История Сочинителя (СИ)

Нужно ещё понять - в какое время я развивался и где.

Фальшивое и скудное общество, регламентирование идеалов и ценностей, изолированность от мира, от информации, от истории человечества - кем должен был становиться человек, развивающийся в таких условиях? "гомосоветикусом" - тем или иным муравьём, поддерживающим существование бессмысленного муравейника. Можно образно представить, как на мне наростились несколько слоёв кожи, и я сдирал один слой и думал, что наконец обрёл своё истинное лицо. Но оказывалось, что это ещё одна маска и вновь приходилось её сдирать, чтобы обнаружить следующую фальшивость.

У всех рождающихся людей есть прекрасное качество - открытость и доверчивость, но оно же делает их пластилиновыми. Их лепят как угодно, а вылепив, выпускают на "свободу", и откуда может возникнуть противоядие против этой сделанности, против этой пластилиновой фигурки внутри себя? Только из свободы творчества, из освоения Слова.

Но одновременно человек эгоцентричен - тоже хорошее качество, но и оно может послужить ограниченности - тщеславию, которое порождает обман и заблуждения, или жадность и жестокость.

Конечно, в начале становления от ребёнка зависит не всё, но затем у человека возникает Выбор - "быть или не быть", принести себя в жертву истинному развитию или оставаться элементом в системе, актёром. И только единицы выбирают первое. И эти единицы действительно живут и управляют жизнью. Пусть от актёра до Автора очень долог и сложен. "Полноценным" Автором или Сочинителем становятся очень редко. В основном достигают того или иного уровня в творчестве, становясь хозяевами мелких княжеств.

Вместе с линькой ("сменой кожи") во мне происходили процессы крушения навязанных кумиров, и то пространство, что они занимали в моём сознании, заполнялось собственным творчеством и моим личностным "я". Это и есть начало вычленения из социума (на место ума социального приходит собственное разумение).

Тогда я думал, что мне не хватает образованности и профессионализма каких-то творческих приёмов и методов. Но теперь я знаю, что и хорошо, что не хватало, ибо я прошёл весь творческий путь самостоятельно, без давления на меня авторитетов всяких застойных школ и учений. Естественно, что присутствовало подражание, но никто не стоял надо мной и не учил творческим "навыкам". Моими учителями были книги, "шлаки" от процессов развития Творческого Начала. И в этом была почти полная свобода, и она развивала во мне творческое своеволие.

Постепенно я отвоевал для себя небольшое творческое пространство. Но чернота всё ещё жила в сознании, свет творчества пробился во мне маленьким лучиком и лишь обострил чувство безысходности и одиночества. Поэтические ритмы преследовали меня всюду, моё "я" требовало выхода, смысла, и действительность отторгала меня, да и сам я не находил в ней союзника. Всё моё творчество походило тогда на вой волка, на душераздирающий крик загнанного в тупик. Я искал то, во что можно было бы поверить, чему можно было бы посвятить себя и свою энергию. Я много читал, и прочитанное вливалось в меня содержанием, в котором я находил смыслы. Но они всегда были временными и узкими.

Был период поиска "бога", но за всеми его религиозными обликами я видел сказочного героя, и понимал эту отчаянную выдуманность, это желание упорядочить жизнь на Земле, наполнить существование людей хотя бы ложным смыслом.

После дневников и поэтических опытов я написал трактат "Зачем?". Это была слабая попытка обрисовать структуру жизни. Мне не хватало исторических знаний - их просто негде было взять - философию раскололи пополам - на буржуазную и коммунистическую. Но в этом трактате я уже выдвинул развитие человека на первый план, выдвинул личность, которая должна и может достичь некоего вселенского разума. Это и было самопрограммирование. Именно тогда чернота в моём сознании впервые отступила и мир обрёл более четкие очертания.

Творчество без анализа - тяжелейшее бремя. Его энергия хаотична и "первобытна", и заставляет работать без оглядки, безответственно, а поэтическое творчество попросту искушает человека. Поэт - это генератор "бесхозного электричества", жертвенное индивидуальное "я", слепо погружённое во вселенские ритмы. Поэтическое вибрирование изнашивает чувства и нервы, не давая возможности достичь "развёрнутых смыслов". Все творческие процессы у настоящих поэтов настолько ускорены и сконцентрированы, что на осознанность и ответственность не хватает ни сил, ни времени. Как бы - поэт - это газообразное состояние творчества, философ - твёрдое, а писатель - жидкое. Если совместить всё это - то и получится то, что открыла для себя русская литература в начале девятнадцатого века. Некий синтез различных вселенских ритмов, воздействующий на материю.

Поэтическая школа дала мне многое, как и поэтическое отношение к женщине. Это развило образность, умение её создавать и "вдыхать" в неё жизнь. Но я достаточно скоро понял, что поэзия не даст мне ответов на вопрос "зачем?". У меня было верное чувство - что поэзия закончила своё развитие и превратилась в искусство. Ритмы вобрали в себя все вечные человеческие темы и "кувшин" поэзии наполнился до краёв. Поэзия умерла. Осталась только игра в поэты. Можно рифмовать свои мысли и образы, что я и делал, взявшись за длинную поэму. Но скоро интрига завлекла меня. Мне было интересно попытаться погрузить свои мысли и образы в действительность и посмотреть, что из этого выйдет. Я взялся писать прозу точно так же, как и стихи, отталкиваясь от чувства, безо всякого плана, исследуя только то, что меня волновало. Эффект меня поразил! Пространство словно оживало и подчинялось малейшему движению моей души. Ставя точку, я не знал, что напишу и что произойдёт в следующей фразе. Если же я начинал набрасывать план, то уже не мог писать по нему - во-первых, становилось скучно, во-вторых, это лишало творческий процесс своеволия. Я утрачивал к задуманному интерес. Многие истинные Авторы творили по планам. Но я вам скажу, что романы их страдали неуклюжестью, предсказуемостью, громоздкой формальностью и ненужной тягомотиной. Другое дело, когда между одним событием и другим им удавалось посвоевольничать - здесь они и вырастали во всю мощь. Допустим, Достоевский знал заранее, что Раскольников убьёт старуху и его разоблачат. В этой фабуле нет ничего интересного, но он не знал, как Раскольников будет переживать, и исследование этих переживаний своевольное творчество Достоевского. А я никогда не знал заранее кто кого убьёт и кто сейчас войдёт и что скажет, то есть своеволие творческое овладело мною (а я им) полностью, иногда даже возникало чувство, что ты просто писарь и раб чьей-то воли. Как это было у Гоголя. Но со временем я понял, что это и есть настоящее начало творчества. Ведь река течёт как хочет, птицы знают куда летят, огонь съедает то, что ему нравится, ветер гонит облака куда вздумается - и всё это вливается в огромный океан смысла, нужно уметь замечать его (смысла) развитие и присутствие, нужно успевать "добывать" его в этом скоростном творческом вихре. И чем больше собственных чувств, образов и желаний ты отдашь творческому процессу, тем большими смыслами и желаниями ты наполнишься вновь. Глупцы назвали бы это явление профессионализмом, не понимая, что смысловой и желаемый уровни могут быть настолько убогими, что творческая активность возвратит им это убожество графоманской чесоткой. Профессионалами в писании могут быть редакторы, корректоры, учителя, или составители социальных отчётов для разных ведомств и правителей. Даже порядочный историк-писатель уже не профессионал, а Автор, предлагающий концепцию жизни.

Литературные же союзы требовали именно профессионализма. Их члены возвеличивали стиль и слог, и поэтому вся литература была сплошным пустозвонством. Чехов описал мытарства Каштанки, а советские литераторы описывали мытарства таких же каштанок, только в людском обличии. Ну и, естественно, вклинивали в описание социальные проблемы. Как будто до них не существовало ни Рабле, ни Данте, ни Шекспира, ни Сервантеса, ни Гофмана, ни всей русской литературы. В принципе, своими исключительно "грязными" опусами, они создали серую жизнь и гомосоветикуса, всё это болото невежества и убожества. Тьфу! - на их продажные мозги...