее.

65   Так что ко мне снисходителен будь — иль оставь мои книжки,

        Если, читатель, тебе то, что мне в пользу, претит.

        Но почему бы они могли претить хоть кому-то?

        Разве от них пострадал кто-нибудь, кроме меня?

        Плохи, согласен, стихи; но кто их читать заставляет?

70   Брось их, если они разочаруют тебя.

        Я их не правлю; но ты не забудь, где они создавались, —

        Право, они не грубей родины дикой своей.

        Рим не должен равнять меня со своими певцами,

        А меж сарматов, поверь, буду и я даровит!

75   Слава к тому же меня не прельщает, меж тем как нередко

        Громкой молвы похвала шпоры таланту дает.

        Я не хочу, чтобы дух мой зачах меж тревог постоянных.

        Что, несмотря на запрет, одолевают его.

        Вот для чего я пишу. А зачем посылаю, ты спросишь,

        Эти стихи? Хоть так с вами побыть я хочу.

Элегия III

        Нынче — тот день, когда (если в днях я со счета не сбился)

        Правят поэты, о Вакх, твой ежегодный обряд: [589]

        В праздничных свежих венках из душистых цветов осушают

        Чаши с напитком твоим и величают тебя.

5     Помню, случалось и мне, покуда судьба позволяла,

        Гостем, угодным тебе, с ними бывать на пирах.

        Ну, а теперь берега, где сармат соседствует с гетом,

        Держат меня вдалеке под киносурской звездой.

        Жизнь, которую я проводил без забот и без тягот,

10   Зная лишь сладостный труд в хоре сестер Пиэрид,

        Ныне средь гетских мечей влачу на далекой чужбине,

        Вынесши много невзгод на море и на земле.

        Случай сгубил ли меня иль богов разгневанных воля,

        Иль при рожденье ко мне Парка сурова была,

15   Должен ты был все равно своей божественной силой

        Помощь поэту подать, чтущему свято твой плющ,

        Или же что изрекут над судьбою властные сестры,

        То недоступно уже воле богов остальных?

        Сам по заслугам ты был вознесен к твердыням эфира,

20   Но и тебе этот путь стоил немалых трудов.

        В городе ты не остался родном, но в край заснеженный

        К марсолюбивым проник гетам, к стримокским струям,

        Через Персиду прошел, через Ганг широкотекущий,

        Вплоть до рек, что поят смуглый индийцев народ.

25   Дважды такое тебе, рожденному дважды, судили

        Парки, которые нам нить роковую прядут.

        Вот и меня, коль не грех себя уподобить бессмертным,