Михайлов день (Записки очевидца)

Начала читать, а дети смотрят на меня с недоумением, не понимая слов тропаря. Вот и пришлось рассказывать им о святителе Спиридоне, ибо тропарь — это краткое его житие. Тут за каждой строкой своя история, и особенно детям понравилось про то, как «змию во злато претворил еси». Было это во времена страшного голода. Пришёл к святителю Спиридону бедняк и заплакал, рассказывая, как просил у богача взаймы хлеба для своей голодающей семьи, а тот отказался дать что-либо без денег. Через сад в это время проползала змея, и святитель тронул её посохом, превратив незаметно для бедняка в слиток золота. Отдал он золото голодающему, велев выкупить его у богача обратно, когда будет хороший урожай. Потом голод миновал и был такой обильный урожай, что земледелец с лихвой расплатился с богачом за взятый взаймы хлеб и, выкупив слиток золота, вернул его святителю Спиридону. Святой отнёс золото в сад, и слиток по его молитве превратился обратно в змею, тут же ускользнувшую из сада. Всё это происходило на глазах изумлённого земледельца, дабы уверился и возблагодарил Господа, неизменно пекущегося о нас.

Святителя Спиридона Тримифунтского всегда почитали на Руси как покровителя бедных, бездомных, страдающих. В честь него возводили храмы и называли улицы, взять хотя бы знаменитую Спиридоновку в Москве. А в те трудные годы, когда восстанавливали разорённую Оптину и всё вокруг лежало в руинах, в монастыре ежедневно читали акафист святителю Спиридону Тримифунтскому.

Рассказала я детям, как дивно помогает святитель Спиридон, и мы уже с большим воодушевлением прочитали тропарь и акафист ему. Только кончили читать, как окликает меня с улицы соседка:

— Хочу сдать на лето садовый домик какой-нибудь семье. Нет ли у тебя таких знакомых?

— Есть! Есть! — закричали тут разом все Воропаевы.

С тех пор каждое лето они жили в этом «своём» домике.

Ровно год я читала ежедневно тропарь святителю Спиридону Тримифунтскому. Ничего не просила, но лишь благодарила от всей души. А через год пришла телеграмма с известием, что мне надо срочно выехать в Москву для получения двухкомнатной квартиры.

Приезжаю, а инспекторша по жилью смотрит на меня огнедышащим взором и говорит, задыхаясь от ярости:

— Всех блатных наизусть знаю, но такого блата, как у вас, ещё не видела!

Ничего не понимаю. Какой блат? Откуда? Постепенно выяснилось — никто не собирался мне ничего давать. Напротив, начальство распорядилось дать эту квартиру каким-то нужным людям. Дело было уже решённым, как вдруг квартиру по очереди предоставили мне. Разгорелся скандал: почему «упустили»? И теперь инспекторша жаловалась мне:

— Нет, я же ещё и виновата. Да я, как лев, против вас боролась! Я себе голову сломала, вычисляя ваши связи. Всех блатных вроде знаю, а тут — не пойму. Ну, хорошо, квартира ваша, но откройте секрет — кто за вами стоит?

— Святитель Спиридон, — отвечаю.

— Кто-кто? — не поняла инспекторша.

Но я уже не стала ничего уточнять. Впрочем, той квартирой мы владели недолго. Моя старенькая мама слабела с годами, а до монастыря было далековато ходить. Вот и обменяли мы престижную квартиру в центре на куда более дешёвую квартиру в зелёном «спальном» районе, чтобы купить новый дом возле Оптиной.

Место здесь дивное и всегда красиво. На Рождество искрится под звёздами снег, а весной всё бело от цветущих яблонь. Воздух гудит от благовеста колоколов, а мы всей семьёй идём в храм. Мама часто крестится на купола Оптиной, а сын, опережая нас, уходит вперёд. Сколько живу здесь, а всё удивляюсь: да за что ж мне такая милость? И всё чаще вспоминается старенький батюшка Иоанн (Крестьянкин), вразумляющий нас, неразумных: «Промысл Божий управляет миром и судьбами каждого из нас». Всё так. Но поверила я этому уже только в Оптиной.

«ДЕТКИ МОИ!»

Однажды архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил меня собирать материалы о последнем Оптинском старце игумене Иоанне (Соколове † 1958) и передал мне уже записанные воспоминания о нём. Судьба старца Иоанна (Соколова) потрясала — восемнадцать лет тюремного заключения и при этом такая высота духа, что архимандрит Иоанн (Крестьянкин) называл его профессором Небесной Академии.

Увлеклась я этой работой, как вдруг пришло письмо от батюшки Иоанна (Крестьянкина), в котором сообщалось, что один писатель, близко знавший игумена Иоанна (Соколова) при жизни, хочет написать книгу о нём. Словом, батюшка рассудил, что разумнее поручить эту работу не мне, а ему, живому очевидцу событий.

То, что это разумнее, я не сомневалась и всё-таки огорчилась, тем более что уже успела записать некоторые воспоминания, навестив московских старушек. Теперь эти записи оказались ненужными. И однажды подумалось, что я не нарушу благословения архимандрита Иоанна, если, не претендуя на составление жизнеописания игумена Иоанна (Соколова), расскажу о духовных чадах старца и в частности о молодом и тогда ещё «белом» священнике Иоанне Крестьянкине.

Начну с истории, которую узнала случайно. Записывала воспоминания Галины Викторовны Черепановой о старце Иоанне (Соколове) и вдруг заметила, что она хромает.

— Что, — спрашиваю, — ножки болят?

— Слава Богу, болят, — ответила старушка. — А вымолила я эту болезнь ещё в молодости и заболела по милости Божией.

Словом, история здесь такая. Галина жила тогда в Иркутске и уже окончила два курса института, когда её вызвали в органы и предложили стать осведомителем.

Предложение было сделано не случайно — у неё укрывались перед арестом один епископ и несколько священнослужителей. Галине доверяли, она знала многие тайные явки, где прятали верующих, собирали передачи для заключённых священников и налаживали по своим каналам связь с тюрьмой. А ещё уходившие в лагеря архиереи оставляли ей на хранение такие святыни, как, например, постригальный крест святителя Иннокентия Иркутского. Владыка, просивший сохранить святыню, из лагерей не вернулся, и крест святителя Иннокентия Иркутского остался у Галины. Так Владыка велел — хранить.

Добраться до тайных явок христиан у НКВД не получалось. Православные Иркутска держались сплочённо, и перед органами стояла задача — внедрить предателя и доносчика в их среду. От предложения стать доносчиком студентка Галина, естественно, отказалась. И тогда студентке предложили выбор — или ей позволят окончить институт, а потом помогут сделать блестящую карьеру, если она согласится стать осведомителем. Или её как «религиозную контру» выгонят из института с волчьим билетом. Били, что называется, по самому больному месту — Галя с детства мечтала о высшем образовании, ей нравилось учиться, и училась она блестяще. И всё-таки она снова сказала «нет», понимая, что учиться ей уже не дадут.

Не дожидаясь обещанного исключения, Галя сама ушла из института и стала работать санитаркой в больнице. Она специально выбрала работу похуже, полагая, что уж отсюда её не выгонят. Ну, кто пойдёт за копейки мыть туалеты и выносить судна из-под больных? Но в органах усиленно разрабатывали её кандидатуру, и на очередном допросе в НКВД Галине твёрдо пообещали, что если она откажется сотрудничать с органами, её посадят в тюрьму. И Галя приготовилась к аресту. На случай этапа дядя-сапожник сделал ей в каблуке тайник, куда спрятали деньги. А ещё прохожие удивлялись — на дворе лето, а девушка идёт в пальто и с узелком вещей, необходимых в тюрьме. На зоне, предупредили Галю, зимой без тёплых вещей не выжить, и лучше заранее приготовиться к аресту, имея всё необходимое при себе. Так поступали тогда многие, ибо арест был обычно внезапным.

Однажды Галину, действительно, внезапно схватили на улице и привезли в уже знакомый кабинет для допросов. Представитель органов на этот раз веселился, объявив Галине, что если она немедленно не подпишет документ о согласии стать агентом НКВД, то её изнасилуют. В кабинет тут же вошли четверо уголовников, сорвали с девственницы одежду и распяли её голую на полу. И тогда девушка закричала от ужаса, обещая подписать бумагу, лишь бы не надругались над ней. Гале позволили одеться, и она трясущейся рукой поставила подпись под документом, из которого явствовало, что отныне она агент НКВД. После этого Галина обошла весь Иркутск, сообщая всем и каждому, что она Иуда и агент НКВД. Люди, выслушав её, отворачивались и, случалось, плевали ей вслед.