Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века

В Гефсиманском скиту хранились бесценные святыни: икона Божией Матери «Иорданская», корень масличного дерева с места, где Иисус Христос молился о чаше, камень от гроба Пресвятой Богородицы в Гефсиманской пещере в Палестине с четвероконечным крестом и греческой надписью: «Из древней Гефсимании в 1850 году доставлен Андреем Николаевичем Муравьевым на благословение в северную новую Гефсиманию». Когда Филарет впервые взял камень от гроба Богородицы, он прижал его к губам и заплакал.

В нижнем храме Успенской церкви скита, или, по выражению Филарета, в подцерковной храмине, московский митрополит выбрал себе место для последнего упокоения.

В «храмине» была устроена церковь во имя Гефсиманского моления Спасителя. Однажды в доверительном разговоре наместник Лавры стал просить владыку, чтобы, когда Господу угодно будет призвать его к «вечному покою», он завещал похоронить себя в Троице-Сергиевой Лавре. Доводы архимандрита Антония были убедительными: многие русские люди чтят Филарета и захотят поклониться его могиле, но ведь женщинам не разрешено ходить в скит, да и мужчин пускают не всегда, чтобы не нарушали скитское безмолвие… Филарет дал свое согласие быть погребенным в Троице-Сергиевой Лавре.

Последнее пребывание митрополита Филарета в Гефсиманском скиту было с мая по октябрь 1867 года с редкими выездами.

5 августа 1867 года в Москве было отпраздновано 50-летие служения Филарета в архиерейском сане. Звучало много приветствий и восторженных слов. Первым было оглашено приветствие от лица императора Александра II и всей царской фамилии.

На юбилее присутствовал и поэт Ф. И. Тютчев, написавший о митрополите Филарете: «Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой высшей силой господствовал над всем, что происходило вокруг него. Перед своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, он принимает все эти почести только затем, чтобы передать их кому-то другому, чьим случайным представителем он теперь является. Это было прекрасно! Воистину то был праздник духа».

По преданию, незадолго до смерти Филарету во сне явился отец, сказавший ему: береги девятнадцатое число. С тех пор московский митрополит девятнадцатого числа каждого месяца старался обязательно служить литургию.

В воскресенье 19 ноября 1867 года митрополит Филарет с большим одушевлением совершил литургию в домашней церкви, после чего день пошел по привычному расписанию. Он принимал в своих покоях и довольно долго беседовал с новым московским губернатором, затем засел за письма.

Когда заглянули в комнату напомнить владыке об обеде, то нашли его возле письменного стола коленопреклоненным с опершимися об пол руками. Он уже не мог говорить и вскоре скончался.

Митрополиту Филарету было восемьдесят пять лет, он работал до последнего часа своей жизни.

О его смерти москвичей известили двенадцать ударов большого колокола на колокольне Ивана Великого в Кремле.

Похороны Филарета происходили при громадном стечении народа, многие поминальные речи ходили по рукам и потом были опубликованы. «И удалялся пустыннолюбец в любимую им пустыню Гефсиманскую, и теперь как бы исполнение своего непрестанного желания притек почить в тихое пристанище пустыни Сергиевой», – сказал во время погребения преосвященный Иоанн, епископ Аксайский.

А народ в Москве говорил просто: «Другого Филарета на будет».

Преподобный Амвросий Оптинский

(† 1891)

Преподобный Амвросий Оптинский.

Фотография

«Итак, что же такое старец? Старец – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением», – поясняет Федор Михайлович Достоевский в романе «Братья Карамазовы» суть такого уникального явления в духовной жизни России XIX века, как старчество.

В 1878 году Федор Михайлович вместе с философом Владимиром Соловьевым совершают поездку в Оптину пустынь. Прежде всего, Достоевский едет в монастырь за утешением – он только что пережил смерть любимого сына Алеши, – но есть еще одна причина. По плану романа «Братья Карамазовы» одним из героев должен быть старец православного монастыря, а в Оптиной жил известный во всей России старец – отец Амвросий.

Считается, что он-то и стал прообразом старца Зосимы в знаменитом романе. Правда, те, кто часто бывал или подолгу жил в Оптиной пустыни и хорошо знал старца Амвросия Оптинского, на страницах романа его не очень-то узнавали. Ну разве что по внешнему облику… Всякого, кто впервые видел батюшку Амвросия, сильно впечатляли телесная немощь и болезненный вид старца. В монастыре давно говорили: наш батюшка чуть живой, сегодня ему опять худо, он жив чудом. Часто старца Амвросия видели лежащим на кровати навзничь, с закрытыми глазами, но, очнувшись, он снова звал посетителей, говоря со вздохом: «Ведь не верят, что я слаб, – ропщут».

В романе «Братья Карамазовы» старец Зосима тоже едва держится на ногах и говорит из последних сил: «Алеша, изучивший почти всякое выражение его лица, видел ясно, что он ужасно утомлен и себя пересиливает. В последнее время болезни с ним случались от истощения сил обмороки. Почти такая же бледность, как пред обмороком, распространялась и теперь по его лицу, губы его побелели. Но он, очевидно, не хотел распустить собрание, казалось, он имел притом какую-то свою цель – какую же?»

Главная цель старца, которую глубоко понял и отобразил в романе великий сердцевед Достоевский, – направить человека на путь спасения, а для этого сначала нужно каждого выслушать, помочь разобраться со своими проблемами и душевными недугами: «Тот же сидел совсем уже бледный, но не от волнения, а от болезненного бессилия. Умоляющая улыбка светилась на губах его; он изредка подымал руку, как бы желая остановить беснующихся, и уж, конечно, одного жеста его было бы достаточно, чтобы сцена была прекращена; но он сам как будто чего-то еще выжидал и пристально приглядывался, как бы желая что-то еще понять, как бы еще не уяснив себе чего-то».

Федору Михайловичу удалось два раза наедине побеседовать с отцом Амвросием, а о чем – это осталось их тайной. После беседы с писателем старец лишь сказал: «Этот – из кающихся…»

В отличие от Зосимы, который говорит в романе длинными монологами, Амвросий был немногословен и все больше выслушивал других. А если отвечал – то какой-нибудь шуткой, маленькой притчей или вовсе стишком. Но слова эти потом не раз вспоминались, вдруг всплывали в памяти во время работы в поле или прогулки в саду.

«Человек как жук. Когда теплый день и играет солнце, летит он, гордится собой и жужжит: „Все мои леса, все мои луга! Все мои луга, все мои леса!“ А как солнце скроется, дохнет холодом и загуляет ветер, забудет жук свою удаль, прижмется к листу и пищит: „Не спихни!“», – говорил отец Амвросий.

Всего два дня пробыл Достоевский в Оптиной пустыни. Он не ставил своей целью изобразить в романе именно Амвросия Оптинского, а попытался создать некий обобщенный образ, вывести «формулу» русского старчества: «Изобретение это, то есть старчество, – не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней. Обязанности к старцу не то, что обыкновенное „послушание“, всегда бывшее и в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».

Но без реальной биографии оптинского старца Амвросия понять это явление не получится.

8 октября 1839 года молодой учитель греческого языка двадцати семи лет Александр Гренков впервые вошел в ворота Оптиной пустыни.

С собой у него был только семинарский аттестат, удостоверяющий личность: второпях он забыл положить в сумку паспорт.