Моя жизнь

ним были его друзья - проф. Катавате и помощник судьи. Гокхале пригласил нас

принять участие в торжестве и поделился своими воспоминаниями о Ранаде. Он

сравнил, между прочим, Ранаде с Телангом и Мандликом. Он превозносил

чарующий стиль Теланга и величие Мандлика как реформатора. Вспоминая заботу

Мандлика о своих клиентах, он рассказал нам анекдот о том, как однажды, опоздав на поезд, которым он обычно ездил, Мандлик заказал специальный

поезд, чтобы вовремя попасть в суд, где должен был защищать своего клиента.

Но Ранаде, говорил Гокхале, возвышается над ними своей разносторонней

одаренностью. Он был не только великим судьей, но в равной степени и великим

историком, экономистом и реформатором. Будучи судьей, он все же смело

посещал заседания Конгресса. Все так верили в его прозорливость, что без

обсуждения принимали предложенные им решения. Описывая умственные и душевные

качества своего учителя, Гокхале испытывал бесконечное наслаждение.

Гокхале ездил в те времена в экипаже. Я не понимал, какая была в этом

необходимость, и однажды упрекнул его:

- Неужели вы не можете ездить трамваем? Или это унижает достоинство

лидера?

Его, видимо, несколько огорчило мое замечание, и он сказал:

- Значит, и вы не поняли меня! Я не трачу своего жалованья на личные

удобства. Я завидую вашей свободе, благодаря которой вы можете ездить в

трамвае, но, к сожалению, я не могу поступать так же. Если бы вы были

жертвой такой широкой популярности, как я, то вам было бы также трудно и

даже невозможно ездить в трамвае. Не следует думать, что лидеры все делают

для личного удобства. Мне нравится простота вашего образа жизни, и я

стараюсь жить как можно проще, но некоторые расходы неизбежны для такого

человека, как я.

Таким образом, одно из моих сомнений было легко разрешено, но осталась еще

одна претензия.

- Но вы никогда не выходите даже погулять, - сказал я. - Не удивительно, что вы всегда нездоровы. Неужели служение обществу не оставляет времени для

физических упражнений?

- А вы видели когда-нибудь, чтобы у меня оставалось свободное время для

прогулки? - ответил он.

Я настолько уважал Гокхале, что никогда не возражал ему. Промолчал я и на

этот раз, хотя его ответ не удовлетворил меня. Я считал тогда, да и теперь

считаю, что независимо от того, сколько работы у человека, он должен найти

время для физических упражнений, как он находит его для еды. Полагаю, что

физические упражнения не только не уменьшают работоспособности, но, наоборот, увеличивают ее.

XVIII. МЕСЯЦ С ГОКХАЛЕ - II

Живя под одной крышей с Гокхале, я отнюдь не сидел все время дома.

Своим друзьям-христианам из Южной Африки я обещал повидаться с

индийцами-христианами в Индии и познакомиться с условиями их жизни. Я слышал

о бабу Каличаране Банерджи и был о нем высокого мнения. Он принимал

деятельное участие в работе Конгресса, и я не испытывал по отношению к нему

того предубеждения, которое внушили мне рядовые индийцы-христиане, стоявшие

в стороне от работы Конгресса и чуждавшиеся как индусов, так и мусульман.

Когда я сообщил Гокхале о своем желании увидеться с Банерджи, он спросил:

- Зачем это вам? Он очень хороший человек, но, боюсь, не удовлетворит вас.

Я очень хорошо его знаю. Но если уж вы так хотите, то можете с ним

повидаться.

Я просил Банерджи принять меня, и он с готовностью согласился. Когда я

пришел, оказалось, что его жена лежит на смертном одре. Домашняя обстановка

была совсем простой. На Конгрессе Банерджи был в пиджаке и брюках, а теперь, к своему удовольствию, я увидел его в бенгальском дхоти и рубашке. Мне

понравилась простота его одежды, хотя сам я тогда носил сюртук и брюки

парсов. Без всяких предисловий я заговорил с ним о своих сомнениях. Он

спросил:

- Верите ли вы в учение о первородном грехе?

- Да, верю, - ответил я.

- Ну так вот, индуизм не обещает искупления этого греха, а христианство

обещает. - И добавил: Возмездие за грех - смерть, и библия говорит, что

единственный путь искупления - довериться Христу.

Я ссылался на Бхакти-марга (Путь почитания) из "Бхагаватгиты", но это было

бесполезно. Я поблагодарил его за любезность. Беседа с ним не удовлетворила

меня, но все же я извлек из нее некоторую пользу.

Я исходил (большей частью я передвигался пешком) Калькутту вдоль и

поперек. Я встретился с судьей Миттером и сэром Гурудас Банерджи, чья помощь

мне была нужна для моей работы в Южной Африке. Примерно в это же время я

познакомился с раджой сэром Пьяримоханом Мукерджи.

Каличаран Банерджи рассказывал мне о храме Кали, который я очень хотел

посетить, в особенности после того, как прочитал о нем в книгах. В один

прекрасный день я отправился туда. В этом же районе жил и судья Миттер, поэтому я посетил храм в тот же день, когда заходил к Миттеру. По дороге я

увидел большое стадо овец, которых гнали в храм Кали, чтобы принести в

жертву. Вдоль дороги, ведущей к храму, выстроились ряды нищих. Среди них

были нищие монахи, но я уже тогда был решительным противником того, чтобы

подавать милостыню здоровым людям. Целая толпа их шла за мной. Нищий, сидевший на веранде, остановил меня вопросом:

- Куда ты направляешься, сын мой?

Я ответил. Он попросил меня и моего спутника присесть, что мы и сделали. Я

спросил его:

- Считаете ли вы подобное жертвоприношение религией?

- Кто может считать религией убийство животных?

- Тогда почему же вы не проповедуете против этого?

- Это не мое дело. Наше дело молиться богу.

- Но разве нет другого места, где бы вы могли молиться?

- Все места одинаково хороши для нас. Люди подобны стаду овец, они идут

туда, куда их ведут вожди. Это не наше дело. Мы садху.

Мы не стали продолжать спора и пошли к храму. Навстречу нам текли потоки

крови. Я не мог вынести этого зрелища. Я был возмущен и взволнован. Никогда

не забуду той картины.

В этот самый вечер я был приглашен на обед к бенгальским друзьям. С одним

из них я заговорил об этой жестокой форме богослужения. Но он ответил:

- Овцы ничего не чувствуют. Шум и барабанный бой заглушают ощущение боли.

Я не мог стерпеть и возразил, что если бы овцы обладали даром речи, то, наверное, сказали бы другое. Я чувствовал, что необходимо положить конец

этому жестокому обычаю. Я вспомнил историю Будды, но понял, что подобная

задача мне не по силам.

Я и теперь придерживаюсь этих убеждений. Для меня жизнь ягненка не менее

драгоценна, чем жизнь человеческого существа. И я не согласился бы отнять

жизнь у ягненка ради человеческого тела. Я считаю, что чем беспомощней

существо, тем больше у него прав рассчитывать на защиту со стороны человека

от человеческой жестокости. Но тот, кто не подготовил себя к такому

служению, не способен его защитить. Я должен пройти через большее

самоочищение и жертву, прежде чем смогу надеяться спасти ягнят от

нечестивого жертвоприношения. Я готовлюсь умереть, заботясь о самоочищении и

жертве, и неустанно молюсь, чтобы на земле родился сильный духом человек -

мужчина или женщина, - исполненный божественного милосердия, который

освободил бы нас от этого омерзительного греха, спас жизнь невинных существ

и очистил храм. Непонятно, как Бенгалия с присущими ее населению знаниями, умом, жертвенностью и эмоциональностью терпит подобную резню.

XIX. МЕСЯЦ С ГОКХАЛЕ - III

Зрелище ужасного жертвоприношения в храме Кали, совершенного во имя

религии, еще более усилило мое желание познакомиться с жизнью Бенгалии. Я

много читал и слышал о "Брахмо самадже". Я знал кое-что о жизни Пратапа

Чандра Мазумдара и присутствовал на нескольких митингах, где он выступал. О