Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века

После окончании семинарии Василий остался в ее стенах преподавать греческий и еврейский языки, через три года стал учителем поэзии, еще через два был назначен преподавателем высшего красноречия и риторики. У него был особый дар публичных выступлений и проповедей – всегда умных, ярких, запоминающихся.

Первую речь на широкую публику Василий произнес 12 января 1806 года, когда Лавра праздновала день освобождения от поляков в 1610 году. В ней прозвучали очень важные для всего его будущего служения слова: «Религия в обществе есть пружина, по ослаблении коей все действия махины приходят час от часу в больший беспорядок».

Еще через три месяца, перед Пасхой, им было произнесено пламенное «Слово в Великий Пяток», начинавшееся с восклицания: «Совершишася!

(Ин. 19: 30) – возопил Иисус на Кресте, и возопил гласом велием, дабы он услышался в небесных, земных и преисподних…»

В августе 1806 года молодой преподаватель был официально назначен проповедником при Троице-Сергиевой Лавре.

Митрополит Платон предложил Василию избрать иноческий путь, ко всему прочему открывавший дорогу к высшим церковным назначениям, но тот колебался, в письмах спрашивал совета у отца. Михаил Федорович прислал довольно уклончивый ответ: «Все зависит от способностей и склонностей каждого. Их можно знать самому.» – он хотел, чтобы Василий принял самостоятельно такое важное решение.

Два года прошли в размышлениях о принятии монашества, колебаниях и внутренних борениях.

«Я похож на такого человека, который стоит в глубокую ночь на пустой дороге, не хочет ни быть на одном месте, ни подвинуться впереди и при слабом свете звезд размышляет о темноте; который, однако, желает лучше ночевать с людьми в поле, нежели в лесу один или со зверями», – пишет Василий отцу в 1882 году.

Но вот «глубокая ночь» рассеивается: Василий Дроздов подал прошение о принятии монашеского пострига, называя это «доверенностью к провидению». В письме он сообщает об этом отцу: «Батюшка! Василья скоро не будет; но вы не лишитесь сына: сына, который понимает, что Вам обязан более, нежели жизнью».

16 ноября 1808 года в Трапезной церкви Троице-Сергиевой Лавры Василий Дроздов был пострижен в монашество с именем Филарет, в честь праведного Филарета Милостивого, а еще через пять дней – рукоположен в иеродиакона. «Тот же образ жизни; те же упражнения; та же должность; то же спокойствие, кроме того, что прежде, с некоторого времени, я иногда думал: что-то будет? Что-то выйдет? А теперь и этого не думаю», – делится он с отцом своими мыслями.

В 1809 году указом Синода иеродиакон Филарет был вызван в Петербург «для усмотрения и определения его соответственно его знанию и способности». Там вскоре он был возведен в сан иеромонаха.

Н. В. Сушков так описывает разговор Филарета с московским митрополитом Платоном перед отъездом в Петербург.

«– Подай же мне прошение, что ты желаешь остаться в Московской епархии.

– Желал бы, да сказать этого не имею права.

– Как?

– Я уже подал прошение: о пострижении меня в монашество. Произнеся тогда обет послушания, отрекся я от своей воли – и теперь другого прошения подать не могу».

Санкт-Петербург встретил Филарета неласково: «Я поехал в Петербург в начале января 1809 года. В это время были сильные морозы, доходившие до 30 градусов. Дорогой я простудил ноги, так что и в поздние годы чувствовал боль в ногах…»

Митрополит Платон продолжал хлопотать, чтобы Филарета вернули в Лавру, но ничего не получалось. В письме к епископу Августину от 31 января 1809 года он пишет: «Филарета не отдают! Весьма несовестно: ибо уже что рассматривать, когда было определено его здесь оставить? Но что же делать? Терпеть? Да терпению конца нет!»

В Петербурге Филарет определен преподавателем философии и жалуется в письме к отцу: «Вы знаете, что я люблю богословию, ибо нахожу в ней утешение, но теперь должен заниматься холодной философией. Ход здешних дел весьма для меня непонятен».

В Северной столице он с интересом присматривается к новой для себя жизни, такой шумной, непохожей на его будни в Лавре, и старается идти в ногу со временем. Находит в книжных лавках нашумевшую книгу Канта «Критика чистого разума» и специально выучивает французский язык, чтобы читать популярные тогда сочинения христианского мистика и теософа Сведенборга; шьет себе новое платье и по этому поводу пишет отцу: «Я стараюсь не идти вперед, но не отстать очень далеко».

Хорошо выглядеть его обязывает и последовавшая вскоре новая должность: Филарета назначают инспектором Санкт-Петербургской духовной семинарии и ректором учрежденного при семинарии Духовного уездного училища.

Митрополит Платон просит его у Синода для занятия ректорского места в Троице-Сергиевой Лавре, но на успешного преподавателя и проповедника есть виды в Петербурге, где как раз открывалась Духовная академия.

В начале 1810 года распоряжением Синода Филарет был переведен в Духовную академию на должность бакалавра богословских наук, «поручено ему же и обучение церковной истории». «Бог успокоил меня от многих забот, из коих тягостнейшие мне приносила должность инспектора, к которой я совсем не родился. Теперь я не вижу беспорядков, не слышу ссор, не беспокоюсь доносами: около меня тишина и книги», – пишет он отцу, вспоминая бесконечные инспекционные поездки и разборы жалоб в предыдущей инспекторской должности.

Но «идиллия», которой поначалу показалась служба в академии, быстро рассеивается: Филарета здесь окружает множество недоброжелателей и завистников, которых раздражают его блестящие способности и стремительная карьера. «Жаль только, что здешние дела не всегда идут прямою дорогою; а потому на что ни положишь руку, всегда должно опасаться, чтоб не подтолкнули. Это иногда беспокоит; однако и против этого есть средство. Надобно все принимать не от людей, а от Бога, и все сделается хорошим», – сдержанно упоминает он об этом в письме к отцу.

Зато своему другу по Коломенскому духовному училищу – священнику Григорию Пономареву рисует более широкую картину: «Вообрази себе место, где более языков, нежели душ; где надежда по большей части в передних, а опасение повсюду; где множество покорных слуг, а быть доброжелателем считается неучтивым, где роскошь слишком много требует, а природа почти во всем отказывает…» (1811 год, 5 января).

2 апреля 1811 года Филарет говорил в Петербурге слово на Пасху Христову, услышав в ответ не только одни похвалы. «Он [архимандрит Леонид (Зарецкий)] позавидовал мне и первую мою проповедь на Пасху назвал одою. Но митрополиту Амвросию она понравилась, и он, припомнив, как я часто говорил проповеди в Лавре, советовал мне заниматься этим более здесь.»

Завистников становится еще больше, когда 30 июня 1811 года Филарет в награду за его проповеди был пожалован от императора наперсным крестом с драгоценными камнями.

В июле того же года Филарет был возведен в сан архимандрита.

Меньше чем через год его ждало новое повышение по службе: 11 марта 1812 года он был назначен ректором Санкт-Петербургской духовной академии и профессором богословских наук.

А помимо этого, указом императора Александра I был определен настоятелем Юрьевского монастыря вблизи Новгорода.

Филарету исполнилось тридцать лет – а он уже был архимандритом, настоятелем крупного монастыря, ректором академии, профессором, имел августейшие награды.

«Филарет за свои дела и заслуги, самые обыкновенные, получил награды самые необыкновенные и самым необыкновенным образом: будучи архимандритом, получил архиерейскую панагию, украшенную бриллиантами; будучи также в сане архимандрита, получил орден Св. Владимира 2-й степени, не имев прежде никаких орденов», – напишет в своих воспоминаниях бывший семинарский учитель, филолог и профессор Петербургского университета Я. В. Толмачев, один из недоброжелателей Филарета.

Были и другие завистники, считавшие его «холодным», высокомерным, незаслуженно обласканным властями.

«Попросите мне у Бога сил или помощи в немощах и терпения… Что еще сказать Вам? Мы живем в веке превращений и нечаянностей.» – напишет Филарет отцу, сообщая новость о назначении ректором.